— Я должна была.

— Он что, выгнал тебя?

— Я должна была уехать. У меня не было выбора. Я не могу вернуться и не могу говорить об этом.

«И дрожала мелкой дрожью, как листья трепещут под ветром», — подумала Александра и быстро сказала:

— Дорогуша, я не знала. Я больше не буду упоминать об этом. Я не знакома ни с кем, кто так относится к своим детям, большинство предоставляют заниматься ими слугам или интернатам. Меня это очень пугает, если хочешь знать. Я не уверена, что хочу заводить себе детей, если в этом столько… столько чувств…

Сама того, не желая, Сабрина рассмеялась:

— Да, столько, если, конечно, ты этого хочешь. Они сидели в дружеском молчании.

— Ну, — сказала Александра, — так что там насчет Дмитрия и погреба? Как это ты обедаешь с ним и все равно одна?

— Дмитрий — просто друг.

— Я тоже.

— Значит, и с тобой я тоже пообедаю.

— Мне это нравится. Хотелось бы, чтобы у нас было больше времени. У меня какое-то сумасшедшее ощущение, что я тебя знаю много лет, из-за Сабрины. Но я мечтаю узнать тебя получше. Что, черт побери, буду я делать посреди Бразилии без тебя? Приезжай на мою свадьбу! Приедешь? Ты должна появиться, или я не буду считать, что законно замужем, если ты не приедешь.

— Когда это будет?

— Накануне Рождества или на Рождество, как решит вождь гуарани. Можешь себе представить, ждать разрешения на брак от кучки индейцев, которые посоветуются со звездами или луной или посмотрят на форму муравейников? И еще что-то в этом роде. Ты не считаешь, что я сошла с ума?

— Нет. Я считаю, ты делаешь то, что хочешь.

— Ты единственная, у кого хватило здравого смысла не спрашивать меня, влюблена ли я. Ну, обещай, что приедешь на свадьбу.

— Я не могу, Александра. Я должна, пока не разберусь в себе, оставаться какое-то время на одном месте. Александра кивнула:

— Я не сомневалась, что ты так скажешь. Но ты будешь тут, пока я в Лондоне?

— Куда я могу деться?

— Обратно в Америку, к мужу и детям…

Улыбка исчезла с лица Сабрины.

— Нет. Я буду здесь. И буду рада видеть тебя. Надеюсь, ты будешь часто приходить.

— Так часто, как только смогу. Если передумаешь, можешь просто появиться на свадьбе, без предупреждения. Сабрина покачала головой:

— Я не передумаю. Но благословляю тебя и целую. И на этот раз ты не отвернешься. Они посмотрели друг на друга.

— Знаешь, дорогуша, если бы я сейчас просто вошла сюда, то под страхом смерти не могла бы ответить, кто ты — Сабрина или Стефания.

— Знаю, — ответила Сабрина, — так и должно быть.

Другие тоже говорили это, сыпались приглашения, и все хозяйки заявляли, что Стефания просто сенсация сезона: с такой элегантной легкостью заняла она место Сабрины. А затем новая история вытеснила все остальные. 17 декабря лондонская «Таймс» опубликовал на первой полосе статью о кражах и подделках предметов искусства, написанную Майклом Бернардом, с фотографиями Джоли Фэнтом. Статья появилась одновременно в международном издании «Геральд трибюн», напечатанном в Париже, «Ди вельт» в Германии и в «Нью-Йорк тайме». В течение нескольких часов после публикации буря телефонных звонков, шепотков и негодования пронеслась по ресторанам, клубам, каждой художественной и антикварной галерее Лондона. Сабрину рано утром разбудил отчаянный звонок Николса с новостями.

— Меня интересует, дорогая Стефания, не замешаны ли мы в этом? Я вспоминаю, что встречал несколько раз Карpa, но никогда ничего не покупал у него. Сабрина, да тут в списке несколько экземпляров фарфора, приобретенные у него!

— Какого фарфора, Николс?

Он зачитал описания. Танцовщицы, животные, фигурки птиц. Мейсенского аиста не было. Конечно, нет, запись, и накладная были уничтожены вскоре после того, как аист разбился. Где-то в книгах в «Вэстбридже» в числе десятков других галерей вписан и «Амбассадор», но в истории, рассказанной Майклом и Джоли, «Амбассадор» не упоминался. И не было причины их связывать. Теперь, когда история мультимиллионера Макса Стуйвезанта с его личной коллекцией произведений искусства, контрабандной сетью, сделками с изготовителями подделок, убийством на Средиземном море прогремела повсюду своими сенсационными заголовками, кто обратил бы внимание на такую маленькую деталь: имя прекрасной леди Сабрины Лонгворт в списке убитых?

— Мы не замешаны, — сказала Сабрина. — Фарфор, который Сабрина покупала у Карра, был настоящим. Она говорила, что проверила его происхождение.

— Но вы уверены? — настаивал Николс. — Мне не хочется на вас давить, Стефания, я знаю, что воскрешаю тяжелые воспоминания…

— Николс, я повторяю вам еще раз. Мы в этом не замешаны. Никакой опасности нет. Но слухи могут оказаться смертельными, и если я когда-нибудь услышу, что вы подвергаете сомнению репутацию «Амбассадора» или чистоплотность его сделок, я, не колеблясь, расторгну наше партнерство и выкуплю вашу долю. Это должно вас успокоить.

— Боже правый, Стефания, у меня и в мыслях не было предполагать… Я доверял Сабрине, я ею восхищался. Но она была на этой яхте, я должен был проверить…

— Вот и проверили. Так что в дальнейшем обсуждении нет смысла.

— Никакого. Конечно, никакого. Вы сегодня будете в магазине?

— Конечно.

Она каждый день приходила в свой кабинет, нагоняя работу за пропущенные три последних месяца, корпела над отчетами об аукционах, готовилась к тому времени, когда снова начнет заниматься покупкой и работами по созданию интерьеров. Она знала, что забрела в неизвестную страну между прошлым и будущим, что строит барьер между ее сегодняшней жизнью и работой и воспоминаниями о сестре, муже, детях, доме. Она жила одним днем. Планировать будущее означало, что с прошлым покончено навсегда. Она знала это, но все еще ей было легче жить настоящим.

Оливия Шассон была частью настоящего, и она позвонила, приглашая ее на обед.

— Это будет очень скромный прием. Я была подругой и покровительницей работы Сабрины и хочу узнать вас так же хорошо, как знала ее.

— Мне очень жаль. Я обедаю с другом…

— Приводите его с собой, дорогая. Полагаю, что он будет себя удобно чувствовать с нами.

«Нашего ли он круга?» — про себя перевела вопрос Сабрина.

— Его зовут Дмитрий Каррас…

— О, международные банки. Мы встречались на поминках после похорон Сабрины, у нас несколько общих друзей. Приводите его, пожалуйста.

За столом в доме Оливии на Белграйв-сквер собралось на обед четырнадцать человек. Они радостно приветствовали Сабрину, им хотелось побыстрее выразить свои соболезнования, чтобы можно было расспросить ее подробно о скандале с контрабандой и подделками: в утренних газетах появилось продолжение статьи.

Они обсуждали это со смехом, приберегаемым для случаев падения сильных, но звучала в их словах и настороженность, потому что все они были собирателями, вкладывавшими немалые деньги в искусство и антиквариат, а никто не знал, какие откровения появятся в следующей статье.

За консоме они расспрашивали Сабрину о том, как отличать подделки. Она отвечала коротко, описывая типы глин, глазурей, красок и рисунка. Объясняла, как иногда можно в ультрафиолетовом свете различить фальшивое или двойное глазирование, но не всегда, по мере улучшения глазурей этот способ все менее и менее надежен.

— Многое здесь зависит от интуиции, — сказала она. — Если вы долго изучаете детали, вы проникаетесь ощущением стиля и способа обработки, которое часто позволяет отличить оригинал от подделки. — Какую-то долю минуты она поколебалась, а затем плавно продолжила: — Просто путем осмотра. Хотя обычно сначала мы проверяем происхождение предмета, ищем приметы, которые помогают нам сказать клиентам, является ли он оригиналом или подделкой. По моему опыту, очень немногие подделки долго остаются нераскрытыми.

Ее тихий чистый голос захватил всеобщее внимание.

— Потрясающе, — проговорил кто-то, пока она вслушивалась в отзвук своих слов. — Но разве не этим занимался Макс?