Так было до тех пор, пока не появился Поль и вся эта деятельность, последовавшая за его появлением. Она возбудила во мне настоящее любопытство. Кроме общения со всяким сбродом и непонятными обывателями мой единственный опыт в чувствах и ощущениях шел от мозга спящих драконов и им подобных — а они совсем не разжигали творческого горения интеллекта. Внезапно я оказался наводнен мыслями и словами, а также идеями и думами, заключенными в них. Именно тогда я пришел к самосознанию и впервые начал искать загадки и отыскивать ответы применительно к себе.

Я знал, что я был связан с Полем, потому что он имел родимое пятно в форме дракона. Были и другие намеки, которые напоминали в нем моего первого злополучного хозяина. Однако, тогда я не знал, что это было частью замысла моего существования. В свете этого некоторые мои действия стали носить более вразумительный характер. Например, манипулирование с мертвым телом, с целью передать Маусглову важную информацию. Или мое собственное решение оставить Рондовал и сопровождать Поля.

«Белфанио». Очаровательное слово.

Так как Поль пребывал в полусознательном состоянии, задыхаясь, страдая от боли и многочисленных ожогов, растяжений и ран, контуженный и на последнем издыхании, я сразу понял, что наиболее важная часть моей миссии в жизни — это обеспечить его защиту, и я был доволен, что это мне до сих пор удавалось, и теперь есть шанс успешно выйти из затруднения. Мне доставило удовольствие то, что однажды я вырвал его из слишком горячих объятий тревожного сна, не забыл отправить Маусглова за скипетром, без которого он, пожалуй, давно бы был мертв.

Да, мне приятно, что поступая так, а не иначе, я действовал правильно, а особенно радостно то, что я сделал много точных выводов, полагаясь на свою интуицию, а не на приказы. Увидев распростертое тело Ларика — тоже моего подзащитного, и Райла, Ибала, внезапно упавшую леди Вонни, я был рад узнать, что моя сфера деятельности значительно расширилась, увеличилось число тех, кого я должен взять под свою опеку. Новые философские горизонты, открывшиеся передо мной, казались поистине безграничными.

Да.

Лишь только было произнесено мое имя, я сразу осознал кто я и зачем: Я — Проклятие Рондовала (чисто технический термин), существующий для защиты замка и представителей Рода, а если они погибнут, для мести за них.

Я нашел это занятие, а может профессию, очень привлекательной, прекрасной и почетной.

Теперь я был очень благодарен и признателен Дету Морсону, стоящему одной ногой в могиле, за то, что он нашел время и сотворил доброе Проклятие, то есть меня.

Наблюдая за Генри Спайером и Вонни, которые слегка пошатываясь, стояли друг против друга, я увидел, как они, собрав последние силы, выстрелили энергетическими сгустками друг в друга. Я тут же оценил их силы и понял, что несмотря на всю свою мощь, которую я выплесну на колдуна, он уже через несколько мгновений оправится от удара и будет готов к новым атакам. Я счел, что будет поучительно последить за его манипуляциями. Как я понял, он был гением, подлинным мастером Великого Искусства. Кроме всего прочего, этот человек был ровня и близкий друг моему злополучному хозяину. В этом смысле, было печально, что он стал врагом Рондовала, а следовательно, превратился в объект моей ярости и гнева.

Одновременно передо мной встала и другая дилемма: учитывая, что Дет Морсон умер двадцать лет назад, а два его отпрыска лежали без сознания на полу, кого из них я должен считать его настоящим приемником и моим злополучным хозяином? Ларик был старше Поля, однако, он давно покинул родные пенаты и прочно основался в Авинконете. Поль, наоборот, укрепился в Рондовале, сделав его своей резиденцией, он научился тонко понимать и чувствовать Рондовал. Живой пример тому — его далекоидущие планы восстановления и возрождения замка. Проблема выбора приемника могла вылиться для меня в очень важное событие, особенно с годами, ведь так или иначе именно от приемника зависел режим и характер моих работ.

Наконец, проблема решена в пользу Поля. Возможно здесь сыграла роль и моя сентиментальность. Пока я убеждал себя в том, что за главный аргумент следует принять местожительство, во мне все время свербило подсознательное чувство, которое придало особую эмоциональную окраску решению. Это чувство твердило мне, что Поля я знаю лучше, чем его брата, кроме того мне совсем не понравилось первоначальное обхождение Ларика с Полем. А если сказать по простому: Поль мне нравился больше.

Я подлетел ближе к его распростертому, вздрагивающему телу и впервые попробовал напрямую обратиться к нему.

— Теперь все нормально, — рапортовал я, — осталось несколько мелких деталей.

Он закашлялся, очевидно, стараясь показать, что услышал меня. Одновременно с кашлем раздался сдавленный крик Вонни.

Я вновь внимательно посмотрел на Генри Спайера. Его лицо перекосило гримаса, оно почернело, когда он восстанавливал последние штрихи своей оболочки. Я заметил, что Райл Мерсон пришел в себя и вяло пошевелил рукой. Ларик и Ибал предпочли остаться без сознания. Тайза сидела на скамье, глядя дикими, ничего не понимающими глазами.

Я провернул в памяти арсенал возможных действий, которые я могу предпринять против Спайера, многие я тут же отверг — даже затопление помещения подземными водами, хотя мне бы оно доставило море эстетических наслаждений.

В конце концов, весь выбор сузился до одного единственно возможного действия, осталось лишь детально продумать план и цвет мизансцен.

Авокадо, колеблющееся в пределах бледно-зеленого, наконец решил я.

Когда Поль услышал голос в голове, он открыл глаза и с трудом пошевелил головой. На большее у него уже не было сил. Насколько он мог судить, ситуация в сущности не изменилась. Вонни не казалась больше юной девой, теперь это была усталая, изможденная женщина средних лет. Спайер выглядел тоже утомленным, но в его жестах до сих пор чувствовалась жизненная сила. Еще мгновение и он окончательно победит.

Громкий свистящий звук раздался откуда-то из заднего угла комнаты. Спайер посмотрел в том направлении и остолбенел. Его лицо застыло, руки замерли на полужесте. Вонни, тоже повернувшая голову, казалось испытывала не меньший ужас.

Поль силился повернуть голову, и когда ему это удалось, он заметил нечто материализованное и призрачное. Это было демоническое чудовищное тело, какое он сам некогда носил, оно все отчетливее вырисовывалось вдоль стола, но самое ужасное — у монстра не было головы. Там, где должна быть голова, высилась огненная корона — авокадо, она переливалась бледно-зеленым пламенем.

Поль услышал, как вскрикнула Тайза. А по перекосившимся лицам Вонни и Спайера можно было ясно прочесть, что они винили друг друга в порождении подобного ужаса. Спайер отпрянул назад, отчаянно замахал руками, отгоняя страшное видение, затем украдкой взглянул на Райла Мерсона.

Поль поднял руку и попытался совершить магический жест, но пальцы не слушались его, рука была вялой, родимое пятно в форме дракона молчало. Силы снова изменили ему. Спайер сделал предостерегающий жест, в тот же момент громовой голос потряс своды комнаты.

— Перед тобой Проклятие Рондовала, Генри Спайер!

Огненноголовый демон накренился вперед, и Спайер — кровь и краски отхлынули от столица, оставив безжизненную мертвую маску — повернулся и схватил статуэтку, стоявшую на диаграмме передним.

— Я служил вам! — закричал он. — Теперь ваш черед! Сейчас или никогда!

Вспышка света от зеркала Вонни метнулась в сторону Спайера, одновременно около стола раздался странный скрипящий звук.

Световой луч так и не достиг Спайера, он впитался в поле фигурки, на расстоянии вытянутой руки. Камушки, украшавшие статуэтку вспыхнули яркими, разноцветными огнями.

Темная призрачная тень устремилась вперед, обогнав демона. Она обогнула рукотворное чудо — тяжелое деревянное кресло, стоящее рядом со столом — миновала Спайера, развернулась в воздухе вокруг оси, опустилась и ринулась к Спайеру, ударяя ему под колени.