И все же главным человеческим качеством Семена Марковича была, пожалуй, его увлеченность. Увлеченность работой, людьми, для которых разведчик был не только «коллегой по общему делу» и обаятельным парнем, но и преданным и искренним другом, которому просто нельзя было отказать во внимании и помощи.

Твен (таким был оперативный псевдоним С.М. Семенова, взятый им «взаймы» у его любимого писателя Марка Твена), казалось, никогда не знал покоя — всегда в деле. То он взахлеб рассказывал коллегам что-то интересное, то мастерил какие-то не всегда понятные приспособления для домашней мастерской или вычерчивал на грифельной доске схемы своих таинственных разведывательных поездок. Иногда он, с головой уходя в дело, буквально забывал все вокруг.

— Твен! — ответа не последовало.

— Твен! — тишина.

— Твен, откликнись же наконец! — далее следовала длинная заковыристая фраза…

Роль знаменитой тетушки Полли и шкодливого Тома Сойера в этом импровизированном диалоге почти дословно повторили более полувека назад в нью-йоркской резидентуре два вполне достойных и весьма уважаемых человека — резидент советской разведки и один из его самых активных оперативных работников. Ни один из них никак не походил на своих литературных прототипов. Резидент был высок, величав, с заметной военной выправкой. Оперработник был полной противоположностью: маленький, стремительный, словно ртутный шарик, вырвавшийся на волю из разбитого термометра. Правда, в момент приведенного выше диалога Твен сидел у складного дачного столика не шелохнувшись, боясь расплескать киселеобразную, резко пахнущую жидкость в небольшом термосе, который он только что достал из холодильника. Нужно было решить задачу по изготовлению контейнера, в котором «кисель» отправился бы в Москву.

Твен был так увлечен своим делом, что не слышал обращенного к нему голоса резидента, решившего еще раз напомнить, что завтра диппочта, что все оперативные и личные письма должны быть упакованы сегодня, что дежурный дипломат отличается повышенным педантизмом и ни за что не возьмет и спичечного коробка после «закрытия почты».

«Самогонную брагу», как назвал содержимое термоса сам Твен, он получил накануне поздно вечером в одном из нью-йоркских баров. Это был штамм очищенного пенициллина — того самого чудо-лекарства, которое позарез нужно было советским госпиталям, чтобы спасти жизни тысяч раненых в последние месяцы Второй мировой войны. Американские союзники были щедры на готовое лекарство, отпускали партии пенициллина в кредит, но когда речь заходила о технологии производства этого эффективнейшего по тем временам медицинского средства, тут, как говорится, «дружба — дружбой, а табачок — врозь». А что значит партия лекарства на целый фронт? Капля в море, не более того. Вот и пришлось энергичному Твену действовать в условиях, приближенным к боевым. Ему к этому было не привыкать. Надо — так надо. «Родина-мать зовет!» — повторял он слова известного в те дни военного плаката.

Однако последнее задание Москвы насчет очищенного пенициллина не вызвало у Твена больших положительных эмоций. И дело было даже не в сложности его выполнения. Твен хорошо знал адрес производства, дружил с одним из руководителей лаборатории, приветливо раскланивался на приемах и вечеринках еще с двумя-тремя биохимиками, умевшими «делать» очищенный пенициллин. Казалось бы, и карты в руки, но… Твен последние три недели был, как Гулливер в стране лилипутов, круглосуточно опутан нитями полицейской слежки, которые не давали ему передвигаться по городу без ведома всесильного ФБР. Стоило рано утром выскочить к газетному киоску — ночной портье шептал что-то в трубку выходящего на город телефона. Стоило перебежать улицу и войти в магазин, как за спиной слышалось учащенное дыхание преследователя. Ежедневно за Твеном работало от четырех до шести бригад наружного наблюдения. Менялись номера машин и сами машины, закончившим слежку бригадам белых сыщиков приходили на смену цветные; надевались парики, разнообразные шиньоны, вовсю практиковался маскарад с переодеванием.

Чем же привлек пристальное «персональное» внимание агентов ФБР на первый взгляд скромный инженер Семен Маркович Семенов, числившийся в штате советского торгового представительства «Амторг» в Нью-Йорке? Если ответить на этот вопрос односложно, не вдаваясь в подробности, то своей неукротимой активностью и, если хотите, неповторимой лукавой смекалкой.

Она, эта смекалка, не раз выручала Семена в самых сложных и, казалось бы, безвыходных ситуациях.

Однажды он получил задание разыскать человека, ни адрес, ни номер телефона которого не были известны. Знали лишь район Нью-Йорка, где он жил. Что делать?

— А почему бы мне не поработать с недельку страховым агентом? — обратился к резиденту Семенов.

— А почему бы и нет? — в тон оперработнику ответил резидент.

Заказаны визитки, куплена «фирменная» шляпа, к лацкану пиджака прикреплена рекламная бляха с названием несуществующей страховой компании. Квартал за кварталом обходил Семенов район предполагаемого местожительства интересовавшего резидентуру человека, беседовал с консьержками многоквартирных домов, с наемными садовниками, следящими за отлично ухоженными газонами. Ходил, ходил, пока не нашел. Но тут его поджидала новая опасность. Неожиданно возник охранник. Кто такой? Откуда? Что ему нужно?

— У мистера X., который здесь живет, заканчивается страховка, и его секретарь звонила в нашу компанию, чтобы продлить контракт, — без запинки в голосе выпалил Семенов. — Поэтому мне необходимо обязательно с ним встретиться в один из ближайших дней, а лучше — сегодня.

Детектив насупился, соображая, как поступить с незваным пришельцем.

— А вы сами-то не желаете застраховаться, как и мистер X.? — участливо спросил Семенов, пристально вглядываясь в лицо детектива.

— Да, да, конечно, — промямлил неуверенно собеседник, — но только не сегодня. Я должен переговорить с женой. И, чтобы избавиться от Твена, вежливо предложил:

— А вы проходите. Мистер X. недавно приехал и, возможно, примет вас.

— Спасибо, друг, — поблагодарил детектива Семенов и сунул ему в руку заранее приготовленный серебряный доллар.

В кабинете хозяина квартиры Семенов почувствовал себя уже в своей тарелке. Во всяком случае он снова стал аспирантом, занимающимся проблемами, близкими к профилю работы американца, хотя в Московском текстильном институте получил специальность инже-нера-энергетика. Но так уж был устроен мозг Семенова, что он, словно губка, впитывал в себя основы самых различных технических знаний. И когда он оказывался в компании технических специалистов, то поражал всех широтой эрудиции и оригинальностью мышления. В нем был огромный заряд положительных эмоций и какая-то особая доверительность, на которую нельзя было не ответить взаимностью. Думал ли Семен в бытность студентом, что станет разведчиком, одним из пионеров советской научно-технической разведки? Конечно, нет. Но жизнь полна причуд.

Твен неторопливо закончил упаковку контейнера с бесценным штаммом пенициллина и снова придвинул неустойчивый «столик» к стене. Этот предмет дачно-садового мебельного гарнитура попал в резидентуру случайно, «по вине» самого же Твена. Раньше здесь стоял нормальный письменный стол с ящичками и вместительными тумбочками, в которых сотрудники резидентуры обычно хранили общие для всех канцелярские принадлежности, а секретарша — ленту для пишущей машинки и маникюрный набор. На столе обычно находился фотоувеличитель и пара ванночек для промывки фотобумаги. Но после одного случая, стоившего Твену огромного нервного напряжения, резидент приказал вынести из лаборатории эту «чертову штуковину» и поставить вместо нее бесцельно стоявший в коридоре всеми забытый столик для пляжного ланча.

А произошло вот что.

Твен как-то принес оригиналы секретных чертежей одного из видов нового американского оружия.

— Только на один час, и только для тебя, Сема, — предупредил Твена его близкий друг. — Сегодня же этот документ должен лежать на месте. Я взял его под расписку.