– Что плохого в свободе?

– Ее место заняла ответственность.

– Но я могу стать таким, каким ты хочешь, я все для тебя сделаю. Я помогу тебе найти форму, если это то, что тебе нужно.

Печально улыбнувшись, она покачала головой. Она встала, посмотрела на него, приложила руки к его лицу.

– О, Марк, – сказала она и поцеловала его в губы – нежно, но скромно, – я правда люблю тебя. Но именно любовь и загоняет нас в гроб.

Она ушла. Шатаясь, Марк поднялся на ноги, но ее кроссовки уже отбивали ритм на лестнице, будто Джинджер Бейкер[65]. Он стоял в дверном проеме, его сердце бешено колотилось. Особенно это ощущалось в паху; его живот и внутренняя часть бедер сковала болезненная дрожь от подавляемого напряжения.

Он уже почти забыл, какие ощущения сопутствуют гонорее. Это дерьмо, сказал Джей Джей Флэш, должно прекратиться.

– Доктор Преториус, на что вы намекаете, являясь передо мной в суде в таком виде?

– Вы об этом, ваша честь? – он показал на свою правую ногу. Безупречно сидящие на нем брюки были закатаны до колен. От колена и ниже конечность была зеленовато-черной, как у лягушки. Желтый гной сочился из десятка ранок. Судья Коноуэр сморщила нос, почувствовав его запах.

– Это моя дикая карта. Она делает меня джокером – правда, распространяется снизу вверх постепенно, но, когда дойдет до туловища, она меня убьет. Так что, предполагаю, можно счесть ее за Королеву пик, пусть и вялотекущую.

– Это отвратительно. Что за цирк вы намерены устроить в этом суде?

– Я намерен показать лишь то, что существует, ваша честь. Даже если это физическое уродство джокера или эмоционально-психическое уродство фанатиков, которые презирают людей, вытащивших дикую карту.

– Я вижу, что именно вы проявляете презрение.

– Этого вам не доказать, – дружелюбно сказал он. – Джокерам не запрещается публичная демонстрация их особенностей, если только это не противоречит закону о появлении в непристойном виде. Этот закон действует и на уровне государства, и на уровне штата; мне указать источники ссылок?

Ее щеки вспыхнули.

– Нет. Мне известен этот закон.

Он повернулся к Кимберли, которая сидела на свидетельской трибуне с таким видом, будто ее вырезали из глыбы льда.

– Миссис Гудинг, вы уже обращались в суд по поводу опеки над Спраут. Что случилось на первом слушании?

В ее глазах полыхнул гнев. Он позволил себе слегка улыбнуться. Прямо Элизабет Тэйлор. До встречи с Джоном Белуши, конечно.

– Вам прекрасно известно, что случилось, – сухо ответила она.

– Прошу вас, тем не менее, рассказать суду.

Он сделал так, чтобы она увидела его взгляд в сторону переполненного прессой зала. Утром они с Марком увидели кричащие заголовки газет: «ДЕЛО ТРИПСА ОБ ОПЕКЕ, АДВОКАТ ПРИРАВНИВАЕТ ТУЗОВ К НАРКОБАРОНАМ» и «АДВОКАТ УТВЕРЖДАЕТ: СПОСОБНОСТИ ТУЗА СМЕРТЕЛЬНЫ». Он хотел, чтобы и она, и Леттем знали, что он намеревался разделить их веселье.

В газете также была статья, согласно которой президент Буш, особо отмечавший во время своей кампании, что не будет этого делать, подумывает о возврате прежних Законов о регистрации тузов. Конечно, к делу это никак не относилось. Просто еще один признак времени.

Она скрестила руки.

– В то время я находилась в состоянии ужасного стресса. Из-за здоровья нашей дочери и трудностей в браке с Марком.

Туше, подумал он, но вряд ли это тебе поможет.

– Так что же произошло?

– У меня случился срыв во время дачи показаний.

– Вы «сломались» – более точное выражение, не так ли?

Ее губы сжались в тонкую линию.

– В то время я была больна. Я этого не стыжусь, разве это постыдно? Я прошла лечение.

– Верно. Какие еще обстоятельства изменились с тех пор?

– Ну… – Она взглянула на Марка, который, как всегда, глазел на нее, будто светленький щенок бассета. – Моя жизнь стала намного более стабильной. Я нашла свое призвание и вышла замуж за прекрасного человека.

– То есть вы можете утверждать, что сейчас способны предоставить Спраут более стабильные условия жизни, чем прежде? – Она взглянула на него с удивлением и беспокойством в глазах.

– Ну, конечно. – Все-таки ты, ублюдок, не такой уж непобедимый, да?

Он ожидал, что Леттем сразу же начнет протестовать, по принципам основной защиты, просто чтобы сбить ритм его вопросов, даже – а скорее, именно поэтому – хотя он не знал, к чему тот ведет.

– Значит, вы говорите, что теперь являетесь более подходящим родителем, потому что вы богаче? Вы имеете в виду, что богатые люди становятся лучшими родителями, чем бедные?

Вот это задело Леттема. Он прямо подпрыгнул и выкрикнул свой протест. Коноуэр пришлось стукнуть своим молотком, чтобы призвать его к порядку. Она поддержит его протест, можно не сомневаться. Но он уже заметил вспышку в ее взгляде. Это было очко в его пользу. Насел на ее либеральное чувство вины своим привычным изящным ударом.

Боже, я иногда ненавижу самого себя.

После перерыва на обед Преториус спросил:

– Вы когда-нибудь принимали запрещенные наркотики, миссис Гудинг?

– Да. – Она отвечала прямолинейно, глядя ему в глаза, не пытаясь ускользнуть от этого утверждения, которое он мог доказать – она это знала. – Давным-давно. Все их пробовали. – Легкая улыбка. – Тогда мы были не слишком умны.

Неплохо.

– Вы когда-нибудь пробовали ЛСД-25?

Пауза, затем:

– Да.

– Вы часто его употребляли?

– Зависит от вашего определения частоты.

– Доверюсь вашему суждению, миссис Гудинг.

Она опустила взгляд.

– Это были шестидесятые. Все так делали. Мы экспериментировали, пытались освободить свое сознание и свои тела.

– Вы когда-либо задумывались о том, какие генетические повреждения могут повлечь за собой подобные эксперименты? – И тут же продолжил: – Вы задумывались о благополучии ваших будущих детей, миссис Гудинг?

Зал заседаний снова загудел.

После того как Коноуэр объявила перерыв, Марк остался ждать Преториуса в этом жутком кресле, специально созданном для удобства большинства, а не отдельных людей. Марк будто подпрыгивал на месте. Он выглядел так, словно его уши были из железа, и теперь их засунули в микроволновку.

– Что это была за хрень? – прошипел он Преториусу. – Никто не доказал, что кислота относится к тератогенам[66]. Не так, как, типа, алкоголь.

– Дело не в алкоголе. Этот наркотик пока еще заново не запретили, по крайней мере, в утренних газетах ничего об этом не было. Леттем хочет сделать сенсацию из наркотиков. Вот мы и дадим ему наркотики – еще какие.

Какое-то время Марк лишь бормотал в ответ что-то гневное.

– А к-как же быть с правдой? – наконец сумел произнести он.

– Правда. – Преториус засмеялся – низким, угрюмым смехом. – Ты в зале суда, сынок. Правда для нас не проблема. – Он вздохнул и присел. – Ни за что не верь, что времена судебного поединка прошли. Судебный процесс – все та же дуэль. Просто победители стали умнее и переписали правила. Теперь мы сражаемся с помощью повесток и прецедентов, а не жезлов, и рискуем не своими жизнями, а деньгами клиента. Или его жизнью, или свободой. – Он сложил обе руки на набалдашнике своей трости в виде горгульи. – Тебе не нравится то, что я делаю. Мне тоже это не нравится, сынок. Но я серьезно воспринимаю свою роль в качестве твоего победителя. Если мне придется барахтаться в дерьме, чтобы выиграть твое дело, я пойду на это.

Это времена охоты на ведьм. Ты хочешь бросить вызов этому основному факту, черт возьми, да и я тоже. Но если я сделаю только это, ты потеряешь свою дочь. Именно поэтому система так и называется, Марк. Потому что, как бы тебе этого ни хотелось, так все и работает. Брось ей неприкрытый вызов, и она пережует тебя, а затем выплюнет.