Еще раз он принялся за работу, решив во что бы то ни стало осушить шлюпку, и опять хлесткий удар большой, невесть откуда взявшейся волны свел на нет все усилия. Пришлось отказаться от бессмысленной работы.

Озноб уже покалывал тело, и где-то в глубине, постепенно нарастая и заполняя каждую клеточку, рождалась мелкая, противная дрожь. Руки покраснели, распухли от ветра, от едкой морской воды; перчатки он потерял во время спуска на парашюте, да и какой толк был бы сейчас от этих перчаток?

Шлюпка медленно обогнула обломок льдины, оторванной где-то от берегового припая. Сейчас, в сгущающейся темноте, льдина светилась изнутри тусклым голубым мерцанием. Не хотелось уходить от этой сияющей льдины, в ней словно был воплощен уходящий день, она казалась крохотным кусочком берега, но со льдиной ему было не по пути, и он поплыл дальше, туда, где за косыми струями дождя и снега рождалась ночь.

В шестнадцать ноль-ноль должен был окончиться световой день, в этот час на аэродроме прекращались полеты, и пилоты, кроме тех, кто был назначен на дежурство, уезжали в поселок, в теплые, уютные свои дома. Иван взглянул на часы — стрелки были неподвижны. Никакие щелчки по корпусу уже не приводили их в движение. Теперь время для него остановилось, и одним навигационным прибором стало меньше.

Руки стыли, пальцы «заходились» от холода — видно, температура воды и воздуха была ненамного выше нуля. Он то и дело совал кисти за пазуху, но даже минутная бездеятельность давала себя знать, сразу же коченело тело, и под мокрую одежду словно проникали игольчатые льдинки. Пока не придет помощь или не появится берег — двигаться, двигаться без отдыха, не давать себе никакой поблажки.

Его уже ищут — он знал это. Конечно, трудно было земле определить место приводнения, и его ищут сейчас по всему заливу.

И словно в подтверждение его мыслям, в небе возник стрекочущий, тарахтящий, удивительно знакомый звук.

Вертолет! Он шел стороной, невидимый за кисеей дождя, шел над самой водой, так низко, что, казалось, даже волны рождали эхо.

Ракету бы! Иван приподнялся, едва не опрокинув шлюпку, и достал из кобуры пистолет.

Выстрелы звучали один за другим, гильзы падали в темную воду и, сверкнув желтизной, как блесны, уходили вглубь.

Он понимал, что те, кто сидел сейчас в вертолете, не видят мгновенных вспышек, озаривших шлюпку и воду вокруг, не слышат за работой двигателя пистолетных хлопков. И все-таки стрелял, пока не кончилась вся обойма.

Потом, спустя несколько минут, там, где тоненькой жилкой бился вертолетный стрекот, мглистое небо озарилось алой вспышкой и тут же погасло.

«Видно, с вертолета запустили красную ракету», — решил Соболев.

Он принялся яростно грести туда, где только что была вспышка, задыхаясь, толкал ладонями шлюпку, и она вертелась, рыскала по воде округлым носом, упорно не желая подчиняться хозяину.

Поняв, что у шлюпки, как бы он ни старался, есть своя постоянная скорость движения, Соболев бросил грести, прислушался.

Стрекот вертолета стих, и равномерный гул моря воспринимался сейчас как абсолютная, глухая тишина.

— Ладно, — сказал Иван. Он уже научился разговаривать вслух, вот только застывшие губы плохо выговаривали слова. — Ладно, будем плыть дальше. Не останавливаться!

Остров выплыл из мороси темной, громоздкой массой, словно каменный айсберг. Кузовлев обогнул его, присматриваясь: тот или нет? Здесь, в заливе, были разбросаны тысячи островов, но Большое Седло выделялся среди всех размерами и характерными очертаниями, берега его словно обрисовывали восьмерку.

— Он! — убежденно сказал Кулаев. — Смотри, две вершинки и маяк посредине.

Пошли к северо-востоку, всматриваясь в каждый квадратный метр морской поверхности. Все трое понимали: времени на поиски остается немного. Тьма, полная, непроницаемая тьма полярной ночи шла на смену тем туманным сумеркам, которые здесь в эту пору приходилось считать днем.

Кузовлев, увеличив шаг винта, вел машину на самой малой скорости.

Леонтьич, привстав со своего подвешенного на ремешках сиденья в дверях тесной кабины, тронул лейтенанта за плечо и показал на белое, исчезающее в волнах пятнышко.

Снизились к самой воде, зависли. Продолговатый серебристый предмет сигарообразной формы напоминал торпеду — только, пожалуй, потолще, пузатее.

— Да это подвесной бак от самолета! — догадался Леонтьич. — Значит, где-то здесь, лейтенант!

Теперь и Кузовлев видел, что это подвесной бак.

Наверное, при ударе истребителя о воду он оторвался от крыла и теперь, наполненный невыработанным керосином, держался на воде, как поплавок, то показывая белую спину, то исчезая в волнах.

Напав на верный след, они принялись кружить над районом гибели самолета, взяв немного северо-восточнее — именно туда должно было отнести парашют после катапультирования.

— Шлюпка!

… Первым разглядел лодку остроглазый Кулаев. Недаром у себя в Осетии он слыл замечательным стрелком, получал призы на соревнованиях.

— Шлюпка! — он закричал так, словно опасался, что переговорное устройство на этот раз не сработает.

Темная продолговатая лодка лениво рассекала волну. В ней были двое — один сидел на веслах, другой стоял на носу и приветственно махал вертолету.

— А почему деревянная лодка? — тут же спросил Кузовлев. — Почему их двое?

— Ну как же, ну как же, — заторопился Кулаев. Он очень хотел, чтобы один из тех, что находились в лодке, оказался спасенным пилотом. Он так желал незнакомому летчику удачи, что не мог представить себе, будто может быть иначе. — Рыбак его подобрал, вот что!

— Однако, — усомнился Леонтьич. — Однако! Дождь не давал им рассмотреть людей как следует. Кузовлев описал круг, не желая снижаться над лодкой, чтобы не перевернуть ее воздушной струей.

Теперь им махали оба, и у одного в руках был как будто летный шлемофон.

Красная ракета, взлетевшая с лодки, поднялась к самому вертолету, и на миг в кабине все порозовело.

— Он, он, он!

Кулаев даже подпрыгнул от радости на сиденье. Леонтьич, которому такие проявления чувств показались неуместными, довольно поглаживал подбородок.

Кузовлев, тут же связавшись с аэродромом, сообщил о том, что пилот найден и находится на борту рыбачьей лодки, в пятнадцати километрах к северо-востоку от Большого Седла. Земля запросила, сколько у вертолета осталось горючего, и приказала немедленно возвращаться.

К обнаруженной лодке должен был выйти катер, чтобы подобрать пилота.

Весь недолгий обратный путь Кузовлев пел, отчаянно фальшивя, и на этот раз Кулаев не рассказывал ему притчу о слоне, который имел неосторожность наступить на ухо музыканту.

— Ну, отсалютовал? — спросил рыбак.

Невелев, сотрудник морской биологической станции, спрятал ракетницу в карман. Вертолет удалялся, его стрекозье туловище расплывалось в облаках, а вскоре затих и гул.

Они были немало удивлены и даже напуганы, когда вертолет завис над лодкой и плотная воздушная струя от винта качнула их.

Может, летчик думал, что с ними стряслась беда? Хорошо, что у Невелева был сигнальный пистолет и к нему единственная, завалявшаяся в кармане красная ракета.

Он, не раздумывая, выстрелил в воздух: летите, мол, братцы, домой, у нас все в порядке.

Летчик оказался сообразительным: получив такой ответ и, видимо, успокоившись, он не стал задерживаться и раскачивать лодку своим четырехлопастным «вентилятором». Невелев в знак признательности помахал ему вслед шапкой.

Тьма была настолько густой, что Соболев не мог разглядеть стрелку компаса и плыл наугад, ориентируясь только по ветру.

Это был неверный, изменчивый ориентир, ветры в этих местах, да еще в осеннюю пору, способны меняться по нескольку раз в день, но ему важна была сейчас хоть какая-то определенность, хоть видимость цели, иначе он перестал бы грести.