Из приписки к оперативному письму в Пхеньян, апрель 1951 года: «Посылаем кое-какие газеты и журналы, а также подарки от руководства и ваших семей к 1 Мая… Присланный вами женьшень направлен в санотдел для использования в медицинских целях».

Стоит отметить и внимание Центра к работавшему в Корее коллективу. В связи с эпидемией дизентерии из Москвы срочно направили врачебную памятку, аптечки первой помощи, медикаменты. Из-за невозможности приобретения на месте предметов первой необходимости туда посылали с оказиями некоторые продукты питания, одежду, обувь.

«За самоотверженную работу в тяжелых условиях военного времени» группа сотрудников Представительства в 1953 году была награждена орденами и медалями Советского Союза. (Характерная примета времени: в представлениях и аттестациях того периода обязательно указывалось, как офицер проявил себя в боевой обстановке, в какой степени он обладает такими качествами, как смелость, выносливость, решительность.) Корейские партнеры со своей стороны отметили многих наших сотрудников государственными наградами КНДР.

Начавшаяся в 1950 году на 38-й параллели Корейского полуострова война здесь же и закончилась три года спустя.

Советская внешняя разведка приступила к налаживанию работы в послевоенной Корее в специфических условиях только что освобожденной от японских оккупантов страны. Причем всего лишь пять лет были мирными, затем разразилась война. По другую сторону демаркационной линии нам противостоял альянс западных спецслужб во главе с США. Конфронтация с ними, как и между органами безопасности лисынмановцев и северокорейцев, тоже являлась войной, отнюдь не всегда тайной, как принято говорить о соперничестве спецслужб, с многочисленными обоюдными жертвами.

Знаковым событием явилось установление по нашей инициативе сотрудничества разведок СССР и КНДР. В ходе войны советская разведка оказала корейским партнерам существенную материально-техническую и консультативную помощь и тем самым способствовала налаживанию деятельности их разведки. Необходимо отметить, что сложившееся сотрудничество представляло собой равноправное дружественное партнерство. Между работниками Представительства и корейскими коллегами существовали тесные деловые отношения. Не было случаев серьезных противоречий или разногласий. Все возникавшие проблемы разрешались путем согласований.

Разведка Корейской Народно-Демократической Республики и разведка Советского Союза в годы войны обогатились полезным опытом совместного решения оперативных задач.

Сразу же после капитуляции гитлеровской Германии Советский Союз перебросил войска на ликвидацию военного очага на Дальнем Востоке. Разгром Советской Армией квантунской группировки японской армии в Маньчжурии, в который наши разведслужбы внесли свой вклад, имел далеко идущее значение. После устранения главного врага, стоявшего на пути становления нового, независимого Китая, еще оставался режим Чан Кайши. В конце войны гоминьда-новцы нарушили договоренности военного времени и попытались разгромить освобожденные коммунистами районы Китая. На полях Маньчжурии, освобожденной Советской Армией, частям Мао Цзэдуна с нашей стороны была оказана необходимая поддержка, здесь они смогли переформироваться, отсюда начали свое контрнаступление.

К началу ноября 1948 года фактически главным оплотом Чан Кайши оставались северо-восточные районы Китая с городами Пекин и Тяньцзинь. Здесь более чем 500-тысячная армия гоминьданов-ского генерала Фу Цзои вела ожесточенные бои с Народно-освободительной армией Китая (НОАК).

Усилия оперативного состава резидентур внешней разведки были направлены на то, чтобы содействовать победе нового Китая наименьшей кровью.

Некоторые эпизоды этой деятельности советских разведчиков представляют интерес для читателя. Один из наиболее ярких описан ныне покойным Александром Титовым, бывшим резидентом внешней разведки в Тяньцзине.

…В конце 1948 года мы жили ожиданиями штурма древней столицы Китая — Пекина. Предстояли жестокие сражения. Мысль возвращалась к тому, что можно было бы сделать для избавления воюющих сторон — вооруженных сил коммунистов и Чан Кайши — и мирного населения от лишних жертв.

В эту пору мне довелось быть резидентом внешней разведки в Тяньцзине, 2-миллионном городе, крупном порту Китая, где пока сохранялась власть Гоминьдана. Центр сообщил резидентуре, что у нас в Тяньцзине, в 120 километрах от Пекина, работает корреспондентом газеты «Дагунбао» Фу Дун, дочь генерала Фу Цзои, командующего гоминьдановскими войсками в Северном Китае. После сбора необходимых дополнительных сведений стало известно, что Фу Дун знакома с женой советского торгового представителя в Тяньцзине. Приняли единственно верное решение — пригласить Фу Дун к себе в гости на обед. В конце обеда под благовидным предлогом зашел к ним и я. Так состоялось первое личное знакомство с ней. В следующее воскресенье я, получив согласие Центра, который с самого начала уделил этому контакту самое пристальное внимание, имея в виду в конечном итоге всестороннее изучение настроений отца нашей новой знакомой, пригласил Фу Дун и семью торгового представителя к себе домой. После некоторых колебаний Фу Дун согласилась встретиться со мной на квартире, которая находилась на втором этаже магазина БОКС (Всесоюзного общества культурных связей СССР с заграницей) в Тяньцзине.

Фу Дун было тогда 20 лет. Она рассказала, что является негласным членом Коммунистической партии Китая, но в последнее время не имеет с партией связи. Что касается отца, она сообщила заслуживающие оперативного учета подробности. Оказывается, еще юношей Фу Цзои вступил в революционную организацию Сунь Ятсена, участвовал в революции 1911 года, когда была свергнута маньчжурская династия Цин, правившая Китаем. До сих пор является последователем Сунь Ятсена, разделяет его идеи. Фу Цзои считает себя истинным патриотом Китая. Он мечтает войти в историю страны как выдающаяся личность. Ведет скромный образ жизни, пользуется уважением у солдат. Далее Фу Дун рассказала, что отец хорошо относится к Советскому Союзу и весьма ценит помощь, которую Советская Россия оказывала Сунь Ятсену и китайскому национально-освободительному движению еще в 20-е годы. По словам Фу Дун, ее отец лоялен также к китайским коммунистам, хоть и вынужден воевать с ними. Он был сторонником сотрудничества с ними во время антияпонской войны 1937–1945 годов, но не смог реализовать этот замысел на практике.

Центр одобрил мою линию поведения и рекомендовал убедить Фу Дун, крайне обеспокоенную судьбой отца, почаще встречаться с ним, интересоваться малейшими изменениями в его жизни и настроениях, оказывать ему всемерную моральную поддержку.

Фу Дун согласилась и уехала в Пекин. По возвращении состоялась очередная конспиративная встреча. Улучив момент, Фу Дун позвонила из редакции на мою квартиру. Услышав голос, она молча вешала трубку и повторяла звонок, как было условлено, еще два раза. Это означало, что встреча состоится на следующий день на известной нам обоим конспиративной квартире.

Шло время. Фу Дун, как и планировалось нами, неоднократно навещала отца, рассказывала ему об обстановке в стране, об антиамериканских выступлениях китайских студентов и их поддержке в народе. Она доводила до него не известные ему факты массового недовольства патриотически настроенной национальной буржуазии политикой Чан Кайши, войсками которого он, ее отец, по-прежнему командовал.

В середине ноября 1948 года Фу Дун вернулась в Тяньцзин в слезах. Она сообщила, что у отца крайне подавленное настроение. С трудом выслушав дочь, Фу Цзои спросил ее, знает ли она, что коммунисты считают его одним из главных военных преступников. Это значит, что его самого они уже приговорили к смерти. И, стало быть, о переговорах с ними не может быть и речи. А раз так, отец решил покончить с собой, поскольку ему ясно, что победит Народно-освободительная армия, которая освободила всю Маньчжурию и ведет успешные бои против его войск. Он же — Фу Цзои — не хочет и не может сдаться на милость победителей.