— Прекрати наконец эту мелодраму и пойди попроси у своей жены прощения!

— Тебе-то… тебе какое дело?

Я посмотрел на него с отвращением и жалостью.

В Москве в меня влюбилась одна прикладница средних лет. Но она вела себя так, что я ни о чем не догадывался. Полноватая и довольно некрасивая, она все же отличалась остроумием (с некрасивыми это случается часто) и была хорошим товарищем. Я принимал наши отношения за невинный флирт, и потому мы часто бывали вместе в разных местах, но она, как потом выяснилось, относилась ко всему вполне серьезно. Когда наша дружба пришла к естественному концу, я впервые стал свидетелем того, до чего может довести человека такая абстрактно-поэтическая штука, как эта самая любовь. Веселая, блещущая остроумием женщина, не дура выпить, за несколько минут превратилась в нечто слюнявое и потное (довольно-таки натуралистично, но зато справедливо!), в точности воспроизводившее звуки ванны, из которой спускают воду. Я ей сочувствовал и в то же время не сочувствовал: какое могло быть сочувствие, если она превратилась в другого человека. Такие сцены могут сделать человека инвалидом.

— Слушай, старик, брось! Завтра мы все трое будем смеяться над этой комедией! Разве не так?

— Не лапай меня… слизняк! — процедил он и посмотрел на меня слезящимися от ненависти глазами. Прыщики возле его губ полопались.

— Э, да что с тобой толковать… — И я беспомощно вздохнул. — Капитально ты налакался!

— Вовсе нет!.. Уж во всяком случае не больше твоего. И у тебя бутылка почти вся высосана.

Он постарался взглянуть мне в глаза трезвым взглядом. До известной степени ему это удалось. Наверно, недавняя сцена и в самом деле отрезвила его. Да и не таким уж пьяным он пришел. Но тогда тем глупее все получалось. Тем глупее…

— Послушай, Айн! Ева наверняка дома плачет. Неужели ты не можешь ее успокоить? — сделал я новую попытку.

И Айн поднялся. Я хотел его проводить, но он отпихнул меня и пошел почему-то на кухню. Я услышал, как он фыркает под краном: значит, канитель затягивается. Может, зря я ему советовал пойти домой извиняться… Сгоряча он мог бы и сам уйти, а теперь нарочно останется. Черт бы его побрал! Я почувствовал, что опять начинаю злиться. Долго я должен с ним валандаться? Надо его попросту выставить…

Но Айн уже вернулся. Холодная вода пошла на пользу: лицо у него стало более или менее человеческим.

Чего он не уходит, ломал я голову. Небось, хочет, чтобы и я вышел из себя! Ну, нет, со мной этот номер не пройдет!

Я изобразил на лице всепонимающую улыбку.

— Первый твой разумный поступок за сегодня: холодная вода никогда не вредит. Недаром же поется: «водой холодной обливайся, если хочешь быть здоров!»

Айн лишь промычал что-то. Теперь я был уверен: конечно же, его раздражает именно мое спокойствие и дружелюбная снисходительность. Ну и пусть раздражается — мне-то что?

— Ты придумал тут несуществующий роман, — начал я. — А дело просто-напросто в том, что мы обсуждали эскиз твоей идеи. Когда ты ушел в клуб, я все взвесил и пришел к выводу, что в таком виде это никак не пройдет… Сам, брат, знаешь, каких памятников понаставлено в городе. Вспомни хотя бы тот, что перед «Эстонией». Вот если бы до такого эскиза додумался Магнус Тээ, что, конечно, абсолютно немыслимо, тогда он еще, может быть, прошел бы. Но у тебя…

— Еще как пройдет! — сухо отрезал Айн и, дернув себя за всклокоченную прядь, улыбнулся весьма высокомерно. — Пройдет, готов ручаться! Что в моем эскизе такого? Н-да, сдается мне, что твои опасения вызваны совсем другим…

Как это в одной и той же башке ухитряются мирно сосуществовать абсолютный хаос и более чем нормальная логика.

Но уголки его глаз были совсем красные от перенапряжения.

— Тебе, по-моему, здорово хочется затеять ссору и со мной — уж признайся, коллега! Считаю все же своим долгом сообщить, что это вряд ли тебе удастся. Ты сегодня капризничаешь, как непослушный ребенок, и я не могу относиться к тебе серьезно. — Я поймал себя на том, что нервно наматываю на палец конец галстука, и чтобы руки меня не выдавали, засунул их в карманы брюк.

— Еще как пройдет, — повторил Айн с преувеличенной беспечностью. Он взял со стола ту самую фарфоровую фигурку, которую я недавно подбрасывал, и начал прикладывать ее к своим пылающим вискам.

— Ну, ладно… Неужели ты в самом деле веришь, что Магнусу Тээ и ему подобным твой эскиз покажется приемлемым? Его же так легко упрекнуть в пацифизме, излишней условности, абстрактном гуманизме, отсутствии боевого духа… В чем угодно. Посчитайся и с тем, что Магнус — член порядочного числа комиссий.

— Магнус Тээ не в счет! Скоро его сдадут в утиль.

Чертовски он был самоуверен!

— Может, и сдадут. Но прежде он еще успеет сунуть в руки твоим подземным борцам винтовку или пятиконечную звезду.

Айн и не трудился слушать.

— Магнуса Тээ сдадут в утиль. Если он явится со своими советами, я без лишних разговоров пошлю его куда подальше! — Теперь фарфоровая фигурка подпрыгивала на ладони Айна. — Тебя тоже сдадут в утиль. Раньше или позже.

— Большое спасибо! Может быть, ты все же поставишь эту безделушку на место. Ее мне подарили. — Злость, будто ком горячей лавы, уже булькала у меня в горле и рвалась наружу.

Мне было ясно, что Айну только того и надо — привести меня в бешенство, но я уже плохо владел собой. Должно быть, это не ускользнуло от его внимания.

— Свяжут вас в один узел и вместе сдадут в утиль! По правде сказать, это будет нечестно: Магнус просто дурак, а ты интриган. Улаживаешь свои дела в будуарах!

Я почувствовал, и даже не без удовольствия, что у меня потемнело в глазах. Следовало взять его за шиворот и вышвырнуть! Вместе с его «кричащими руками»! И тут я инстинктивно оглянулся назад. Даже сам не знаю почему.

Барышня-дворянка с плутовской улыбкой отщипывала лепестки розы. На ее лице были наслаждение и лукавство. Странно, но в тот же миг я обрел спокойствие. Тихое злорадное спокойствие. Каменное спокойствие. Ком лавы застыл тяжелым металлическим слитком и сполз куда-то вниз.

— В будуарах, говоришь? А почему бы и нет? Не говоря о прочих привлекательных свойствах, женщинам присуща и рассудительность. В большей степени, чем их знаменитым мужьям. — И я осклабился ему в лицо.

Это подействовало. Вожжи опять были у меня в руках. У каждого из нас, у каждого без исключения, есть своя слабость, свое до смешного чувствительное место… И мне вспомнилось что-то еще. Я поглядел на часы: со времени моего последнего телефонного звонка прошло около часа!

— Да-да, дружочек, да-да, дорогой коллега! Жизнь — это сложная игра. Не думаю, чтобы ты чего-то достиг со своей заносчивостью. И хороша заносчивость, ха! — Я издевательски хрюкнул. — Когда кота дома нету, у мышей всегда праздник. Покамест еще ни один из нас не может послать Магнуса к черту.

Я наполнил две рюмки и одну из них грубо сунул Айну.

— По правде говоря, некрасиво с моей стороны предлагать тебе коньяк. Но ты так набрался, что теперь все едино. Ваше здоровье, если позволите!

Он взял рюмку и долго держал ее в руке. Потом выпил одним глотком. Я поставил бутылку и рюмки в шкаф.

Раздался звонок.

— Можешь теперь идти утешать жену, — сказал я холодно.

— Ого! Это вы? Вот чудесно — как раз вовремя. У меня сейчас Айн Саарма со своим эскизом. Ужасно хочет узнать ваше мнение, — произнес я как можно громче, впуская в дом Магнуса.

— Ну, уж это вы для красного словца! С каких это пор яйца стали советоваться с курами? — Он, видимо, нашел свою шутку очень удачной и потому любезно ощерился, демонстрируя жутковато сверкающий ряд металлических зубов; я слышал, что такие зубы называют железными. Но едва смех успел выскользнуть из этих мрачных ворот, как железный рот Магнуса тут же захлопнулся, наподобие несгораемого и пуленепробиваемого сейфа.

Школьные привычки очень въедливы: как только Магнус шумно ввалился в дом, Айн встал. Я отреагировал на это злорадной ухмылкой, посланной Айну из-за плеча босса. Магнус Тээ был явно в хорошем настроении — он подошел к Айну и дружески протянул ему руку, так что Айну волей-неволей пришлось ее пожать. Несмотря на полутьму в комнате, Магнус сразу же заметил, что лицо Айна отнюдь не сияет энтузиазмом и трудовым порывом. И он заметно помрачнел.