– Мне не следует удивляться из-за того, что вы такой ублюдок, мистер Леттем, – сказала она. – В конце концов, поэтому я вас и наняла. Но мне кажется… – Она опустила голову и улыбнулась ему ядовитой и острой улыбкой. – Мне кажется, что вы не в своем уме. Вы хотите использовать мою дочь в качестве наживки?

Он не вздрогнул. Даже не моргнул.

– Я сказал, предполагаемая угроза, миссис Гудинг. Я говорю о спланированной тактике, об уловке. Никакого реального риска.

Не показывая практически никаких эмоций, как и он, Кимберли подняла стакан и изо всех сил бросила ему в голову. Он увернулся. Стакан пролетел мимо и разбился об окно. В Нью-Йорке во всех домах из стекла стены должны быть непробиваемыми – это постановление Строительного кодекса.

– Я плачу за выигрыш дела в суде, сукин ты сын. А не за игры с жизнью моей дочери.

Он чуть заметно улыбнулся.

– Что такое, по-вашему, закон, если не игра с человеческими жизнями?

– Выметайся, – сказала она. – Выметайся из моего дома.

– Конечно. – Спокойный. Всегда спокойный. Раздражающий, непроницаемый, неодолимый. – Желание клиента – закон. Но подумайте вот о чем: даже я не смогу вернуть вам дочь, если ради этого вы не можете ею пожертвовать.

Спраут крепко прижалась к рукам своих родителях.

– Мама и папа, не ругайтесь друг с другом, – серьезно сказала она. – В этом суде все такие злые. Мне от этого страшно. – Она нахмурилась и начала хлюпать носом. – Я боюсь, что они заберут меня у вас.

Мать с силой обняла ее.

– Милая, мы всегда будем с тобой. – Взгляд опухших глаз на Марка. – Один из нас. Всегда.

Спраут позволила Кимберли уложить себя на матрас среди мягких игрушек и посмотрела на нее своими большими глазами.

– Обещаешь?

– Обещаю, – ответила ее мать.

– Ага, – выговорил Марк, несмотря на ком в горле. – Один из нас всегда будет рядом. Это мы тебе обещаем.

Кимберли потягивала кьянти, которое налила в банку из-под варенья.

– Твоя комната выглядит такой голой без всей этой психоделики. – Свет от свечи отражался в ее аметистовых глазах. – В смысле, кто бы мог представить, что ты снимешь этот огромный постер Тома Мариона, который висел у тебя над кроватью?

Он горько улыбнулся.

– Самое ужасное – эта стеганая подстилка вместо моего старого матраса. Такое чувство, что я просто сплю на полу. Я просыпаюсь с синяками на коленях и локтях.

Кимберли отпила вина и вздохнула. Марк изо всех сил старался не думать о том, как ее грудь поднимается под этой тонкой хлопковой блузкой. Он слишком долго был один.

– О, Марк, что с нами произошло?

Он покачал головой. Глаза заволокло туманом. Откуда-то издалека он слышал насмешки Флэша и Космического путешественника, нарушителей спокойствия, купивших дешевые билеты в его разум. Они вообще редко с чем-то соглашались. Он чувствовал молчаливую тревогу и беспокойство Сына Луны, от Водолея – совсем ничего. От Сияющей звезды – смутное неодобрение. Видимо, он боялся, что Марк весело проведет время. А он не был социально ответственным.

Он облизнула губы.

– Я знаю, что Святой Джон жутко давит на тебя. Мне жаль, что все так выходит.

Он посмотрел на нее глазами, в которых, казалось, вовсе не осталось влаги, словно их высушило дыхание воздуха. Это было странно, учитывая, как близко подступали слезы. «Если я буду ее упрашивать, поможет ли это?» – подумал он. О, умоляю тебя, сказал Путешественник.

Она откинулась на его подушку. Даже в восьмидесятые у мужчины должна быть подушка. На мгновение она почти прилегла, подтянув к себе одну ногу; ее волосы, лишь слегка завивающиеся, рассыпались по ее плечам и упали на глаза. Он подумал, что она никогда не выглядела такой красивой. Даже когда они ждали появления Спраут и изо всех сил старались сделать вид, что все у них получится.

Она снова вздохнула.

– Всю жизнь меня преследует это чувство бесформенности, – начала она.

Рот Марка произнес:

– О, детка, не говори так, ты прекрасна. – Прежде чем он успел его захлопнуть. Флэш и Путешественник гикали и шумели. Даже Сын Луны вздрогнул.

Кимберли не обратила внимания.

– Словно я ищу ориентиры, которыми могу себя определить: качки, радикалы. – Улыбнулась. – Ты.

Она пригладила волосы назад и склонила голову на плечо.

– В этом есть хоть какой-то смысл?

Марк издал убеждающие поддакивания. Она улыбнулась и покачала головой.

– После того как мы расстались, я несколько лет проходила серьезное лечение. Думаю, ты знал об этом, да? Потом однажды я решила, что пора попробовать что-то новое, нечто совершенно другое. И я сделала самое недостижимое, о чем только могла подумать, – стала деловой женщиной от бога, по-настоящему твердой леди-предпринимателем. Предпринимательницей. Неважно. Это странно или как? – Она рассмеялась. – И я сделала это, Марк, сделала. Делаю это. Играю в ракетбол и хожу на деловые обеды. У меня даже есть мускулистый красавец-секретарь, хотя он гей. Ты не представляешь, во сколько мне обходится время простоя, не говоря уже об астрономических расценках дорогого Святого Джона.

Марк отвернулся, чувствуя себя эгоистом за машинальные мысли о том, во сколько это обходится ему – и не в плане денег.

– Затем я встретила Корнелиуса. Он и вправду замечательный человек. Я уверена, он понравился бы тебе, если бы вы познакомились. Только вы с ним… живете в разных мирах. – Она налила себе и ему еще вина. – Я милое домашнее создание, правда? У меня рождаются ужасные подозрения о том, что какой бы либеральной я себя ни считала, в душе я близка к Норману Роквеллу[64]. Помнишь, все эти обложки «Сэтедей ивнинг пост» во времена нашего детства – не делай такое лицо, я знаю, что это глупо. Но я хочу запомнить это ощущение.

Она наклонилась к нему. Он отчаянно хотел погладить ее по волосам.

– Это хорошо, ведь это – твое желание. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Она слегка улыбнулась ему.

– Ты правда это имеешь в виду? Несмотря на все, что происходит?

Он хотел сказать – ну, сказать все. Но слова пытались вырваться с такой скоростью, что застряли прямо у него в горле. Их лица оказались в непосредственной близости друг от друга, накрытые тенью ее пышных волос.

– Помнишь того парня, с которым я встречалась в старших классах? Такой крупный, блондин, капитан футбольной команды?

Марк вздрогнул, вспомнив давно забытую боль.

– Ага.

Она тихо засмеялась.

– Где-то недели через три после того, как он сломал тебе нос, он сломал его и мне. – Она поставила стеклянную банку на пол у матраса и нежно поцеловала его в губы. – Забавно, как иногда все получается, правда?

Его губы одновременно заледенели и зажглись, будто кто-то ударил по ним кулаком. Она скользнула рукой к его шее, потянула его ближе к себе. На мгновение он помедлил. Затем их губы снова слились, а ее язык нашел дорогу внутрь, поддразнивающее проводя по зубам. Он схватился за нее, словно утопающий – руками, губами, душой, и не отпускал.

Во сне, в своей комнате, Спраут закричала.

Они оба тут же вскочили на ноги. Марк подтолкнул Кимберли к двери своей микроскопической спальни. Лежа на комковатом матрасе, Спраут что-то пробормотала, обняла покрепче своего мишку, перекатилась на бок и снова заснула. Какое-то время Марк и Кимберли просто смотрели на нее – молча, едва дыша. Кимберли отвела взгляд, вышла и присела на его матрас-подстилку. Рядом с ней Марк почти таял и вновь попытался до нее дотянуться. Она же напряглась, стала неподатливой.

– Прости, – сказала она, не глядя в его сторону. – Не получится. Разве ты не видишь? Я пыталась. Я не могу вернуться.

– Но мы можем быть вместе, я все что угодно сделаю для тебя – для Спраут. Мы можем снова стать, типа, семьей.

Она взглянула на него, обернувшись через плечо. В ее глазах блестели слезы.

– О, Марк. Не можем. Твой дух слишком свободен.