— Спасибо, командир. — Кивнул я, протягивая ему бумаги, — Это приказ о моем увольнении в запас, подписанный командующим и генерал-губернатором.

— Добро… Когда отправляешься в Санкт-Петербург? — спросил Сергей Евгеньевич, мельком глянув на бумаги, и вновь возвращаясь ко мне взглядом.

— Через полчаса на аэровокзале Храброво должен быть. Меня на улице друг семьи в машине дожидается.

— Значит, времени немножко есть. Пошлите все на кухню, проводим Шамана, как полагается!

Вся группа дружно двинулась на кухню. На стол моментально поставили восемь армейских эмалированных кружек, появилась «праздничная» фляга, в которой вместо воды жил армянский коньяк. Красавчик своей рукой плеснул на дно каждой кружки. Все взяли кружки в руки, ожидая тоста от командира.

Дятлов поднял кружку:

— Я, конечно, тот еще словоблуд, но не мастер говорить, когда нужно выдать что-нибудь умное… Шаман, мы все благодарны тебе, что ты наши шкуры спас… И все соболезнуем твоей утрате. Пусть же боги в будущем будут к тебе и твоему роду благосклонны. Невеста у тебя уже есть, так что вперед, тащи под венец, а дальше ты и так знаешь, что делать… Детей должно быть много! Никак не меньше семи! — Дятлов вытянул кружку, и все чокнулись.

По кухне пронесся глухой металлический стук, и все разом осушили свои «бокалы».

— А почему семь, командир? — Спросил Царевич.

— А почему не семь? Число же хорошее, удачу сулит! — Парировал в ответ Дятлов.

За шутками разлилась вторая порция коньяка, и мы снова подняли кружки.

— Как говориться, на дорожку! — Кивнул Король.

Глухой стук повторился, мы снова выпили, и кружки вернулись на стол.

— Чья, кстати, сегодня смена по кухне? — Дятлов проверил кастрюли, стоявшие на плите.

— Моя. — Поднял руку Африка.

— Вот ты, блин, хозяюшка, — Прыснул Красавчик, — нам даже товарища на дорогу снабдить нечем!

— Так я же не знал, Красавчик! — Развел Руками Африка.

— Ладно уж, чего тут… На казенных харчах придётся побыть еще немного, Шаман, а там уже и дом. — Повернулся Дятлов ко мне.

— Все нормально, парни. Не волнуйтесь. Завтра уже дома буду ужинать… Ладно, давайте прощаться что ли, глядишь, еще и свидимся! — Ответил я.

— Конечно свидимся, вся Земля — одна большая деревня, а Петербург, считай, что чемодан по площади. — Кивнул Молчун.

— Да, сибиряки… Для них, как для бешенных собак, и десять лиг не крюк. У них, считай, даже если между деревнями тысяча верст — то все равно землячки — сибиряки! — Усмехнулся Король.

Все весело рассмеялись. Обстановка в кругу этих людей мне нравилась. И сейчас, и все то время, что мы провели вместе… Может, я, конечно, немного романтизирую, немного приукрашиваю, где-то окунулся в старую, уже давно привычную для меня, «зону комфорта», но вот в таких идейных армейских подразделениях мне всегда было комфортнее всего находиться. Так был в моём батальоне в прошлой жизни, так я себя ощущал и здесь…

Я обнялся с каждым бойцом на прощание. Моряк остался последним.

— Я тебя до машину провожу. — С улыбкой сказал он, подняв на уровень груди один из своих термосов, когда я шагнул к нему.

Я только кивнул. Мы вышли из дома, прошли наш небольшой дворик и вышли за ограду.

— Ты снова с княжичем? — Догадался Виталик, увидев черный тонированный внедорожник.

— Да, он друг рода… Он, собственно, ради меня и приехал в Королевец.

— Деловой мужик… И опасный… Мне при нем даже шутить не хочется. Знаешь, брат Матвей, меня мало кто мог напугать в этой жизни, но вот он смог, даже не угрожая мне и не используя источник. Но мне жутко неудобно рядом с ним. — Тихо прошептал Виталя.

— Поверь мне, его боятся половина империи, а, может быть, и всего мира… Но он мужик правильный. Такой же идейный, просто по-своему…

— Ладно… Как говориться, мне с ним не венчаться… Держи, как чувствовал, что ты сегодня заедешь, заварил один. На дорожку, чтоб нормальный пить, а не бурду всякую. — Виталик протянул мне термос.

— Спасибо, братишка. Заезжай ко мне, как уволишься в запас. Термос верну. — Улыбнулся я.

Было такое поверье в армии, своеобразная традиция, что должники не умирают. Им нужно все долги вернуть, и только тогда они могут погибнуть на войне… Не помню уже откуда она пошла, но у нас тоже была эта традиция. Когда мы уезжали в командировку, то занимали у друзей и товарищей символическую сумму — сто рублей, а по возвращению возвращали долг.

— Заскочу на огонёк, не сомневайся. — Кивнул Моряк, расплываясь в своей привычной улыбке, — До встречи, брат Матвей!

— До встречи, брат Виталик, спасибо, что вытащил меня на своём горбу.

— Ну, на горбу — это сильно сказано… Как спящую красавицу, на руках, аки «прынц заморский». — Ответил Моряк.

Мы с Березиным попрощались, и я вернулся в машину. Виталик остался стоять перед калиткой, засунув руки в карманы форменных брюк. На его лице продолжала сиять его фирменная улыбка.

— Попрощался? — Кивнул Кобылин.

— Да, можем ехать. — Подтвердил я.

— Саша, трогай. — Кобылин скомандовал водителю, и молчаливый мужчина в черной форме с гербами империи на плечах, который возил нас прошлые два дня, тронулся.

Отъезжая от дома, я обернулся. Виталик поднял руку в прощальном жесте. Я не знаю, почему я ответил тем же жестом, хотя прекрасно понимал, что Виталик увидеть мою поднятую руку не мог. Я вновь повернулся лицом в направлении движения.

— Пора возвращаться домой. — Тихо сказал я сам себе.

РИ, Санкт-Петербург, зимняя резиденция императорской семьи, 26 апреля, 13.00

Я вместе с князем Кобылиным и наследником прибыл во дворец.

Вчера утром мы прилетели в Санкт-Петербург, и Алексей Владимирович сразу повез меня домой. У ворот поместья стояла одинокая черная машина с волжского завода с гербом Имперской Канцелярии. Стоило нам въехать на территорию, как машина тронулась за нами следом. У главных дверей я вылез из машины, а из канцелярской выскочил фельдъегерь в черном камзоле и с низким поклоном, будто я — член императорской семьи, вручил мне конверт с золотым теснением, попросив ознакомиться прямо при нем и подтвердить готовность. Я распечатал конверт и прочитал в письме, подписанном лично рукой императора Константина, что меня приглашают(!) на личную неформальную аудиенцию к государю двадцать шестого апреля в час дня. Не приказывают явиться, не желают видеть меня перед собой, не требуют прибыть, а именно приглашают.

Я искренне удивился такой формулировке, но согласие свое выразил — императору не отказывают… После чего фельдъегерь умчался по своим посыльным делам. Алексей Владимирович при этом стоял рядом, как и выбежавший Василий Иванович, но при этом ни один из них не вмешивался в наш диалог.

Вечер я провел в кругу семьи. Кобылин передал меня в руки Марфы Петровны, пообещав прибыть за мной завтра еще до двенадцати.

Дома обрадовались моему возвращению. Все время мы просто проболтали вчетвером. Тихо посидели, поболтали, старательно избегая темы о похоронах деда, которым мне, как наследнику, следовало заняться.

Утром кто-то из новеньких служанок притащил ко мне парадную форму Стрелецкого Полка, идеально выглаженную и с начищенными до блеска медными пуговицами. Вместо кортика на поясе сейчас покоился кинжал, который для меня изготовил на заказ Василий Иванович, когда я только уезжал на учебу из Искитима. Две небольшие волчьи головы с распахнутыми пастями по обеим сторонам крестовины сейчас смотрели по обеим сторонам от меня, а большая оскаленная морда, заменяющая яблоко в навершии бросала на меня злые взгляды при каждом шаге.

Нас провели на зимнюю веранду на первом этаже в дальней части дворца. Ростовые четырехметровые окна, заменяющие одну из стен открывали нам вид на весенний сад, который уже начинал распускать первые почки. День выдался теплым и ясным, что было редкостью для Петербурга в конце апреля, и я с удовольствием уселся лицом к окнам, наслаждаясь лёгким прохладным, но по-весеннему свежим воздухом…