Сабрина быстро пересекла комнату и встала рядом с Гартом, взяв его за руку, на которой напряглись мускулы. Она прижалась к его плечу и почувствовала, как он успокаивается.

— Я мог бы вышвырнуть вас вон, — равнодушно заметил Гарт. — Но это потребует больше энергии, чем вы заслуживаете. Лойд Страус говорил мне, что вас купили, чтобы вы нашли автора анонимного письма, добились признания или что там требуется, и сохранили мое имя чистым. Вместо этого на свое усмотрение вы пытаетесь утопить меня на основе информации, о которой я не имею никакого представления. Вы пришли сюда не вести следствие, как утверждаете, а расставить ловушки. Однако вы заблуждаетесь. Вы — следователь. Согласно статье сорок четыре "С" один правового кодекса Эванстона вы можете потерять свою лицензию. Утром я решу, позвонить ли мне в полицию, в университет или в оба места сразу. Это будет зависеть от того, как скоро вы покинете мой дом. Даю вам шестьдесят секунд. Время пошло.

Гарт обнял Сабрину и посмотрел на свои часы.

— Вы меня не запугаете, профессор.

— Конечно, нет. Сорок пять секунд.

— Ваша жена знает, что невиновный человек не станет выбрасывать меня из дома.

— Тридцать секунд.

— Блеф. Вот, что вы делаете…

— Двадцать секунд. Дженкс вскочил с кресла и стремительно направился к двери.

— Я еще вернусь. Ваш босс очень заинтересуется, как вы меня выгнали. Невиновный не стал бы…

— Вон! — крикнул Гарт. Дженкс открыл дверь и исчез. Сабрина рассмеялась:

— Гарт, как ужасно!

— Знаю. — Он тоже засмеялся и крепче обнял ее. — Ты была прекрасна.

— В Эванстоне нет закона против возможности быть собой.

— Конечно, нет. Этот человек глуп. Ты была права… Он слишком хитер, чтобы быть дураком, но все-таки глуп. Сабрина перестала смеяться.

— Ты разволновался из-за него?

— Да. А ты?

— Тоже.

На следующее утро Гарт позвонил Лойду Страусу.

— Ты доверил мою карьеру глупому сукину сыну, который уже решил, что я виновен. Предупреждаю тебя, Лойд…

— Не надо меня предупреждать, Гарт. Мне уже здорово досталось из-за этого дела от президента. Не собираюсь терпеть еще и твои упреки. Тебе никогда не приходило в голову, что ты не один имеешь работу и будущее. Я хочу убрать всю эту грязь с дороги и вернуться к нормальной жизни. Но если ты думаешь, что я собираюсь отозвать следователя из-за того, что он неправильно обошелся с тобой… Дерьмо. Слушай, мне он тоже не нравится. Но агент мне требовался срочно, и его рекомендовал мне человек, уже пользовавшийся его услугами. Я позвоню и узнаю, нельзя ли прислать сюда кого-нибудь другого. Ладно?

— Ладно.

Гарт повесил трубку до того, как Страус успел опять попросить его не предпринимать ничего самому. После ухода Дженкса они с женой решили начать беседовать со студентами из списка. «Кто-то, — как подумали они, — что-нибудь интересное да скажет. А если нет, то сидеть сложа руки и ничего не предпринимать все равно невыносимо». Гарт позвонил жене в магазин.

— Я просто хотел услышать твой голос. И сказать, что люблю тебя. Я поговорил с Лойдом. Он попытается заменить нашего глупого приятеля. Наконец-то позвонил Мартин, полный извинений, и сказал, что специально не встречался с нами. Я посоветовал ему позаботиться о Линде. Мы выживем. Она с тобой?

— Да. Составляем план торговли. И праздничный обед. Мартин нашел новую работу.

— Он сказал. Потому и звонил. Он считал, что не может встретиться с нами до тех пор, пока не вернется к нормальной жизни. Значит, праздник будет отмечаться.

— Для них. Но не для нас. Когда придешь домой?

— Около пяти. Ты уже вернешься?

— Конечно.

Сабрина в середине дня зашла домой, чтобы позвонить в Лондон.

— Николс, это Стефания Андерсен. От вас давно ничего не слышно.

— О, дорогая Стефания, я хотел написать вам. Ваша дорогая сестричка была бы довольна. Все прекрасно.

— Конкретнее, Николс.

— Мы купили на аукционе фаэтон и позолоченные часы, о которых вы говорили. И еще шифоньер из…

— Николс.

— Да, Стефания.

— Что вы продали?

— О, продали? В это время торговля идет не очень…

— Никакого затишья в это время года нет, Николс. За кого вы меня принимаете? Сейчас самый сезон для наших клиентов. Что с вашим собственным магазином?

— Мы… справляемся.

— Благодаря Амелии?

— Моя дорогая Стефания, вы говорите точно как Сабрина. Вы меня очень расстроили такими воспоминаниями.

— Николс, может, вы позвоните Брайану?

— Нет, нет, Стефания, не нужно. Мы продали французские часы, те, что с ангелами, если помните, и обе вещи, привезенные вами с аукциона Клинтона. И еще я выставлю секретер Георга Пятого и новый загородный дом леди Старгрейв.

— Сколько получили за часы?

— Три тысячи.

— Можно было продать за четыре. А за клинтоновские вещи?

— Двадцать три тысячи за обе.

— Великолепно! Не могу поверить, что вы скрывали это от меня.

— Нет, дорогая моя, конечно нет. Это должно быть сюрпризом. Но вы вынудили меня признаться. Как я могу что-то скрывать от вас, даже если это и втемяшится мне в голову? Сидни Джонс заглядывает мне через плечо каждый день. Кстати, он спрашивает, когда вы вернетесь.

— Скоро. Я очень нужна сейчас?

— Конечно, дорогая Стефания. Ведь последнее решение насчет «Амбассадора» зависит от вас. Оливия недавно говорила, что вы так напоминаете ей Сабрину, что она хотела бы видеть вас здесь, и мы могли бы… О, как ужасно это звучит. Совсем не так, как из уст Оливии…

— Да, Николс, я знаю. Оливия умеет делать ужасные заявления абсолютно спокойно.

— Боже, Сабрина действительно так подробно рассказывала о нас.

— Часто.

Я могу прекратить это, подумала Сабрина, как только вернусь, сразу скажу им правду. Они с Николсом поговорили о ее декабрьской декорационной комиссии. Она дала указания по поводу двух аукционов и торговли с Беттиной Старгрейв. Теперь Николс ее выслушал. Он больше не относился к ней как к необразованной провинциалке, которую можно легко отодвинуть в сторону. Наконец Сабрина повесила трубку, но перед тем, как войти в столовую, задумалась и села. «Как только вернусь, сразу скажу им правду. Но как я смогу это сделать? Как я смогу рассказать родителям или кому-либо еще, что я Сабрина, если не хочу, чтобы Гарт знал об этом? Если кто-то узнает, хотя бы один человек, информация неизбежно достигнет его ушей».

Сабрина встала и начала ходить по кухне, нервно обхватив себя руками.

"Я не могу сказать Гарту правду. Никому не могу сказать.

Но если я утаю истину, то останусь Стефанией Андерсен на всю жизнь. Сабрина Лонгворт умрет. Конечно, так оно и есть. Мы все были на ее похоронах. О, Стефания, посмотри, что мы наделали…"

Утром 20 ноября выпал снег. Свет струился словно шепот, предупреждающий о том, что ждет впереди. Небо было стальным, низко нависало над садом, над черными ветвями деревьев, запорошенных снегом, и над кустарником, напоминавшим паутину. Гарт возился с печкой. Сабрина пыталась отыскать пропавшие перчатки. Пенни и Клифф осторожно шагали по дорожке перед домом, восхищаясь собственными следами.

Когда они ушли, Сабрина приблизилась к окну и стала допивать кофе. Сад превращался в гобелен из травы и хризантем, пробивавшихся сквозь снег; белая улица была разрисована темными полосами от автомобильных шин. Мелкий снежок опускался на крыши, трубы и карнизы. Легкий ветер шевелил ветви деревьев. То и дело с них с легким вздохом падали хлопья снега.

Зима. Менялись времена года, а репутацию Гарта восстановить так и не удавалось. Сабрина помогала, оставаясь рядом с ним, крутясь в колесе социальной жизни. Теперь различные приглашения приходили — по почте в таких же количествах, как в Лондоне. Но беседы со студентами из списка еще не начинались. Они очень счастливы сейчас. Любовь, жизнь вместе, без возвращений к тому времени, когда Сабрина приехала из Китая. Доверие, радость, счастье. «Потому что моя сестра мертва».