Да, отвечал он, внутри контейнеров находятся элементы какого-то детектора, бог его знает, может и гравитационно-аномального, не разбираюсь, инженеры со станции размонтировали, все в спешке, астрофизики не прилетали, инженеры справились сами, у них были инструкции, а я летел на Терминал и мне было по дороге, вот и обещал проследить, дабы, как говориться, из рук в руки, потом куда-то… ради всех святых не трясите вы так… да не знаю я, куда именно, я биофизик, а не астрофизик…

Кроме того, я узнал, что биофизическая станция «Каталония-4» находится на полуживой планете Каталония, входящей в систему звезды Горштейн-Торквилл 21128-А-В, ближайшей к ТКЛ-1980. Как уже видно из названия, звезда эта — двойная, поэтому населяющие Каталонию странные образования, промежуточные между живой и наживой материей, представляют интерес для так называемой биофизики промежуточных форм. Поддерживая разговор, я спросил, эволюционируют ли куда нибудь это полуживые формы.

— Очень слабо, — ответил он. — Эволюциогенность ноль-два дарвина.

Жена Никса, Ольга, является медиком-экспериментатором. То есть сначала она было просто медиком, а экспериментатором стала после того, как решилась родить ребенка прямо на станции.

— Я ее отговаривал, но вы сами видели, какая она у меня…

Малыш чувствует себя прекрасно.

— Нет, он никогда не станет страховым агентом.

На самом деле, Федора все прочат в астронавты. Я стал свидетелем его первого космического путешествия. Первое слово «где» — самое подходящее для будущего астронавта, уверял меня Никс, отдыхая верхом на третьем контейнере.

(Для сравнения: моим первым словом было слово «кто», потому что друзья родителей просто замучили меня вопросом «Кто это там такой хорошенький?». Сами видите, что из этого вышло. Ответить прямо "Я" мне не позволила скромность, с которой я родился, но от которой не умру — в этом мне поклялся штатный врач Редакции, доктор Громов.)

Третий контейнер скрылся за створкой загрузочного блока, индикатор показывал, что транспортировка идет нормально. Прицепленная к контейнеру записка передавала привет от Мак-Магга, улыбавшегося в ОКНО. Не спрашивайте, зачем я это сделал.

Через час Канал открылся в сторону ТКЛ-1979 или, как чаще говорят, в сторону ТК-Земля, называя направление по имени Терминала ближайшей населенной планеты. На прощание Никс, Ольга и Федор пожелали мне скорой отправки. Она наступила спустя два часа.

Отныне я буду помнить Терминал Ундины как место, где набирают на работу одних жлобов. Два таких жлоба, объявивших себя «операторами грузового блока», сдали меня полиции за то, что я искал в грузовом отсеке серебристые контейнеры с маркировкой Деффордского Института Космологии. В полиции с меня взыскали порядочный штраф, но квитанцию не выдали. На лайнер до ундинской пересадочной станции «Укватор-3» я садился под присмотром трех сержантов и капитана, у которого были родственники на Фаоне, что, видимо, и спасло меня от тюрьмы.

Я почему-то думал, что с соседом по каюте мне повезет так же, как с капитаном. Не тут-то было. Днем он бесстыдно обыгрывал меня в покер, а по ночам храпел, заглушая тромбониста, летевшего в соседней каюте и тромбонившего по ночам «Стыдно не знать классики» Альберта Мангельсдорфа.

На «Укваторе-3» я вспомнил про свою планетарную аллергию и зашел в медпункт. Там мне влетело за то, что на Терминале Ундины я не сделал прививок от местных болезней. Я согласился на экспресс-прививку, попросив что-нибудь от вируса Пака-ХС. Медсестра ответила, что не знает никакого «пакса», и велела снять штаны.

— А трусы? — спросил я, приспустив штаны.

— Ах это у вас трусы! — воскликнула она, уже проведя проспиртованным тампоном по моему нижнему белью. Я так и не понял, было ли это шуткой.

Со смещенным центром тяжести я привалился к креслу в салоне «челнока», совершавшего рейс «„Укватор-3“ — Ундина». По междурядью плыла стюардесса и кто-то из пилотов.

— Пристегнитесь!

— Стюардесса, почему у вас нет кресел, чтобы животом, а не задницей…

— Не положено.

— Больно, черт побери…

— Дайте я подую, и все пройдет.

— Спасибо, капитан, но пусть это сделает она.

Вместо дутья меня одарили треугольным пакетиком с ягодно-этиловой настойкой, которую нужно было тянуть через трубочку.

Справочник «Населенные планеты» сообщил мне, что Ундина — одна из наиболее «землеподобных» планет обитаемой части галактики. Узнав об этом ее замечательном свойстве, мне стало немного обидно за Фаон, но обида прошла, едва я понял, что составитель справочника заявил о «наибольшей землеподобности» Ундины лишь для того, чтобы потом ехидно добавить: «наверное поэтому ундинцы решили обустроить свою планету не так, как у людей.» Если серьезно, ундинцы ждали какого-нибудь подвоха со стороны планеты. Уж слишком все выглядело гладко: состав воздуха точь-в-точь как на Земле в до-индустриальную эпоху, флору хоть сейчас режь в салат, фауна мелка и добродушна. Взор переселенцев ласкали холмистые долины со стриженой травой и моря с такой водой, что, казалось, если ее заморозить, то можно пилить на сапфиры и экспортировать на Фаон, где из-за морозного климата нескоро распознают подделку. По берегам морей раскинулись пляжи с просеянным песком — только что без кабинок для переодевания. Первооткрывателям так и хотелось покричать «Эй, здесь есть кто-нибудь?». Наверное, они и кричали, да никто не отозвался. Из этого биологи сделали вывод, что Ундина находится во власти молчаливых микросуществ вроде вирусов или бактерий, которые не позволяют остальной живности развиться до размеров оркусовских оркусодонтов и дотянуться умом до фаонских вапролоков. Поэтому Институт Астромикробиологии организовали на Ундине раньше общественных уборных. Следом за ним был создан Институт Астрофизики, где работал Тимофей Стахов. Составитель статьи об Ундине снова позволяет себе поглумиться, говоря, что Институт Астрофизики готовит для пятимиллионного населения Ундины пути отступления к какой-нибудь более приветливой планете на тот случай, если местные микробы одолеют Институт Астромикробиологии. Впрочем, уличить ундинских микробов в чем-то бесчеловечном пока не удается, несмотря на год от года увеличивающееся финансирование микробиологических исследований. Все микробы как один заявляют о своих мирных по отношению к людям намерениях. Злополучный вирус Пака-ХС был исключен из числа опасных одним из первых — это я узнал не из статьи об Ундине (ее автор так глубоко не копал), а из справочного пособия «Микрофауна Ундины и как с ней нам уживаться», который мне выдали после прививок. Чтение пособия должно было помочь мне перенести обещанное легкое недомогание.

За исключением редких смельчаков, граждане Ундины ютятся под гигантскими кварцевыми колпаками, по сравнению с которыми полукилометровый колпак Фаонского Ботанического Сада — домашний аквариум, перевернутый для просушки. И опять мне не удалось упрекнуть составителя справочника в излишней симпатии к ундинцам — он написал, что основная цель помещения граждан под колпак — разведение земных микробов в противовес ундинским. Но составитель, мягко говоря, погорячился. Правила личной гигиены маленькие ундинцы заучивают вместо стихов о родине, буква "А" в азбуке проиллюстрирована Антигеном, Атакующим Авипоксвируса в Адиночку, буква "Б" — Бациллой Ботулизма на Бутерброде с Ветчиной (вместо напрашивающегося Бекона — ловкий переход к следующей букве), ну и так далее. Азбуку, послужившую мне третьим и последним источником сведений об Ундине, я позаимствовал из рюкзака мальчишки, сидевшего впереди меня. Он умудрился уснуть между двумя тормозными импульсами. Выносливость детей Сектора Улисса просто потрясает. Еще меня потрясли его родители. Они спросили: «Ну что, начитались? Возвращайте азбуку, нам скоро выходить». Оказывается, они всё видели, но молчали до объявления о посадке. Пристыженный, я вернул азбуку и рванул к трапу, чувствуя спиною их насмешливый взгляд.