К утру улеглась буря, и сразу же успокоился Роки, который всю ночь то порывался куда-то пойти не обращая внимания на веревки, то начинал что-то шипеть и бормотать. Как только ушла буря, солдат обмяк на полу сломанной куклой, у которой кончился завод.

— Ну и пиздец! — жалобно сказал Слай, — Мужики, я все понимаю — бабки на кону стоят большие, но может быть, вы передумаете, а?! Шутки кончились, здесь не жизнь, здесь душа идет в заклад! Я не хочу вот так как Роки бродить сломанным болванчиком по этой проклятой пустыне!

— Я не знаю что это, но лучше ему точно не стало, — сухо сказал Грабовски, разглядывая торс Роки под футболкой.

Я приблизился к лейтенанту и хмыкнул озадаченно. Красные кружева, раскрасившие торс солдата стали шире раза в два — казалось, что воспаленные ткани стремятся пожрать все тело. Мерзкий был вид, откровенно сказать.

— Хватит ныть! Нам остался последний рывок! — преувеличенно бодро отозвался Мейсон, — До Дохи осталось километров шестьсот! Если дорога будет хорошая, мы дойдем до нее за пару дней! И еще я обещаю каждому из вас по пятьдесят кусков из моей доли! Вы будете жрать с золота, и срать в золотой унитаз, бродяги!

Не похоже, что перспектива гадить на золотой сантехнике сильно обрадовала наемников. Слай только скривился скептически и тяжело вздохнул, после чего принялся развязывть Роки. Вдвоем с Грабовски они поволокли тело товарища наружу, следом как будто невзначай двинулся Марк — а вот этому пятьдесят штук явно лишними не будут.

Оставшись наедине с Мейсоном, я спросил:

— Почему ты не хочешь отпустить их обратно? Спеклись крутые наемники, остались трясущиеся слизни! Толку от них уже никакого не будет!

Сержант вздохнул, катнул желваки, помолчал, но все же снизошел до ответа:

— Нельзя их отпускать. Тогда заказчик узнает, что мы собрались кинуть его на бабки!

Я захохотал. Нет не так — я натуральным образом заржал как конь. Наверное, это так из меня выходил стресс — я хохотал до слез и не мог остановиться.

— Уй бляяя, — наконец смог разогнуться я, — А я-то думал, что я в этой компании самый отъявленный мерзавец, бандит и вообще злодей. А на поверку оказалось, что вы ничуть не лучше, а даже хуже! Я-то своих товарищей в смертельную ловушку обманом не отправлял!

Мейсон стоял со злым лицом, его явно задели мои слова. Я продолжал похихикивать и похрюкивать, вытирая слезы.

— Ну что ты смотришь на меня как на врага народа? Правда задела? Ну извини, дорогой! И вообще, привыкай, братан, в нашей с тобой бандитской среде так и принято говорить, прямо и без экивоков! Аха-ха-ха!

— Как же мне сейчас охота тебя пристрелить, Рохо! — как будто ругательство выплюнул сержант, — Как ты вообще ухитрился дожить до своих лет с таким мерзким характером?!

— Ну, ты не первый, кто задает мне такой вопрос, — развел руками я, — И на него есть простой ответ — я всегда успевал ударить первым!

Мейсон только рукой махнул и пошел на выход. Я двинулся следом.

После того как мы продули и прочистили воздушные фильтры в машинах, стряхнули песок с чехлов и выдвинулись на запад я хрустя четвертинкой галеты спросил у Мейсона:

— Ну ладно, отпустить этих троих нельзя, это я понял, но почему нельзя их тупо прикончить, м? Чипа ты не пожалел, чем тот же Грабовски лучше его?

Мейсон, крутя баранку, нехотя ответил мне:

— Брутфорс может использовать только Грабовски. Там двойная аутентификация — по радужке глаза и отпечатку пальца. Сечешь?

— Глаз и палец вполне можно использовать отдельно от организма — вкрадчиво сказал вдруг Марк, — Я согласен с Рохо — этот дебил Грабовски просто головная боль и ничего более. Хочешь я принесу тебе тебе его палец и глаз, Рэд?

— Самый умный что-ли? — раздраженно ответил Мейсон, — Таким образом можно вскрыть только самые тупые устройства! Есть немаленькая вероятность, что в этой модели предусмотрена защита от подобных трюков! Это не факт, но я не хочу рисковать, так что до Дохи с Грабовски и волоса не должно упасть, усекли?!

Я неопределенно дернул плечом, что вполне можно было рассматривать как подтверждение услышанного и скривился как будто лимон раскусил. Эти ублюдки, притворяющиеся честными солдатами меня изумляли до глубины души — у бандитов и то больше понятий о чести и достоинстве. Да даже бешеные волки-людоеды и то человечнее этих моральных уродов будут!

Да уж, а ведь я в последнее время искренне считал себя мерзавцем и негодяем — клейма ставить некуда! А тут гляжу на Мейсона с Марком и понимаю, что мне до них падать и падать! Таких моральных уродов еще поискать надо! А ведь получается, что они принимают меня за своего, судя по тому какие разговоры пошли. Как бы и неудивительно с таким бэкграундом — для них я гангстер и отморозок, одного с ними поля ягода.

И если я правильно понимаю ситуацию, то скоро меня будут вербовать в маленькую банду имени Мейсона Рэда. И наверняка посулят долю малую от тех бабок, что они собрались скрысить. И вот тогда мне надо будет соглашаться и торговаться за каждую копеечку — тогда можно выдохнуть и не ждать удара в спину ровно до того момента, когда придет момент дележа добычи. Когда придет этот светлый миг, сержант наверняка позаботится об уменьшении числа дольщиков, но к тому времени я спрыгну с поезда — мне их бабки глаза не застилали, у меня были свои расклады.

Маленький караван из двух машин бодро пылил по заметенной песком бетонке на северо-запад. Нам предстояло преодолеть почти шестьсот километров. Плевое дело по хорошей дороге в обычных условиях, но двигались мы по засыпанной песком, раздолбанной войной дороге, которая простояла двадцать лет без ремонта. Так что получалось разогнаться едва за пятьдесят километров в час и время от времени приходилось делать остановки у подозрительных объектов, в которых могла быть засада или мины. Учитывая тот факт, что мы двигались по территории, которую контролировали дезертиры Черного Барта, предосторожности были не лишними.

Но время шло, а никаких поганых сюрпризов, которыми так богат Ближний Восток не было. Небо было светлым и чистым, Шорох бормотал свои заклинания спокойно и умиротворенно, колеса пикапов глотали километр за километром и я подумал, что это был самый спокойный день за все то время что я был здесь. Нам не встретились дезертиры Черного Барта и не кинулись безумные крысы с ножами наперевес — все было тихо и спокойно до самого вечера.

За день мы преодолели чуть больше половины пути и остановились на ночь в развалинах придорожного мотеля. После скудного ужина, я остался стоять на часах в первую смену и, подпирая спиной стену, наблюдал не столько за окружающей обстановкой, сколько за Грабовски и его людьми. Не то что бы я считал что они опасны, эти сломавшиеся жалкие людишки не вызывали у меня особой опаски, скорее презрение, но с них сдалось бы устроить попытку побега, оставив нас без транспорта и продуктов. Мейсон считал так же, поэтому ночное дежурство сегодня несли мы с ним и Марком втроем — раскол в нашем маленьком отряде ширился все больше.

Сэм Грабовски тем временем занимался Роки — влил через сжатые зубы солдату немного воды, задрал футболку и сокрушенно покачал головой — красная вязь продолжала распространяться по телу, захватывая новые участки кожи. Я вдруг подумал, что мудак и зануда Грабовски оказался самым человечным человеком во всей нашей бесчестной компании. Тот же Мейсон, уверен, прикончил бы бесполезного солдата втихаря и даже глазом не моргнул. А Сэм смотри-ка возится, тащит за собой бесчувственное тело, хотя по всему видно что надежды у лейтенанта почти не осталось. Еще три месяца назад я скорее всего принял бы его сторону в наметившимся конфликте. Принял и сдох в этой мертвой пустыне вместе с Грабовски. Я сегодняшний отлично понимал, что шанс выжить в этом гиблом месте есть только у мерзавца Мейсона со своим ручным пальцерезом Марком, а значит мое место рядом с ними.

Вот так, наверное, и скатываются на темную сторону силы. По шажочкам, маленькими сделками с совестью, по капле теряя человечность, честь и совесть. Ведь не родился же сержант Рэд таким отмороженным ублюдком? Наверняка у него была мама, которая его любила, был щенок или котенок, которого он кормил с рук и клал рядом с собой в постель. Как в итоге из розовощекого пухляша появился сержант Мейсон? А вот именно так — ступенька за ступенькой спустился в бездну. Теперь его путь повторяю я, значит ли это что в итоге я стану таким же? Или даже хуже? Не знаю и знать не хочу. Я и так слишком много стал копаться в себе — раньше такой фигней никогда не страдал. Старею что-ли?