— Да, — повторила она, — я отдалюсь от этого мира с тобой. И... Я приму эликсир.

Она замолчала, ожидая ответа. Шок от облегчения и восторга, который обрушился на Диогена, был настолько силен, что только в этот момент он понял, насколько боялся, что она скажет «нет».

— Констанс, — выдохнул он снова, и это было единственным, что он оказался в силах произнести.

— Но ты должен заверить меня в одном, — продолжила она своим тихим, шелковистым голосом, и он весь обратился во внимание. — Мне нужно знать, что этот эликсир действительно работает, и что его изготовление не принесло вред ни одному человеку.

— Он работает, и никто не пострадал, я клянусь, — сказал он, и его голос от волнения прозвучал хрипло.

Она долго смотрела ему в глаза, а он, почти не осознавая, что делает, взял ее руку в свою.

— Спасибо, Констанс, — полушепотом произнес он, — спасибо. Ты даже представить себе не можешь, как это меня радует, — он был потрясен, когда обнаружил, что буквально ослеплен слезами радости. — И скоро ты узнаешь, какой счастливой я могу тебя сделать. Халсион действительно такой, как я тебе и обещал, и даже лучше.

Констанс ничего не ответила. Она просто продолжала смотреть на него в манере, свойственной лишь ей одной — оценивающе, выжидающе, загадочно. Диоген чувствовал, что от этого ее взгляда земля уходит у него из-под ног, что — как ни парадоксально — подействовало на него возбуждающе и опьяняюще.

Он поцеловал ей руку.

— Я должен объяснить тебе одну вещь. Как ты можешь себе представить, я был вынужден создать и поддерживать множество личностей. Личность, под которой я приобрел Халсион, носит имя «Петру Люпей». Это румынский граф из Карпатских гор Трансильвании, куда вся его семья бежала в советское время. Большинство из них были пойманы и убиты, но его отец сумел вывезти семейное богатство, которое Петру — он предпочитает звать себя Питером — унаследовал, будучи единственным сыном и последним выжившим из Дома Люпей. Поговаривают, что их разрушающийся фамильный замок находится рядом с поместьем графа Дракулы, — он улыбнулся. — Мне нравится это перевоплощение. Я сделал его человеком безупречных манер и вкусов, красивым модником, остроумным и обаятельным.

— Увлекательно. Но зачем ты мне все это рассказываешь?

— Потому что по дороге в аэропорт мне придется надеть на себя личность и внешний вид Петру Люпея и поддерживать этот образ, пока мы не доберемся до Халсиона. Пожалуйста, не удивляйся моей временной смене внешности. Конечно, на Халсионе я снова стану самим собой. Но во время путешествия я попросил бы тебя думать обо мне, как о Петру Люпее, и обращаться ко мне «Питер» — тем самым подтверждая мою личность и обеспечивая безопасный проезд.

— Я понимаю.

— Я знал, что ты поймешь. А теперь, пожалуйста, извини, но у меня еще много дел, прежде чем мы уедем — что, — если ты только этого пожелаешь — может случиться уже сегодня.

— Завтра, если ты не возражаешь, — ответила Констанс. — Мне нужно время, чтобы собрать вещи и... попрощаться с этой жизнью.

— Собрать вещи, — повторил Диоген, как будто эта мысль раньше не приходила к нему в голову. — Конечно.

Он отвернулся, намереваясь уйти, замешкался, а затем снова повернулся к ней.

— Ах, Констанс, ты такая красивая! И я так счастлив!

А затем он исчез во мраке коридора.

Проктор попытался встать, но сумел лишь подняться на колени. Собрав остатки сил, он попытался проверить расположение солнца и убедился, что оно находится в зените, напоминая раскаленный белый диск. Проктор понял, что около часа был без сознания. В нос ударил запах львиной крови. Он лениво потряс головой в попытке избавиться от этой вони, и мир мгновенно сделал перед глазами несколько крутых оборотов. Плохая идея, очень плохая.

Обретя, наконец, равновесие, Проктор сделал несколько глубоких вдохов и огляделся. Его рюкзак со снаряжением валялся на песке в сотне ярдов от него, в том месте, куда он отшвырнул его во время нападения льва. Рядом с ним лежал первый мертвый лев, развалившись бесформенной кучей рыжеватого меха. Второй лев находился совсем рядом с Проктором — достаточно близко, чтобы его можно было коснуться, просто протянув руку. Оскаленную открытую пасть, глаза и язык трупа разъяренного хищника уже облепили мухи. Липкая, высыхающая лужа крови пропитала песок вокруг его груди.

Его нож «KABar», покрытый засохшей кровью, лежал рядом с Проктором. Он очистил его, несколько раз воткнув в песок, после чего вернул обратно в ножны на поясе. Он снова попытался подняться, но попытка вновь оказалась неудачной — у него просто не осталось сил. Стиснув зубы от боли, Проктор почувствовал на них хруст песка. Он попытался сплюнуть его и тут же — сквозь пелену жажды и боли — осознал, насколько сильно обезвожен: губы потрескались, язык распух, а глаза нещадно саднили. В рюкзаке была вода, оставалась последняя трудность — дотянуться до него.

Медленно и осторожно, Проктор начал продвигаться к рюкзаку и, в конце концов, протянув руку и схватив его, со вздохом рухнул на землю, из последних сил подтащив его к себе. Он извлек флягу и, не заботясь о том, чтобы не пролить ни капли своими трясущимися руками, отвинтил крышку и припал к горлышку, жадно глотая живительную влагу. Вода оказалась почти невыносимо горячей. Он заставил себя остановиться и подождать, делая длинные вдохи, позволяя первой порции воды усвоиться. По прошествии пяти минут он еще раз отпил из фляги, и уже стал ощущать небольшой прилив энергии. Сознание его прояснялось. Третья доза, и все. Если он не оставит запас, то умрет через двадцать четыре часа.

Запах разлагающегося на солнце трупа льва теперь был совершенно невыносим. Проктор огляделся и увидел недалеко от себя свой пистолет .45 калибра. Едва потянувшись к нему и ухватив, Проктор тут же отбросил его: солнце раскалило оружие настолько, что к нему невозможно было прикоснуться. Он смотрел на него несколько секунд, пытаясь очистить голову и что-нибудь придумать. Наконец, Проктор полез в рюкзак и достал ручной фонарик, на конце которого был крючок. Зацепив им спусковой механизм пистолета, Проктор убрал оружие в боковой карман, тут же застегнув его.

Мимо пронеслась чья-то тень, и Проктор поднял глаза, чтобы рассмотреть ее носителя. В небе парила целая стая стервятников, лениво облетая место битвы и дожидаясь ухода или смерти человека, чтобы приступить к своему пиршеству.

Что ж, приятного аппетита и добро пожаловать на львов, но меня вы не получите, — со злостью подумал Проктор.

Итак, осталось шесть часов до захода солнца. Путешествие в разгар дня стало бы самоубийством. Придется остаться на этом месте, пока не стемнеет. Примерно в полумиле отсюда Проктор смог рассмотреть одиноко стоящее дерево акации. Он понял, что ему нужна эта тень! Оставалось только добраться до нее… если его на это хватит.

Вода ненадолго придала ему сил, и, решив не упускать момент, Проктор снова схватил рюкзак. Он быстро просмотрел его содержимое и — оставив в приоритете воду — выбросил все лишнее, оставив только нож, пистолет, компас, карты и пару энергетических батончиков. Желудок недовольно заурчал, но Проктор знал, что не должен сейчас есть — это лишь усилит жажду.

С огромным усилием приняв сидячее положение, он натянул лямки рюкзака на плечи. Следующий трюк состоял в том, чтобы подняться на ноги. Сделав несколько глубоких вдохов, он собрал всю свою силу воли в кулак, а затем с криком поднялся. Несколько секунд ноги норовили предать его и подкоситься, но, в конце концов, он сумел устоять.

«Шаг за шагом, шаг за шагом...» — думал он.

Два льва отделились от остальной стаи и преследовали его на протяжении почти трех дней, уводя его таким образом с запланированного маршрута. В последний день он был вынужден так много раз отступать и ходить кругами, что потерял свое точное местоположение. К счастью, львы, будучи самцами, да еще и незрелыми, не были хорошими охотниками. Если бы это были самки и зрелы самцы, Проктор бы не пережил атаки. Даже на то, чтобы убить одного льва, ему пришлось истратить весь магазин своего пистолета! От второго хищника — атаковавшего так быстро, что Проктор не успел перезарядить пистолет — пришлось отбиваться ножом.