Начались трудные годы тюремного заключения. Осужденных по этому делу лиц содержали в разных тюрьмах. Тюремная администрация была к ним особенно пристрастна. Неприкрытая дискриминация лишала их даже тех ограниченных возможностей, которыми пользовались другие заключенные. И в довершение всего — непрекращающиеся «визиты» представителей спецслужб, которые то «соблазнительными» предложениями, то угрозами и давлением пытались заставить Коэнов нарушить свое молчание.

Когда супругам Коэн была разрешена переписка, они активно использовали эту возможность для поддержания контакта между собой. В письмах в первую очередь интересовались состоянием здоровья, настроением, тюремной обстановкой, старались всеми силами морально поддерживать друг друга. За девять лет нахождения в тюрьме они обменялись сотнями писем, из них сохранилось более трехсот. Они поражают выражением чувств теплоты и любви, твердостью духа и веры в торжество справедливости.

Получил разрешение на пользование почтой и Конон Молодый. Между ним и Коэнами завязалась оживленная переписка. В письмах нет ни одного упрека или обиды, все они наполнены чувством благодарности, заботы, и в них неизменно присутствовали слова духовной поддержки друг друга.

В одном из писем Лона Коэн писала Конону Молодому: «Всю свою жизнь я боролась против несправедливости, дорогой мой, и любила тех, кто поступал так же. Как-нибудь я расскажу тебе о суфражистке из Англии, которая в молодости прошла через ад, чтобы женщины имели больше свободы. Я никогда ее не забуду — ее дух живет в моем сердце. Она учила меня и нескольких других девушек социализму, когда мы были еще подростками. Во время нашего процесса в Олд Бейли ее дух жил во мне… Я часто задумываюсь, будут ли мои ученицы помнить меня так, как я помню ее…

Питер и я очень любим тебя, но как жаль, что мы не узнали о тебе больше до судебного процесса. Были ли твои друзья так же верны тебе, как наши остались верны нам? Мы с Питером навсегда останемся твоими друзьями. Ты всегда можешь быть уверен в нашей дружбе, пока мы живы»[23].

В ответном письме Конон пишет Лоне: «Дорогая, в своем письме ты говоришь, что Питер и ты всегда будете моими друзьями. У меня никогда не было сомнений на этот счет. Я надеюсь, что вы оба также знаете… Я всю свою жизнь путешествовал налегке и не собрал ничего, достиг еще меньше, но по крайней мере я заимел нескольких друзей, которым я бы доверил свою жизнь»[24].

В письмах красной нитью проходила мысль: во что бы то ни стало держаться, не сдаваться до конца. Это видно из другого письма Лоны Конону: «Когда я увидела тебя и Питера стоявшими у входа с надзирателем, — писала она, — мне хотелось рвануться к вам и крепко вас обнять, но надзирательница меня удержала… Жаль, что у нас не было времени поговорить о прошлом. Подожди, как-нибудь я расскажу тебе о нашем приключении как раз перед приездом в Англию. Боже мой, как я заблуждалась в своих представлениях об этой стране. Я искренне верила, что судьи здесь не проявляют свою классовую ненависть так ярко…

Гордон, меня осенило, почему они подолгу держат тебя в изоляции. Промывание мозгов — вот что это такое. Они хотят сломить твое сопротивление. Или, может, они боятся, что ты обратишь всех заключенных в свой образ мыслей»[25].

Моррис и Лона содержались в английских тюрьмах в чрезвычайно тяжелых условиях. В 1967 году они были переведены в тюрьмы максимально строгого режима, где отбывали наказание самые опасные уголовные преступники Великобритании. Так, Моррис содержался вместе с участниками известного в то время ограбления почтового вагона в Англии (так называемого ограбления века), убийцами и другими опасными преступниками.

Установление возможностей их вызволения из тюрьмы началось сразу же после суда. Были тщательно изучены материалы судебного процесса и все газетные сообщения об их аресте и суде. Вновь и вновь изучалось их дело, с тем чтобы найти зацепку, которая позволила бы преодолеть основное препятствие — утверждение английских властей, что Коэны являются американскими гражданами.

В результате была выработана тактика, которая позволила начать с Моррисом и Лоной переписку от имени дальней родственницы, проживавшей в Польше, оспаривать перед английскими властями утверждение об их американском гражданстве и настаивать на их польском гражданстве. (Для этого были основания. Лона по национальности полячка, а у Морриса мать была полячкой.)

Самая трудная задача — как информировать Коэнов об этой легенде, с тем чтобы они со своей стороны действовали соответствующим образом. Но и эту задачу удалось решить.

Коэны остались довольны легендой. Она давала возможность начать действия по вызволению из заключения.

В 1965 году в Советском Союзе был арестован англичанин Джеральд Брук, осужденный за антисоветскую деятельность на пять лет лишения свободы.

Были предприняты попытки начать с англичанами переговоры об обмене Брука на Коэнов. Но англичане не соглашались вести переговоры о таком обмене.

Следует признать, что наши позиции в этом вопросе были чрезвычайно слабыми. Обмен двух Коэнов на одного Брука, даже без учета того, кем были Коэны и кем — Брук, выглядел неравноценным. К тому же было известно, что на позицию англичан оказывают сильное давление спецслужбы США, которые до самого последнего момента не оставляли надежды заполучить Коэнов в свои руки.

Четыре года велись бесплодные попытки побудить англичан обменять Брука на Коэнов. Помог делу сам Брук. Находясь в лагере, он повел себя настолько легкомысленно и безответственно, что появились основания предъявить ему новые обвинения. Тут уж англичане забеспокоились всерьез и после некоторых колебаний пошли на переговоры. В результате было достигнуто соглашение, по которому советская сторона освобождала Брука и еще двух англичан-уголов-ников, отбывавших в СССР наказание за контрабанду наркотиков, а англичане освобождали Коэнов.

Моррис обладал исключительной способностью располагать к себе людей. Даже в условиях тюремного заключения, находясь в среде отпетых негодяев, он неизменно пользовался всеобщим уважением. Чтобы оградить Морриса от грубости и издевательства надзирателей, заключенные установили над ним своего рода опекунство. Это серьезно облегчало положение разведчика.

В каком тяжелом состоянии находился Моррис, видно из письма Лоны Молодому: «Питер болен, он в тюремной больнице. Его положили туда после того, как он написал письмо моей кузине и описал свое состояние. После гриппа у Питера сильный фурункулез, все тело в фурункулах. Бедняжка так страдает, даже голос очень ослаб. Что делать, Арни? Петиции бесполезны, поверь мне. Относительно его операции нет никаких новостей… Впервые за три года Питер не улыбнулся при встрече со мной. Поэтому ты можешь понять, мой дорогой, в каком он состоянии»[26].

Однажды, когда узники крыла самого строгого режима тюрьмы решили в ответ на ухудшение питания начать кампанию неповиновения (заключенные отказывались покидать свои камеры и объявили голодовку), они запретили Моррису присоединиться к ним и «официально» уведомили администрацию тюрьмы о том, что Питер Крогер не будет участвовать в предстоящих беспорядках. Это сделано было для того, чтобы не дать повода администрации подвергнуть Коэна очередному истязанию.

Характерен и такой факт: когда заключенные крыла строгого режима тюрьмы Паркхерст, где содержался Моррис, узнали о предстоящем его освобождении, они обратились к администрации тюрьмы с беспрецедентной просьбой: разрешить им устроить для Питера Крогера прощальный ужин. Разрешение было дано, и все 16 узников крыла целый месяц экономили на своем скудном тюремном пайке, чтобы собрать немного продуктов.

В день прощального ужина — это было в одно из воскресений — заключенные сами накрыли столы, разложили на них то, что удалось приготовить из сэкономленных продуктов, и торжественно ввели в столовую Морриса. Его усадили во главе стола, на стул, над которым был повешен самодельный красный флаг с серпом и молотом. Началась «торжественная часть» — речи, тосты. После торжественной части началась самодеятельность.