— Где же, черт побери, этот Ильинский?! — Шеф хлестнул проволочкой по голограмме сейфа.

— Шляется с Алистером по Сохо, — уверенно ответила Яна, чересчур информированная даже для специалиста по информационным технологиям.

— Составь для него приказ. Приказ будет таким: незамедлительно вылететь на Хармас, работать по делу Фаонского Страхового Общества, выяснить подробности дела у очевидцев, установить весь круг заинтересованных лиц. Изложи ему все, что нам известно от Палмера и Углова — и поподробнее. Это все. Вопросы есть?

— Дорогу оплачиваем?

Его тяжелый вздох Яна интерпретировала, как «да». Она ответила «есть, сэр» и пошла сочинять послание, которое я получу спустя два дня.

Перед отлетом с Фаона я с Шефом крупно повздорил. Но если бы я не пошел на обострение, то никуда бы не улетел, потому что Шеф наотрез отказал мне в законном двухнедельном (не считая дороги) отпуске. Возникла дилемма: либо говори ему все, что о нем думаешь, либо забудь об отпуске и отправляйся ловить биоробота, сбежавшего от хозяев на следующий день после того, как у него истекла заводская гарантия. Я избрал первый вариант, на что Шеф ответил, что не оплатит мне дорогу, — а я-то всерьез намеривался проведать своих родителей, которые живут на Земле. Мы еще немного поорали друг на друга, и в конце концов доорались до того, что Шеф предложил оплатить мне билет в один конец. И пусть никто не подумает, что это был своего рода компромисс, вроде «пятьдесят на пятьдесят», — нет, это был прямой намек: лети куда хочешь, но назад не возвращайся.

С Татьяной вышло не лучше, чем с Шефом. Обычно она канючит, что стоит ей выкроить время для отпуска, как у меня обязательно возникает какое-нибудь срочное расследование. В этот раз получилось иначе: я, можно сказать, с кровью вырываю у Шефа билет в один конец, а у нее, видите ли, археологическая экспедиция в другой конец галактики.

В общем, улетал я с Фаона не отягощенный ни работой, ни подругой, ни имуществом, которое я решил оставить Татьяне, хоть она этого и не заслужила.

Ничего, думал я, складывая в рюкзак вещи, которые Татьяне в любом случае не понадобятся — бронежилет, бритвенные принадлежности, фальшивые документы и обоймы к бластеру, — ничего, и на Земле детективы не сидят без работы, на обратный билет уж как-нибудь заработаю, а то и останусь насовсем, посмотрим, как они тут без меня справятся.

К тринадцатому апреля по синхронизированному времени я успел выполнить только первую часть плана — навестить родителей. Никакой интересной работы не подвернулось. Тогда я подумал, что, вероятно, не там ее ищу, и решил проконсультироваться с моим давним знакомым — Гордоном Алистером, знаменитым лондонским адвокатом. Полтора года назад мы сотрудничали по одному межпланетному делу, и с тех пор поддерживаем связь.

Насчет Сохо Яна не ошиблась. Алистер поводил меня по лондонским достопримечательностям, перечислять которые я не стану, дабы не вызвать возгласы вроде «Подумаешь, нашел чем удивить!» или «Да кто ж там не был!».

В пятницу семнадцатого апреля, в семь часов вечера лондонские достопримечательности остались далеко позади, потому что флаер Алистера вот уже четверть часа как держал путь на северо-запад; я сидел рядом с адвокатом, глазел вниз и по сторонам. Мне казалось, он отыскивает самое глухое место на всем острове, а по-настоящему глухих мест в Европе уже не осталось. В этом смысле мой Фаон выглядит более привлекательно.

Под нами тянулась лесистая долина с пятнами торфяников. Флаер стал снижаться, повинуясь хозяину, выбравшему для посадки почему-то именно эту поляну, хотя та, что промелькнула под нами минуту назад была ничем не хуже.

Мы сели, сухие стебли травы доходили до окон. Я выбрался из машины, отыскал среди желтой соломы Алистера, который, нагнувшись, проверял, не завязло ли шасси, и спросил:

— Куда теперь?

— Вон по той тропинке, — Алистер указал на некий просвет между деревьями.

Мы побрели. Постепенно я обнаружил, что шагаю не по земле, а по мелкому щебню, бывшему когда-то бетоном. Ровные ряды деревьев по обе стороны тропинки намекали, что здесь была когда-то дорога. Сейчас она сплошь заросла дикой травой, осталась только тропинка.

— Что это за деревья? — спросил я просто так.

— Тисы, — ответил адвокат.

Впереди показался старый каменный дом с пологой черепичной крышей. Две потрескавшиеся трубы пробили тупой конек. В доме было два этажа, не считая мансарды и высокого цоколя. По углам дом подпирали контрфорсы, увитые побегами, недавно начавшими зеленеть. На первом этаже светились два окна с узкими стеклами, разделенными резными стойками и перемычками.

— Древний дом, — констатировал я.

— Не думаю, что он настолько стар, насколько выглядит, — сказал Алистер с осторожной уверенностью, поскольку, как любой адвокат, привык отвечать за свои слова. — Скорее всего, это поздняя стилизация.

— Будем считать, что оригинал, — предложил я. — Иначе все вокруг стилизация — и торфяники, и тисовая аллея, и старый, увитый… как это… плющом, дом… Еще скажи, что позади дома есть вересковая пустошь.

— Есть-есть, — уверил меня Алистер. — Но это не плющ, а дикий виноград. И не спрашивай про орхидеи — я не ботаник.

Мы подошли к дому. Алистер дернул за какую-то железяку рядом с массивной дубовой дверью, внутри дома раздался хрипловатый металлический звон.

Дверь открыл высокий сутулый старик. Алистер нас представил:

— Профессор, это мой друг, мистер Ильинский. Мистер Ильинский, перед вами профессор Рассвел, о котором я вам рассказывал.

Секунду мы друг друга рассматривали. У Рассвела было длинное худое лицо с крупным носом, напоминавшем клюв какой-то птицы. Густые и седые до белизны волосы лежали так, будто профессор мчался навстречу ветру. Серые глаза сверкнули, и я услышал:

— Prosze bardzo!

Наверное, Алистер заметил мгновенное замешательство на моем лице, поскольку тут же пояснил:

— Я не мог дозвониться до профессора и попросил мисс Липтон предупредить его, что приеду не один.

— Добрый вечер, — сказал я профессорской спине.

Алистер подтолкнул меня под локоть, и мы прошли в дом. По моей просьбе он представил меня как репортера научно-популярного журнала «Сектор Фаониссимо». Адвокат еще загодя предупредил, что профессор скорее предпочтет завести знакомство с частным детективом, нежели с репортером. Но к подобному положению вещей я давно уже привык, и потому отнесся к оказанному мне прохладному приему как к издержке профессии (профессии частного детектива, разумеется).

Я заметил Алистеру, что между ним и профессором есть некоторое сходство: оба были длинными, тощими и сутулыми.

— Наверное, это сходство нас и сблизило, — ответил адвокат не без иронии. — Мисс Липтон говорит, что профессор похож на меня в старости.

— А как насчет тебя и профессора в молодости?

Алистеру недавно исполнилось тридцать девять, и молодым его можно было назвать лишь сравнивая с семидесятилетним Рассвелом.

— Мисс Липтон сторонится банальной констатации фактов, — пояснил Алистер. — И надо учитывать, что она не в курсе, как выглядел профессор в мои годы.

Рассвел вскоре оттаял, а я, наоборот, дико замерз. Мы сидели в огромной темной гостиной перед камином, который едва тлел. Беседа началась, как всегда, с погоды, потом мы плавно перешли на обсуждение климатических преимуществ тех или иных планет, при этом корректно избегая Земли и Фаона.

Когда профессор отлучился на кухню за новыми порциями коктейля, ни в коем случае не заменявшего электропечь, я пожаловался Алистеру на то, что поступил, вероятно, точно так, как поступает всякий фаонец, оказавшийся на планете, где есть места с температурой выше двадцати градусов по Цельсию, то есть скинул теплую одежду и засунул ее в самый дальний чемодан.

Алистер понял мой намек и сказал:

— Прежний хозяин этого дома говорил, что дом был построен в те времена, когда сердца людей грела вера в лучшую жизнь, поэтому они мало уделяли внимания искусственному отоплению.