Девина рухнула на пол с треском, но ей было плевать на боль. Дрожащими руками она потянулась и бережно прижала к себе невинно убиенную драгоценность.

Ее практически бесценная «Биркин».

Ее Гималайский Нильский крокодил №35, инкрустированный бриллиантами.

Какой–то ненормальный поджег край сумочки, испортил крокодиловую кожу, ее нежный цвет и текстура белого, молочного и серого цветов почернела под воздействием пламени и кислорода.

Испорчена. Четыреста тысяч долларов, долгие часы труда мастеров «Эрмес», самая редкая и самая дорогая сумка в мире... безвозвратно испорчена.

Когда Девина плюхнулась на задницу, нога изогнулась под неправильным углом, но ей было плевать.

Прижимая к груди осквернённую сумочку, Девина окинула влажным взглядом свою коллекцию. Разломанная собачья клетка в углу выглядела немым укором, поэтому она убрала проклятый символ ее неудачи.

Ну и ночка.

Абсолютно все пошло не по плану.

И это основная проблема ее жизни. Когда все идет не так, хочется поделиться неудачами с тем, кому не все равно. Кто мог выслушать, сгладить углы, помочь составить новый план, выработать другой подход.

Найти лучший путь достижения цели.

Но вместо этого вот она, окруженная красивыми вещами, которые не могут поддержать ее или дать совет.

Закрыв глаза, Девина напомнила себе о словах ее терапевта, той пухлой женщины–подушки. Расстраиваться это нормально. Разочаровываться – нормально. Ей просто нужно проживать чувства... и от их осознания, какими бы сильными и невыносимым эмоции ни были, они угасают. Эмоции не постоянны.

Впрочем, нет, одно чувство было бессмертно.

Хотя гнев и злость, радость и благодарность, ревность, оптимизм, паранойя и все другие имели свои точки взлетов и падений... любовь была константой.

Настоящая любовь не умирала.

А когда ты демон, когда нет конечной даты твоего существования, то ценишь вещи, которые также не имеют срока годности.

Бесконечность не такая забавная, как многие думают.

Охваченная печалью, Девина поместила ноги, вытягивая их перед собой и положив сумочку «Биркин» на бедра. Пройдясь пальцами по матовой текстуре, она вспомнила, как покупала ее на родине. Улица Фобур Серт–Оноре дом двадцать четыре в Париже. У нее там любимый агент, и спустя годы поддержки бренда и множества оплаченных «Келли» и «Биркин», ее наконец допустили до Святого Грааля.

И она получила его законным путем. Не через перекупщиков, а забравшись на Олимп и заслужив приглашение.

Она могла продать ее за четыреста тысяч долларов. Но сама сумочка обошлась ей дешевле. Когда тебя принимают в привилегированную группу, которой продают их законным путем? Ты не платишь бешеную наценку перекупщикам.

Но сейчас символ всего, чего она добилась, всего чем являлась, был уничтожен.

Девина, прищурившись, посмотрела на место, где находилась сломанная собачья клетка.

Месть будет жестокой.

Откровенно... кровавой.

Стоя перед особняком Братства, Балз прикурил самокрутку Ви и прислонился к все еще зачехленному на зиму фонтану. Вишес на безвозмездной основе пополнял общий запас сигарет – щедрый жест, учитывая премиальный, очень качественный турецкий табак, а также время и мелкую моторику рук, необходимые для правильной закрутки.

Это – одно из многих благословений, которыми одарили вора, когда он вместе с остальными Ублюдками поселился под этой крышей.

И чем он отплатил гостеприимным хозяевам?

Закрыв глаза, Балз свесил голову и размеренно выдохнул. Он привел к ним демона. О, Боже... он привел зло в их ряды.

С чего это началось? Когда демон проник в него? Он не знал точно. Может, во время удара током, хотя как электрический разряд создал брешь в душе – он не понимал. Да, он умер... но многие из его знакомых поздоровались с Мрачным Жнецом и не принесли назад подарочек из ада.

В прямом смысле – из ада.

Когда его тревожное беспокойство вспыхнуло с большей силой, Балз принялся усиленно дымить, выдыхая через плечо, пусть по близости и не было пассивных курильщиков. К Братству и их сообществу он относился с исключительным уважением. Даже, можно сказать, с любовью.

Однако воры и воровство неотделимы друг от друга.

И очевидно, он достиг такого мастерства в своем преступном деле, что перестал осознавать свои деяния. Потому что, черт возьми, он украл безопасность этих добрых людей в старом особняке, и подобная кража приведет к ужасным, судьбоносным последствиям.

Каким–то образом это убьет их всех.

И в этом – его вина...

– Отпусти.

Вскрикнув, Балз резко развернулся.

– Что?! Дерьмо, Лэсс, чтоб тебя. Не подкрадывайся так со спины.

В ночь, подобную этой, – добавил он мысленно.

Лэсситер вышел из тени, его черно–белые волосы ловили лунный свет, падавший с холодных небес. А, может, сам падший ангел светился как ночной светильник.

– Отпусти это.

Балз нахмурился. Губы Лэсситера не шевелились.

Отпусти это.

– Да что с тобой не так, черт возьми? – Балз сбил пепел с самокрутки. – Сейчас не время вспоминать цитаты из «Холодного сердца», ясно? Я не в том настроении...

На каменных ступенях один за другим из темноты появились фигуры, Братья и другие Ублюдки вернулись откуда–то, они стояли к нему своими сильными спинами и лицом – к дому.

– Наконец, твою мать, – пробормотал Балз.

Он импульсивно хотел выбросить бычок, но потом лизнул большой палец и затушил его. Направившись к воинам, Балз решал, в какой карман затолкать сигарету... и в итоге не стал засирать свои шмотки. Он просто съел бычок.

Он зажевал его – морщась от мускусного, горелого привкуса и думая, что раз эта бумага легко усвоится его кишечником, то почему он ее просто не бросил на землю, отдавая на волю биоразложения... и подошел к Братьям.

Все говорили наперебой.

– ...работает с нами.

– Не верю, что он действительно жив...

– ...где он шлялся все эти годы?

– Я знаю, где Книга.

Когда он произнес эту фразу, Братья на лестнице повернулись синхронно, как в номере Боба Фоссе[58]. Все до одного посмотрели на него, и, проглотив табачную жвачку из бумаги, Балз молился о том, чтобы своими действиями не сделать только хуже.

И он не говорил о только что съеденном бычке.

Посмотрев назад, чтобы в очередной раз услышать «Красава!» от Лэсситера...

Он нахмурился. Ангела нигде не было.

Пофиг.

– Я знаю, где Книга, – повторил он присутствующим.

Тор покачал головой. А потом спустился вниз.

– Поэтому ты приказал Фритцу закрыть дом?

– Да... и... – Балз сделал глубокий вдох... и выкашлял кусочки табака. – Мне здесь больше жить нельзя. Я заражен...

Бутч, стоявший слева, подался вперед так, будто Балз говорил недостаточно громко.

– Ты болен? – спросил Тор, когда ветер подул с севера.

Черт, что если его слова опять все слышали и понимали неправильно?

Балз оглянулся по сторонам и да, позади стройного ряда...

– Рив. Ты можешь считать мою эмоциональную сетку, верно? Я хочу, чтобы ты рассказал им, что увидишь. Я бы сам сказал... но боюсь, она не позволит.

Когда Преподобный обошел всех, симпат прищурил свои аметистовые глаза.

– Кто «она»?

– Просто скажи, что увидишь.

Повисла долгая пауза, странный ветер кружил вокруг так, словно искал возможность пробраться под одежду, прямиком к коже. Или, может, так Балз ощущал симпата, исследующего его эмоциональный ландшафт.

– Он... – Рив, казалось, пытался выбрать нужное слово. – С ним что–то не так. Его эмоциональная сетка запечатана какой–то структурой.

Кор спустился по лестнице и встал рядом с Балзом.

– Неважно, мы с тобой. Мы исправим все.

– Я опасен, – сказал Балз хрипло. – Я не знаю, как это произошло... но я не могу здесь больше находиться.