Пруденс кивнула, размышляя о том, насколько легко слетали с его уст нежные слова. Это было приятно, тешило самолюбие, возбуждало, но казалось непривычным. Ее отец никогда не называл дочерей ласкательными и уменьшительными именами, да и мать редко употребляла их. Интересно, заметил ли Гидеон, что она обращается к нему только по имени? И что тон у нее изменился?

Появилась жареная утка в апельсиновом соусе с гарниром из сочной зеленой фасоли и хрустящего жареного картофеля. Была откупорена бутылка «Нюи-Сен-Жорж». Лакеи снова исчезли. Гидеон вонзил нож под хрустящую кожу жареной птицы. Потом сделал движение ножом вверх и взял вилку, чтобы насадить на нее румяную коричневую и тонкую, как бумага, корочку.

Подавшись вперед, он поднес вилку к губам Пруденс.

– Для адвоката нет большей радости, чем отдать лучший кусочек жареного эйлсберийского утенка любимой клиентке.

Утром Гидеона разбудило прикосновение чужого тела. Нежные губы прижались к ямке под горлом. Он не раскрыл глаз и не двинулся с места, в то время как Пруденс покрывала нежными и легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями его лицо, веки, нос, скулы, уголки губ и ложбинку на подбородке.

– Не притворяйся спящим, – пробормотала она. – Я чувствую, что важнейшая часть твоего тела бодрствует.

– Важнейшая часть моего тела – мозг, поскольку я выдающийся оксфордский ученый, – пробормотал он, зарывшись лицом в душистую массу ее рыжих волос.

Пруденс хмыкнула:

– Все зависит от обстоятельств. Сейчас, смею заметить, твой мозг не представляет для меня ни малейшего интереса. А вот это представляет.

Ее рука скользнула вниз и обхватила очевидное свидетельство его бодрствования.

– В самом деле?

– Разумеется...

Они достигли пика наслаждения почти одновременно.

Еще несколько минут судороги пробегали по телу Пруденс, затем в полном изнеможении она положила голову ему на плечо. Гидеон погладил непокорные пряди ее влажных волос, прилипших к щеке.

– Хотела бы я знать, приедается ли со временем это восхитительное занятие, – пробормотала Пруденс, когда обрела дар речи.

– Вряд ли, – сказал Гидеон.

– Я тоже так думаю, – поддакнула Пруденс с довольным смешком.

– К сожалению или к счастью, жизнь требует, чтобы мы ежедневно занимались чем-нибудь еще, – сказал Гидеон, сев в постели. – Пора в путь. Надо доставить тебя домой до того, как твоя семья всполошится и заявит в полицию.

– Ты же сказал – им о нас сообщат.

Пруденс с трудом поднялась с подушек.

– Конечно, им сообщили, но, думаю, они хотели бы собственными глазами убедиться, что ты жива и здорова, пока утро еще не вступило в свои права, – заметил он, спуская ноги с кровати. – Налить тебе ванну?

– Пожалуйста.

Она снова откинулась на подушки и закрыла глаза. Зажурчала вода, и Пруденс пришла в себя окончательно.

Эта ночь была волшебной, самой восхитительной в ее жизни, полной запредельных восторгов. Но что будет дальше?

Гидеон, будто угадав ее мысли, появился в дверях.

– Пруденс, твоя ванна готова. Пора вставать и отправляться в путь. – Он произнес это своим обычным властным тоном, и Пруденс удивленно на него посмотрела.

В течение долгих часов, пока они ласкали друг друга, она забыла этот его тон – уверенный, властный, нетерпеливый. Она поймала себя на мысли, что, возможно, это и был настоящий Гидеон Молверн, а нежный, страстный любовник, который шептал ей ласковые слова и искусно вел любовную игру, на какое-то время вошел в роль и блестяще с ней справился.

– Уже встаю, – сказала она, поднимаясь с постели и потянувшись к халату.

Она проскользнула мимо него в ванную и мельком подумала, не последует ли он за ней, но этого не произошло и она не удивилась. Судя по всему, реальность взяла верх над идиллией.

Пруденс быстро умылась и вернулась в спальню. Гидеон уже оделся, и, хотя на нем был костюм, обычный для выходного дня, ей показалось, что он вернулся к привычному образу жизни и снова почувствовал себя преуспевающим адвокатом. Очаровательный беспорядок исчез из его курчавой шевелюры, он был чисто выбрит, даже осанка изменилась. Он снова стал уверенным в себе законником.

Пруденс подошла к туалетному столику и скорчила гримаску при виде своих волос. Потребуется масса времени, чтобы привести их в порядок. Она села, взяла в руки щетку и принялась водить ею по спутанным прядям.

– Позволь мне. – Он стоял у нее за спиной, протягивая руку за щеткой.

Пруденс вручила ему щетку, заметив:

– Ты испортил, ты и исправляй.

В его серых глазах сверкнули искорки, и на мгновение он снова превратился в страстного любовника.

– Не я один портил, – возразил он, водя щеткой по волосам с присущей ему энергией. – Прошу прощения, – извинился он, заметив, что она поморщилась от боли. – Есть ли более деликатный способ привести твою прическу в порядок?

– Нет. Делай как умеешь.

Она склонила голову, предоставив ее в полное распоряжение Гидеона.

После пяти минут экзекуции, когда он дергал ее за волосы, Гидеон сообщил:

– Вот. Я сделал все, что смог.

Пруденс открыла глаза и провела пальцами по кое-как расчесанным волосам.

– Теперь я и сама смогу управиться.

– Отлично.

Он направился к двери:

– Закажу завтрак. Будешь готова минут через десять?

– Через пять, – сухо ответила Пруденс.

– Сложи вещи в чемодан, когда закончишь с прической. Я пришлю мальчика отнести его в машину.

Пруденс, закалывая волосы, кивнула, и он вышел. Она слышала его энергичные пружинистые шаги, и ей представилось даже, что он по-военному щелкает каблуками. Она быстро оделась, стараясь не вспоминать о том, как раздевалась, уложила вещи в чемодан и, защелкивая замки, решила, что в этом акте есть нечто символическое, окончательное. Это был благонравный конец не вполне благонравной идиллии. Прежде чем выйти из комнаты, она оглядела ее. Все было в порядке, за исключением постели, с которой на пол были сброшены простыни и одеяла. В поле ее зрения попала пара шпилек, валявшихся на полу, и она тотчас вспомнила, как Гидеон вынимал их из ее волос. Пруденс тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, вышла из комнаты и спустилась с лестницы.

Когда она вошла в столовую, Гидеон читал газету. Он вежливо поднялся и стоял, пока она не села.

– Хочешь газету? Я заказал две.

Он протянул ей аккуратно сложенный номер «Тайме».

Пруденс не сдержала улыбки. Было очевидно, что он не любит болтать за завтраком. Она налила себе чаю, намазала тост маслом и раскрыла газету, решив не отвлекать Гидеона от чтения и от почек с беконом.

И вот они снова в машине, едут по тихим в столь ранний час улицам Хенли. Кое-кто из лавочников уже открыл ставни, но покупателей почти не было. Пруденс снова облачилась в свои меха и спрятала руки в муфту. Ее мучил вопрос, который ей не терпелось ему задать:

– Гидеон, нынче утром ты не пользовался кондомом, но в последний момент прервал сношение. Почему?

Он пожал плечами.

– Для мужчины нет идеального способа предохранения, но это ничто по сравнению с возможными последствиями, если не принять мер. Так что не стоит думать об этом.

– А!

Пруденс переваривала полученную информацию. Этот разговор дал ей пищу для размышлений.

– А ты хотел бы иметь еще детей?.. Я имею в виду – при соответствующих обстоятельствах?

– А ты хочешь иметь детей, Пруденс? – задал он встречный вопрос, бросив на нее быстрый взгляд, но из-за автомобильных очков она не могла разглядеть выражения его лица.

– Раньше ответь на мой вопрос. Ты хочешь иметь детей, если женишься снова?

– Опять за свое?

Она почувствовала, что краснеет.

– Я просто решила спросить, раз уж мы об этом заговорили.

– Мы только что провели, если можно так выразиться, экстатическую ночь, предавшись любви, а ты снова предлагаешь найти мне жену? Это как-то несерьезно, Пруденс. Даже непристойно.