Реакция Фитина на это письмо была острой и эмоциональной, о чем свидетельствуют его ремарки непосредственно по тексту: «у самого автора этой писанины толкования антисоветские», «как можно писать такую чушь?».
В августе 1945 года в резидентуру НКГБ в Белграде за подписью Фитина было направлено письмо, где в отношении доклада из Загреба, в частности, говорилось, что Центр уже неоднократно просил все документы, которые в какой-либо мере свидетельствуют о элементах нелояльного отношения к нам со стороны отдельных югославских работников, снабжать своими критическими оценками». Резиденту был сделан упрек в том, что, переправляя прямые обвинения в адрес основных руководителей партии и правительства, он счел возможным лишь ограничиться замечанием: «В докладе есть много тенденциозного». «Подобные утверждения без приведения фактов и доказательств не могут быть терпимыми, — указывалось в письме Центра. — Считаем, что авторы этих слухов могут быть либо жертвами английской провокации, либо активными проводниками ее». Фитин потребовал тщательно проанализировать информацию подобных источников. В заключение письма руководитель разведки высказал пожелание, во многом провидческое:
«Еще раз просим вас при получении подобных данных помнить, что англо-американские разведорганы кровно заинтересованы в создании атмосферы недоверия и подозрительности к руководителям нынешнего правительства Югославии. Надо думать, что впереди еще будет немало попыток нашими руками убрать наиболее верных и преданных югославских коммунистов. Это, конечно, не значит, что мы вообще исключаем возможность политической деградации отдельных коммунистов под влиянием внешней обстановки и искусственного воздействия извне (история нашей партии учит нас, что такие случаи возможны). Но подобные сигналы должны самым подробным и добросовестным образом изучаться раньше, чем делать выводы о деградации и измене».
Следует обратить внимание на взвешенность подхода внешней разведки к достаточно сложной ситуации, сложившейся в тот период в Югославии, на требование ее руководителя проявлять терпимость и понимание местных реалий, на его гражданскую позицию. Впоследствии, когда конфликт между Сталиным и Тито все же разразился, Фитину пришлось пережить из-за этой своей позиции немало тяжелых моментов. Ну а пока он предпринимал конкретные шаги по нейтрализации источника возможного осложнения двусторонних отношений.
В целом вся работа советских разведчиков в Югославии в послевоенный период была направлена прежде всего на оказание содействия югославским спецслужбам без вмешательства в их дела.
В «Предложениях по организации аппарата офицеров связи НКГБ СССР в федеральных единицах Югославии», утвержденных Меркуловым 7 июля 1945 года, в частности, говорилось:
«5. Разрешить нашим оперативным работникам вербовку агентуры для разработки англо-американцев и белоэмигрантов, оставив в силе прежнее запрещение вербовки в югославском государственном и партийном аппарате (КПЮ), армии и лиц, связанных с ОЗНА («Органы защиты народа». — Авт.).
6. Разрешить лиц вышеуказанных категорий осторожно использовать в порядке установления с ними личного дружественного контакта для получения от них интересующей нас информации».
В уже приводившемся письме в белградскую резидентуру от 23 августа 1945 года помимо разбора доклада из Загреба также ставились задачи «создать небольшую, но крепкую сеть, которая могла бы глубоко и полно освещать и разрабатывать англо-американцев в стране, их работу и планы, разрабатывать белую эмиграцию и местные реакционные элементы, ранее сотрудничавшие с оккупантами». Подчеркивалось: «Мы не исключаем возможности в будущем наиболее проверенную на работе иностранную агентуру, приобретенную Вами, вывести в другие страны. Учтите, что старые запрещения вербовать агентуру в среде государственного и партийного аппарата с целью получения материалов о деятельности югославского правительства остаются в силе…» И запрет этот соблюдался достаточно жестко. Так, когда в августе 1946 года наши оперработники предложили использовать источник, работавший у Тито, для сбора информации о его окружении, сменивший к тому времени Фитина на посту начальника Первого главного управления Кубаткин ответил, что подобное решение было бы ошибочным и противоречило бы «нашей установке по этому вопросу. Задача подбора проверенных людей, достойных доверия Тито, входит в компетенцию ОЗНА».
На переговорах с Ранковичем был подробно обсужден широкий круг вопросов взаимного сотрудничества по линии разведок двух стран. Абакумов попросил Ранковича делиться с находившимися при нем советниками МГБ наиболее интересными данными, имеющими общий политический характер. Кроме того, речь шла об оказании помощи советской разведке в деле содействия переброске нашей агентуры, которая должна была некоторое время жить в Югославии, в другие страны, а также о помощи нам в деле снабжения такого рода агентуры нужной документацией. В записи беседы зафиксировано обещание Ранковича охотно сделать все зависящее от него в этой области.
Действительно, в тот период шел достаточно широкий обмен ифор-мацией по интересующим обе стороны вопросам мировой политики. Можно выделить следующие характерные эпизоды сотрудничества.
С помощью югославов на Запад было выведено по крайней мере семь агентов Первого управления НКГБ. Несмотря на последующее охлаждение между ФНРЮ и СССР, проведенная затем проверка показала, что провалов среди этой агентуры не было, и это, конечно, существенный момент.
Примерно в середине 1946 года югославы добыли и передали нам через Ранковича фотокопии дипломатических шифров одной из западных стран.
В апреле 1947 года мы вручили Ранковичу трофейные немецкие документы: один том дела охранной полиции Белграда с донесениями о настроениях югославского населения за 1943 год и два тома дела полиции с сообщениями о политическом положении в Сербии и Югославии за 1941–1942 годы, а также собранные немцами материалы о зверствах усташей над мирным населением. Легко себе представить ценность этих документов для югославов не только с точки зрения выявления фашистских пособников, но и с учетом далеко еще не закончившейся борьбы за власть в самой Югославии.
Со своей стороны, Ранкович направил нам предупреждение об установлении французской контрразведкой в Париже мест встреч советских разведчиков со своей агентурой.
В августе 1947 года представитель НКГБ сообщил югославам координаты засеченной в районе Белграда нелегальной радиостанции, регулярно выходившей на связь с английским корреспондентом.
В январе 1948 года Ранкович передал нам арестованного в Загребе бывшего полковника войск СС Отто Райха, проводившего карательные операции в Новгороде и командовавшего полицейским полком в Тернополе.
Тесные связи между двумя разведками, прежде всего в деле выявления бывших нацистских преступников, поддерживались в Вене. В апреле 1948 года, когда советско-югославский конфликт уже набирал обороты, ближайший соратник Ранковича А. Стефанович от его имени выражал надежду, что сотрудничество по этим вопросам будет продолжено.
На государственно-партийном уровне внешне все также обстояло благополучно. Так, 8 сентября 1947 года была наконец реализована инициатива Тито о создании взамен Коминтерна нового координационного центра международного коммунистического движения, получившего название Информационное бюро, но более известного как Коминформбюро, штаб-квартира которого была размещена в Белграде.
Фактически это было «вторым изданием» Коминтерна с параллельным Москве, выдвинутым ближе к Западу центром, что, безусловно, говорило об исключительно важном месте Югославии в системе предпочтений Сталина. Но этот несомненный успех югославской инициативы таил для Тито и серьезную опасность.
Отныне в силу деликатного характера миссии, доверенной руководству КПЮ, все его действия стали взвешиваться в Москве как бы на аптекарских весах. Бывший прагматический подход к югославам, которого придерживалась советская разведка и который позволял «прощать» им некоторое своеволие и поступки, действительно не всегда благовидные, приобрел теперь ярко выраженный идеологический характер. В Москве с этого момента возросло стремление жестче контролировать поведение югославов, так как все их возможные новации в деле построения социализма непосредственно отражались на авторитете «старого центра». Не случайно основными инициаторами развернувшейся с этого времени все более острой критики КПЮ, в конце концов приведшей к межгосударственному кризису, были, судя по всему, прежде всего представители части руководства ЦК ВКП(б), отвечавшие за идеологию, — А.А. Жданов, молодой тогда, но уже влиятельный М.А. Суслов, а в Белграде — направленный туда философ П.Ф. Юдин. В некоторых изданиях подчеркивается именно роль последнего в продвижении в Политбюро разного рода обвинений и проектов документов против КПЮ, он даже ошибочно называется послом. На самом деле послом в Югославии в то время был А.И. Лаврентьев, впоследствии, в октябре 1948 года, назначенный и резидентом КИ, однако Юдин, очевидно, имел свой прямой выход на ЦК ВКП(б).
