— А теперь — тем более.

— Тогда… почему вы не остались? — спросила она смущенно. Ответы на мучившие его вопросы, казалось, были совсем близко, а он предпочел все бросить. — Почему вы не стали искать того, кто скрывается в замке?

— Потому что я обещал, что благополучно доставлю вас к месту назначения. И вы больны, а я не могу рисковать вашим здоровьем и медлить больше, чем это необходимо. — И Кит хлестнул Дорана, словно напоминая, что нужно поторапливаться. — Ну вот, я ответил на ваши вопросы. — Голос его звучал отчужденно. Он упорно не смотрел на нее. — Теперь поспите. Мы будем в Сент-Брайде еще до наступления темноты.

— Что это такое? — шепотом спросила Кейт, не поднимая головы с плеча Кита. Она только что проснулась и обнаружила, что видит маленькие темные глазки, мясистые розовые щеки и рот, округлившийся в молчаливом изумлении.

— Не «что», — ответил Кит спокойно, — а «кто». Это брат Фиделис.

Кругленький человечек в коричневой сутане, который рассматривал ее близорукими глазами, придвинулся ближе.

— Боже праведный, что это такое, Кристиан?

— Не «что», — повторил Кит голосом, в котором звучало что-то похожее на удовольствие, — а «кто». Это миссис Кэтрин Блэкберн.

— Женщина! — ахнуло несколько мужских голосов, словно они только и ждали подтверждения своих страшных подозрений.

Кейт приподнялась со своего удобного ложа и увидела позади брата Фиделиса небольшую группу одинаково одетых людей, столпившихся неподалеку, лица их выражали разную степень любопытства и беспокойства. И кажется, она поняла почему. Кейт была одета в слишком большую для нее куртку Кита, закутана в его плед и оперлась на него самым развязным образом. Она попробовала выпрямиться и — о! — совершенно неожиданно все завертелось у нее перед глазами, и она упала лицом на руки Кита.

Кейт забыла, что у нее кружилась голова. Ей показалось, что она больше не чувствует холода. Она впервые с начала этой поездки успокоилась и перестала бояться, слушая историю, которую по ее просьбе рассказал Макнилл. Кейт начала понимать характер человека, поклявшегося защищать ее. Кит Макнилл не был ужасным, холодным механизмом разрушения. Во многих отношениях он был… не так уж не похож на нее. Поняв это, Кейт встрепенулась и опять встревожилась.

— Что она говорит?

— Что ты натворил?

— Ах, Кристиан, ты ведь не…

— Бедное создание…

— Я ничего не натворил! — с силой сказал Кит. — Но благодарю вас за трогательную демонстрацию уверенности в непоколебимости моей нравственности. — Он старательно устроил Кейт у себя на коленях. От этого движения мир медленно завертелся у нее перед глазами. Она крепко зажмурила глаза, но ничего не изменилось.

— Да нет, Кристиан, мы и не думали об этом.

— Ну, ясное дело, куда там, — язвительно сказал Кит, привлекая Кейт ближе к себе и перекидывая ноги через край повозки. — Не позаботится ли кто-нибудь о лошади? — И Кит спрыгнул на землю вместе с Кейт. У нее под закрытыми веками вспыхнули иглы света.

— Кристиан, что ты делаешь с этой женщиной? — Новый голос, полный властности и удивления, пробился сквозь бессмысленное бормотание монахов.

— Поддерживаю ее, — судя по тону, вопрос не произвел на Кита особого впечатления, — и намерен поддерживать дальше.

На какое-то мгновение Кейт захотелось открыть глаза и объяснить окружавшим их людям, что происходит, но у нее не было сил что-либо объяснять, и к тому же так приятно, когда кто-то может сделать это вместо тебя. Короче говоря, так ей было гораздо удобнее. Поэтому Кейт, не открывая глаз, расслабилась и удивилась, почему она не догадывалась раньше, как это выгодно — притворяться, что падаешь в обморок.

— Это я вижу, — сказал властный голос. — Я хотел спросить: зачем ты привез сюда женщину? У нас монашеский орден, Кристиан. Женщин сюда не пускают.

— Эту пустите, — ответил Кит и пошел вперед. — Она плохо себя чувствует.

— Что случилось? — спросил брат Фиделис, на лице которого подозрительность сразу сменилась сочувствием.

— Главное, она страшно замерзла, но, как мне кажется, еще и умирает с голоду. Куда мне ее отнести?

— Кристиан.

Макнилл остановился, и Кейт почувствовала, как он напрягся.

— Отец настоятель. — Уважительное обращение Макниллу далось явно с трудом. — Я привез сюда эту молодую леди не для того, чтобы ограбить ее или скомпрометировать. А также не для того, чтобы — хотя это и было бы, конечно, забавно — она могла бегать по монастырю в чем мать родила. Я привез ее сюда, — продолжал он, — потому что у меня не было другого выхода. Точно так же, как у вас, доброго христианина и священника-бенедиктинца, нет другого выхода, кроме как принять ее. В конце концов, пастырь, — его низкий голос источал сладкий сарказм, — она совсем заблудившаяся, совсем замерзшая овечка.

После этих вызывающих слов Кита все стихли. Даже в своем теперешнем состоянии Кейт поняла, что это вызов. Она досчитала до пяти, прежде чем настоятель сказал:

— Сарказм не приличествует человеку такого образования и…

— Воспитания? — Вопрос прозвучал легко, но под этой легкостью чувствовалась ярость.

— Я намеревался сказать «таких достоинств», Кристиан, — спокойно возразил настоятель. — Что же до этой молодой леди, я разрешаю ей остаться, пока она не оправится настолько, что сможет продолжать поездку. А она непременно оправится, и очень, очень скоро. Я в этом уверен, брат Мартин, — закончил он сурово, и где-то кто-то заворчал. — Можешь отнести ее в… — настоятель подумал, — в теплицу. Там в конце есть небольшой сарай с кроватью. После того как ты устроишь эту молодую женщину, приходи ко мне, Кристиан.

— Будьте уверены в этом, отец настоятель.

Не дожидаясь дальнейших указаний, Кит зашагал прочь от толпы перешептывавшихся монахов. Они прошли несколько ярдов, и он сказал:

— Теперь можете открыть глаза. Коричневая компания осталась позади, и, если я их знаю, — а я их знаю, — у них не хватит духа зайти к нам прежде, чем они пообедают.

— Откуда вы знаете, что я очнулась? — спросила Кейт, глядя ему в глаза. Лицо его было жестким и мрачным, но во взгляде, устремленном на нее, светился юмор.

— Несмотря на то, как вы припали к моей груди?

От этих слов Кейт резко вскинула голову и жалобно вздохнула. Теперь приличие требовало, чтобы она высвободилась из его рук. Леди всегда поступает так, как должна поступать леди.

— Я могу идти.

— Возможно, — согласился он, — но вы ведь не хотите испортить наше представление под конец. Добрые братья относятся к женскому полу весьма предубежденно. Но они не винят представительниц вашего пола каждую в отдельности, заметьте. Это было бы не по-христиански. Но женщин вообще они считают слабыми и вероломными, и поскольку эти свои свойства женщины прикрывают очарованием, значит, они способны нравственно развращать. И не только бедных, заблудших пьяниц. Я бы ничуть не удивился, узнав, что уже дюжина молельщиков просит наставить на путь истинный мою бессмертную и излишне впечатлительную душу.

— Ах!

— Лучше воздержитесь от этих негодующих возгласов, миссис Блэкберн. В конце концов, вы ведь притворились, что упали в обморок, а это говорит о том, что представления добрых братьев о женщинах не так уж далеки от истины.

— Вы находите меня вероломной? — спросила Кейт, широко раскрыв невинные глаза.

Кит улыбнулся:

— Без всякого сомнения. И если бы вы теперь соскочили на землю и жизнерадостно прошествовали вперед, это только подтвердило бы их подозрения, что женщинам никак нельзя доверять.

— Возможно, и нельзя, — согласилась Кейт. — Возможно, вы подвергаетесь ужасной угрозе и вас развратит моя слабая и вероломная натура. Я никогда не прощу себе нравственной гибели такого невинного человека, как вы. Я настаиваю на том, чтобы вы опустили меня на землю.

Кит громко рассмеялся:

— Кейт Блэкберн, кто бы мог подозревать, что вы способны на такую дерзость?