Потребовалось время для того, чтобы прийти в себя и обосноваться в подготовленной для них Службой трехкомнатной квартире. Для Морриса и Лоны — людей скромных, не привыкших к излишествам, — это был подарок, который доставил им огромную радость.

Едва обжив свой дом, Моррис и Лона в ноябре 1969 года устроили у себя маленький прием — обед для небольшого круга советских товарищей-разведчиков, с которыми их связала судьба. Среди приглашенных были и те, кто усердно хлопотал об освобождении супругов Коэн, и те, кто в разное время поддерживал связь и работал с ними за рубежом. Обед прошел в воспоминаниях, сопровождался шутками и тостами. Настроение было радостное, приподнятое.

Двумя годами раньше — к 50-летию Октября — я написал и посвятил Лоне и Моррису стихотворение:

У меня не было намерения декламировать стихи, тем более свои. Но друг Коэнов, известный теперь разведчик А. Яцков, был другого мнения. Он, выбрав подходящий момент, попросил слова и после небольшого вступления прочитал стихи полностью. Он заранее договорился о синхронном переводе с Беном, с чем тот справился блестяще. Выступление Яцкова произвело большое впечатление, по крайней мере на Морриса.

Это был настоящий праздник. Тут же по предложению Морриса 25 октября было провозглашено «днем освобождения». Каждый год с тех пор в этот день собирались в доме Морриса и Лоны друзья, вспоминали прошлое, горячо обсуждали происходившие события и думали о будущем. Увы, в последние годы супругов одолевали болезни и встречи в «день освобождения» не были регулярными.

После освобождения Лона и Моррис много путешествовали по нашей стране. В первую очередь это диктовалось стремлением руководства разведки сделать все возможное для восстановления и укрепления их пошатнувшегося здоровья. А это значит — отдых и лечение в разных санаториях. С другой стороны, это отвечало их желанию ближе познакомиться, больше увидеть и узнать о стране, для которой они так много сделали. Об этих поездках Коэны подробно рассказывали. Отдохнувшие, бодрые, они охотно делились впечатлениями об интересных встречах, о том, что видели собственными глазами. Отмечали и хорошее, и плохое (последнее Моррис называл «временными трудностями») — честно, искренне, доброжелательно. Они быстро привыкли к новой действительности. Россия стала их страной, и в беседах на политические, культурные и бытовые темы они говорили всегда: «у нас в стране», «наши артисты», «к нам приехал» и т. д.

Первые месяцы мы виделись нерегулярно: Моррис упорно изучал русский язык, оба следили за международными событиями и выполняли поручения Службы. Лона, владевшая польским языком, быстрее освоила русский, помогала Моррису, и постепенно он, заметно прогрессируя, стал довольно уверенно изъясняться с друзьями и сотрудниками на русском языке. Предпочитал чаще говорить по-русски, иногда, правда, вперемешку с английским.

Моррис был человеком общительным, высоко ценил дружбу. Интересовался семьями друзей, знал всех по именам — и детей, и даже внуков. С некоторыми встречался у себя дома. В то же время Моррис и Лона были желанными гостями своих друзей. Моррис, как мне кажется, не просто дорожил дружбой, но и нуждался в друзьях. Ему и в Москве нужны были активные собеседники для изложения мыслей, проверки своего понимания происходивших в Советском Союзе и в мире событий. К этому можно также добавить и интерес к мнению товарищей, к новой информации, к дискуссиям.

Важным качеством нашего друга был неисчерпаемый оптимизм, твердая надежда на то, что наша страна преодолеет трудности и станет могучей и процветающей. При этом он старательно убеждал собеседника, приводил примеры из истории Англии, Франции и других стран, переживших в свое время потрясения. В его словах содержалась не просто надежда, но непоколебимая убежденность и твердая вера в будущую процветающую Россию.

Для нас и для будущих поколений Моррис всегда останется образцом сочетания таких важнейших для разведчика качеств, как верность, дружба и братство, бесстрашие, чистая совесть и честь. Память о Моррисе как о выдающемся разведчике, добром и прекрасном друге всегда будет с нами.

Дж. Блейк

Стоя, долгими дружными аплодисментами зал встретил человека среднего роста с удивительно живым выразительным лицом. Особый шарм ему придавала небольшая бородка. На кого он похож? На полярника? Альпиниста? Священника?

Председательствующий представил этого человека. «Сегодня у нас в гостях, — сказал он, — видный советский разведчик Джордж Блейк». Этот волнующий момент произошел во время встречи Дж. Блейка со своими коллегами-сотрудниками внешней разведки в Москве.

Многое предшествовало этой встрече. Детство, семья, учеба, участие Блейка в голландском Сопротивлении во время Второй мировой войны, служба в Королевском военно-морском флоте Англии, а затем в святая святых английских спецслужб — Сикрет интеллид-женс сервис. За этим последовали Корейская война и плен, мучительные нравственные искания, решение пойти на сотрудничество с советской разведкой. Далее — арест в результате предательства, суд, тюрьма и побег, побег из строжайшей лондонской тюрьмы «Уормвуд Скрабз», который потряс дерзостью и стал международной сенсацией. Такова калейдоскопическая смена событий в жизни этого необычного человека.

22 октября 1966 года Би-би-си передало сообщение: «Сегодня вечером в Лондоне произошли драматические события. Джордж Блейк, агент-двойник, который отбывал наказание за шпионаж в пользу русских, бежал из тюрьмы «Уормвуд Скрабз». Дело Блейка слушалось Верховным уголовным судом в 1961 году. Он был приговорен к 42 годам — самому длительному сроку тюремного заключения в истории британской юриспруденции. Его признали виновным в передаче информации русским, когда он был сотрудником английской разведки в Берлине. Как сообщил представитель министерства внутренних дел, Блейка не оказалось в камере во время вечерней поверки в семь часов, когда заключенных запирают на ночь. Территорию тюрьмы обыскали, но следов Блейка обнаружено не было. Политический отдел Скотланд-Ярда возглавил крупномасштабную облаву: под тщательное наблюдение взяты все аэропорты, морские вокзалы, а также посольства стран восточного блока. Новости о дерзком побеге продолжают поступать. Мы будем держать вас в курсе событий».

Тот октябрьский субботний вечер в Лондоне выдался пасмурным и дождливым. Редкие прохожие попадались на улице, где находилась тюрьма «Уормвуд Скрабз», и только у расположенного напротив госпиталя наблюдалось некоторое оживление. Посетители, как правило, с небольшими букетами цветов в руках, оставив свои машины, торопились к входу в здание. Никто из них не обратил внимания на припаркованную у стен тюрьмы автомашину и стоявшего около нее человека с букетом хризантем.

Понадобилось мгновение, чтобы веревочная лестница была переброшена через стену и воспользовавшийся ею человек быстро спустился на землю. Автомашина мгновенно растворилась во мгле лондонского вечера, унося совершившего побег человека и его помощника.

И только час спустя во всех пяти корпусах тюрьмы зазвучал сигнал тревоги. В специальном корпусе «Д», где содержались заключенные, получившие длительные сроки, надзиратели недосчитались одного из них.