– И что же ты им рассказывал?

– Ничего, Тори. Тем более – мужчинам.

Виктория рассмеялась. Пол же вдруг покосился на хозяйку и пробормотал:

– Ох, простите меня, пожалуйста. Я совсем забыл о вас. Но я так соскучился по Виктории…

– Ничего страшного, Пол, – ответила Матушка. – Я прекрасно тебя понимаю. Нетрудно вообразить, каким тяжким испытанием обернулась разлука для тебя и для Виктории.

– Безусловно, мэм, – подтвердил Пол и нежно поцеловал руку девушки.

Виктория снова взглянула на Эдварда. Под его сверлящим взглядом она чувствовала себя неловко. «Почему он так смотрит на меня?» – думала девушка.

Матушка же все видела и все понимала. Но она ничего не могла поделать.

Ужин прошел лучше, чем ожидала Эллис. Правда, Эдвард в беседе не участвовал, он молча слушал и наблюдал. После ужина все вернулись в гостиную, и Пол, взяв Викторию за руку, не сводил с нее глаз. В какой-то момент он вдруг повернулся к Эдварду, сидевшему на диване, и спросил:

– Мистер Ганновер, ваше ранчо находится по соседству?

– Совершенно верно, мистер О’Брайен.

– Должен признаться, что плохо разбираюсь в животноводстве, мистер Ганновер. Вы разводите коров?

– Крупный рогатый скот, мистер О’Брайен, – пробормотал Эдвард и нахмурился.

– Мистер Ганновер разводит также и лошадей, Пол, – сказала Виктория. – Мне говорили, – она улыбнулась Эдварду, – что у вас есть несколько замечательных чистокровок.

– Но ни одна из них не может сравниться с вашим Бунтарем, – ответил Эдвард.

– Пол, а как ты считаешь, Виктория сильно изменилась с тех пор, как вы виделись в последний раз? – спросила Эллис.

– Она стала еще прекраснее, миссис Андерсон. – Молодой человек улыбнулся девушке.

– Спасибо, Пол. – Она тихонько рассмеялась.

– Мне казалось, что вы не любите комплименты, миссис Фарради, – неожиданно проговорил Эдвард.

Девушка пристально взглянула на него и заявила:

– Мистер Ганновер, я ничего не имею против комплиментов, если они… уместны.

Эдвард еще больше помрачнел. Пол посмотрел на него с удивлением, затем снова повернулся к девушке.

– Тори, пожалуйста, поиграй и спой что-нибудь для меня. В тяжелые минуты я часто представлял, как ты сидишь за фортепиано и поешь…

– Конечно, я поиграю для тебя, Пол, – ответила Виктория. – Вы не против, мистер Ганновер?

– Буду весьма признателен, – пробурчал Эдвард. – Похоже, вашим совершенствам нет предела.

Пол взял девушку за руку и подвел ее к фортепиано. Она села на стул и пробежала пальцами по клавишам. Пол с ласковой улыбкой сказал:

– Ты знаешь, Тори, что я хотел бы услышать.

Она запела дивным сопрано, и молодой человек вторил ей глубоким баритоном.

Цветет сирень у меня под окном,
Веселье и смех вошли в мой дом.
Любимый мой возвратился домой,
И снова мы вместе, мой любимый со мной.
Цветет сирень у меня под окном,
Веселье и смех вошли в мой дом.
Любимый мой ушел на войну,
Он вновь оставил меня одну.
Он выполнил долг и вернулся домой,
И снова мы вместе, мой любимый со мной.
Цветет сирень у меня под окном,
Веселье и смех вошли в мой дом.

Эдвард внезапно поднялся и, взглянув на Эллис, проговорил:

– Прошу прощения, но я действительно должен идти.

Матушка проводила молодого человека до двери. Он поцеловал ее в щеку и, ни слова не говоря, вышел из дома. За спиной его звучало:

Цветет сирень у меня под окном,
Веселье и смех вошли в мой дом.
Любимый мой возвратился домой,
И снова мы вместе, мой любимый со мной.

Пришпорив лошадь, Эдвард поскакал в сторону города. Ему хотелось напиться. «Новая певичка в салуне – настоящая милашка, – думал он. – В конце концов, все женщины одинаковы».

Бодайн ужасно устал и рассчитывал провести грядущую ночь в собственной постели. Но сначала он решил завернуть в салун и промочить горло. В салуне было накурено и громко звучала музыка. Бодайн направился к стойке и заказал виски. Осушив стакан, он расплатился с барменом и уже собрался уходить, как вдруг заметил Эдварда Ганновера. Он подошел к молодому человеку.

– Ты не против, если я сяду?

– Конечно. Мы живем в свободной стране, – пробормотал Эдвард, едва ворочая языком.

– Говорят, что не стоит пить в одиночестве. Так можно напиться.

– Я сегодня хочу напиться до чертиков, – заявил Эдвард.

– Чтобы завтра мучиться от головной боли?

– Какое тебе до этого дело, Бодайн?

– Никакого. – Бодайн уселся на стул. – Хочешь, я доставлю тебя домой?

– Я хочу еще выпить. Вот чего я хочу.

К Эдварду подошла хорошенькая девушка из тех, что промышляют в салуне.

– Милый, как насчет того, чтобы провести вместе время?

Эдвард запустил руку в карман и выложил на стол пачку банкнот.

– Я уже сказал «нет». Вот… – Он протянул девушке пачку денег. – Закажи себе выпивку и оставь меня в покое.

– Эдвард, – защебетала она, – идем со мной, и я уложу тебя в постель.

– Я бы хотел тебе подчиниться, – Эдвард схватил девушку за руку, – но у тебя глаза не того цвета. У нее глаза голубые… как небо, и они преследуют меня, куда бы я ни пошел. Забирай деньги! Ты мне не нужна.

Девушка взяла банкноты и тотчас же удалилась. Эдвард опустил голову на руки и пробормотал:

– Черт бы тебя побрал, Виктория…

Бодайн нахмурился.

– Замолчи, – сказал он. – Не стоит говорить о ней в таком месте.

– Сегодня появился Пол О’Брайен, – продолжал Эдвард. – Он вел себя так, словно она его собственность. Но она моя…

– Я просил тебя помолчать, – проговорил Бодайн сквозь зубы. Он встал и заставил молодого человека подняться. – Я хочу увести тебя отсюда, Эдвард, пока ты не разозлил меня по-настоящему.

Поддерживая Эдварда, Бодайн привел его в гостиницу, находившуюся напротив салуна. Взглянув на портье, он сказал:

– Помогите мне отвести его наверх.

Мужчины отвели молодого человека в номер и уложили на кровать.

– Я никогда еще не видел мистера Ганновера в таком состоянии, – удивился портье и покачал головой. Кивнув Бодайну, он удалился.

Не зажигая лампы, Бодайн стащил с молодого человека сапоги.

– Твои глаза… многое обещают, Виктория, – бормотал Эдвард. – Но ты ничего не даешь…

Бодайн опустился в кресло и положил ноги на край кровати. Он решил, что останется с Эдвардом до утра.

– Ты моя, Виктория… – бормотал Эдвард засыпая. – Ты сводишь меня с ума. Неужели ты не знаешь, что я тебя люблю?

Бодайн невольно вздохнул. Он чувствовал, что счастье Виктории зависело не от Пола О’Брайена, а от человека, лежавшего перед ним на кровати.