– Нравится, – вздохнул Константин. – Классный мужик. И какой удачливый. Владеть таким сокровищем, как ты! Таким бриллиантом искусной огранки. Я завидую. – Костя еще раз вздохнул и расстроенно вылил на последний кусок цыпленка остатки соуса.

Дирли-Ду ковырялась в почти нетронутой тарелке.

– Трудно устоять, когда так безапелляционно, в лоб, говорят комплименты, – улыбнулась она.

– Но ты ведь устоишь.

– Ты уверен?

– Уверен. Ты ни за что не согласишься изменить своему супермену Пряжникову.

– Во-первых, ты не менее супермен, чем он, а во-вторых, я вольная птица и свободна в выборе. – Но и ты мне никогда не предложишь обвести Андрея вокруг пальца, потому что это непорядочно.

– Не предложу, – согласился Константин с душераздирающей тоской в глазах.

– Цена порядочности – отказ от многих жизненных удовольствий.

– А практически все жизненные удовольствия или незаконны, или неприличны, или чреваты нехорошими последствиями. Если ты не против, закончим обед. Я должен ехать обратно.

– Сначала завезешь меня к Андрею?

– Конечно.

Официантка принесла счет на блюдечке. Капитан, не дрогнув, положил сверху пять пятидесятитысячных купюр. Посольские цыплята весили двести тридцать пять тысяч. Разоренный Дирли-Ду, Костя покидал ресторан с полусотней в кармане. Но оставалась надежда на завтрашнюю премию.

Сердце Андрея ухнуло и понеслось рваным галопом необъезженного скакуна. Доблестный сыщик безвольно повис на почтовом ящике – в его руках белел продолговатый конверт, на котором под красивой маркой с Эйфелевой башней был аккуратным девичьим почерком выведен пряжниковский адрес. Это было письмо от Катерины.

Теряя сознание, Пряжников дополз до своей квартиры. Дверь открыла неземная Дирли-Ду. Она была в просторной трикотажной кофте и босиком. В одной руке Дирли-Ду держала зеленое яблоко, в другой – Уголовный кодекс.

– Привет! – обрадовалась она и поставила под левым глазом Андрея вишневый штампик губной помадой. Яблоко звонко хрустнуло.

– Привет, – скованно ответил Андрей. Ему сейчас страстно хотелось уединиться и прочитать Катино письмо.

– Не поцелуешь? – изумилась Дирли-Ду, стаскивая с Андрея плащ и подставляя щеку.

Пряжников послушно чмокнул и рванул к туалету.

– Извини, Дирли, я ненадолго. Мне надо!

– Проблемы? – озабоченно крикнула вслед Дирли-Ду.

Пряжников скрылся за дверью. Там, в царстве кафеля и журчащей воды, он разорвал белый конверт и жадно принялся читать.

Но не тут-то было. Во-первых, верная подруга Дирли-Ду устроилась на полу около туалета и требовала к себе внимания. Во-вторых, Андрей споткнулся о первую же строчку письма. «Paris c'est une ville ancienne qui a beaucoup de charme», – брала быка за рога Катерина, нимало не заботясь о том, что Пряжников не знает французского. «Париж, – понял Пряжников. – Это про Париж».

– С тобой все в порядке? – спросила снаружи обеспокоенная Дирли-Ду. И, не дождавшись ответа, начала стучать в дверь.

Андрей быстро читал – к счастью, образованная Катя все же вспомнила, что, кроме многочисленных иностранных языков, она владеет и русским. «Дорогой мой Пряжников, – писала Катерина, – у меня новый контракт, и поэтому я не появлюсь в Москве еще по крайней мере год. Заканчиваю работу во Франции и уезжаю в Америку. Тружусь в поте лица. Когда я не улыбаюсь в объектив фотокамеры и не позирую в купальнике под проливным дождем, изображая трепетную русалку, я слушаю лекции по истории литературы и искусства в Сорбонне…»

«Лекции! – восхитился Андрей. – Неутомимая!» «…Мой образовательный уровень значительно повысился. Он повысился до такой степени, что я не могу откусить пирожок с черникой, не задумавшись о его внутренней сущности. Хорошо ли ты охраняешь квартиру, которую подарила мне Софья Викентьевна? Будь бдителен. Когда я вернусь, мы сломаем стену и сделаем фантастический ремонт – я, кроме всего прочего, хожу на курсы дизайнеров интерьера…»

«Сломаем стену! – задохнулся Пряжников. – Означает ли это… Означает ли это, что мы будем жить вместе?..»

– Андрюша, выходи немедленно! – волновалась Дирли-Ду. – Почему ты не отвечаешь?!

«…Как поживает Максим? Передавай ему от меня привет. Я часто о вас думаю…»

«Что значит „о вас“, – возмутился Пряжников, – думать надо только обо мне!»

«…и очень скучаю по Москве и даже по моему маленькому, убогому Краснотрубинску. Время, когда я жила там, представляется мне теперь далеким и нереальным…»

Дирли-Ду азартно выламывала дверь. Андрей вздохнул, пробежал глазами последние абзацы, которые в основном демонстрировали, как пристально изучает Катерина историю и культуру Парижа, как напряженно знакомится с достопримечательностями города на Сене, и спрятал письмо в карман.

– О, милый! Наконец-то! Я волновалась! – Дирли-Ду бросилась на Пряжникова. Она обняла его за шею, не выпуская из рук Уголовного кодекса, и поцеловала его в ухо.

– Ты представь! Статья 166. Не правомерное завладение автомобилем без цели хищения. До трех лет!

– А ты думала!

– Вот это да! Как я рисковала! Если бы тот старлей не оказался твоим знакомым… А что ты так долго делал в туалете?

– Я могу рассказать.

– Ладно, не надо.

Пряжников снял с себя Дирли-Ду и несколько минут молча ее разглядывал. Письмо Катерины, такое неопределенное и волнующее, написанное стремительным почерком, было словно порыв свежего ветра затухающему костру. Чувства Андрея, подавленные усилием воли, взыграли вновь. Влюбленный сыщик вычитал между строк, что Катерина, как и прежде, одинока и целомудренна и в ее жизни не появился новый мужчина. Надежда налетела на Пряжникова ураганным вихрем, он взмыл в облака и возликовал. Добрых пять минут он парил в лазурных небесах, прижимая к груди Катерину.

Дирли-Ду смотрела на своего друга, молчала и улыбалась. Андрей плавно и постепенно спустился на землю. Реальность, однако, не ранила острыми шипами. В его объятиях находилась не Катя, а другая женщина, но не менее прекрасная. Несомненным плюсом Дирли-Ду по сравнению с Катериной была ее территориальная близость. Дирли-Ду можно было пощупать, обнять и уволочь в спальню или никуда не уволакивать. С парижанкой Катериной этот номер не проходил.

– Я хотела бы сфотографироваться с тобой, – сказала Дирли-Ду. – На память.

– Почему вдруг? – удивился Андрей.

– Просто так. Я сейчас веселая и красивая. И любима тобой. Хочу запечатлеть себя в этом состоянии. – И чтобы ты тоже был рядом.

– Думаю, ты всегда будешь веселая и красивая.

– И любимая?

– И любимая, – помедлив, ответил Пряжников. – Впрочем, недостаточно уверенно.

– Если я бесследно исчезну из твоей жизни, дни, проведенные со мной, останутся в твоей памяти, как яркая вспышка. И еще будет фотография.

Андрей на секунду задумался. Мечты о далекой Катерине были приятны, и письмо пылало в кармане, поджаривая бок, но представить, что ночь он проведет без Дирли-Ду и не увидит ее завтра утром рядом с собой в кровати, было невозможно.

– Вопрос твоего внезапного исчезновения мы уже обсуждали. Никуда ты не исчезнешь, – твердо сказал Андрей. – Я не позволю.

Дирли-Ду загадочно улыбнулась. Она была вполне согласна, чтобы Пряжников не позволял ей исчезать. Главное – отвоевать его у посторонних мыслей, из-за которых он на глазах превращается в чужого человека, далекого, непонятного и неподвластного ее чарам.

Андрей прислушался. Письмо пульсировало в кармане, как полнокровная артерия. Ночью, когда Дирли-Ду уснет, он прочитает его еще и еще раз.

Виола млела под руками массажиста, горячие волны истомы накатывали одна за другой, превращая тело в расплавленный воск. Единственным покровом на Виоле был слой ароматического масла. Его терпкий запах кружил голову. Великолепно смуглый, мускулистый, высокий массажист тоже не страдал излишней одетостью, но на нем все-таки была набедренная повязка из материала, имитирующего шкуру тигра, а на лбу сияла поддельными сапфирами диадема.