Дирли-Ду достала откуда-то полароидный снимок. Фотокамера запечатлела дикие от ужаса глаза Дирли-Ду, разинутый в крике рот и шлейф мокрых волос.

– Ты очень фотогенична, – подметил наблюдательный сыщик. – Можно я оставлю себе?

– Нет уж, верни. – Дирли-Ду протянула руку за фотографией.

Андрей снова уткнулся в блокнот. Дирли-Ду вздохнула:

– Дождь. Невыносимо. Говорят, нет плохой погоды, есть плохая одежда, а мне все равно лето милее, хотя платяной шкаф не закрывается. Теперь начнется слякоть, мокрый снег, пронзительный ветер. Скучно. Как скучно. Может, мне еще с парашютом прыгнуть? Пряжечкин, ты совсем мною не занимаешься!

– Я работаю, – жалобно прогундел Андрей.

– Работаешь! Макс и Костя тоже работают, но у них есть свободное время для похода в казино, а уж для меня они наверняка бы отложили все свои дела.

– Все-таки ты слишком часто называешь эти два имени.

– Я поняла, почему вы трое – все такие разные – быстро нашли общий язык. Вас объединяет одно качество – влюбленность в свою профессию. Я вас мало знаю, но уже раскусила. Вездесущий Колотов ради убойной строчки в газете продаст Родину, ради жареной информации проползет три километра по канализационному стоку, ради интересного сюжета пожертвует бочкой своего любимого пива – и все это не из-за денег ведь, я думаю, а из любви к искусству, из желания видеть печатные плоды своего творчества. – Ты, Андрей, такой же, готов забыть о неземном рыжеволосом созданье, которое скучает рядом на диване, из-за невесть куда пропавшей девицы, носатой, пресной, некрасивой.

– Я попрошу не оскорб…

– И не проси. Но самую фанатичную преданность делу мы наблюдаем в случае с Константином Смирновым. Я бы назвала его «антигероем нашего времени».

– Почему?

Вспомним произведение Лермонтова «Герой нашего времени», – тоном учительницы младших классов заговорила Дирли-Ду. – Лермонтов описывает человека, воплотившего типические черты поколения. Если бы он писал свое произведение в девяностые годы, кто был бы героем нашего времени? Представил? Безрадостная картина. Это был бы человек, озабоченный погоней за золотом, с калькулятором в руках ежесекундно переводящий рубли в доллары и обратно, личность меркантильная, холодная, трезвая, уверенная во всемогуществе денег и к тому же больная пофигизмом. Подходит под это описание Костя? Нет! Даже наоборот! Мы не можем выявить в нем ни одной распространенной сегодня черты. Он уникален и удивителен. Бессребреник и настоящий гражданин, интересы общества для него выше личных, честный, пламенный, неутомимый, самоотверженный… Знаешь, Андрей, я им восхищаюсь.

– Так, приехали.

– Я совершенно искренне говорю. Костя удивительный. Я им восхищена. А ты разве нет?

– Ну…

– Нет, правда, ведь очень редко встречаются такие самоотверженные люди? Во время революции встречались, во время Великой Отечественной, а сейчас уже нет.

– Я…

– И такой весь электрический. Если бы я была его подругой, то все время боялась бы стать жертвой короткого замыкания.

– Хорошо, что ты не его подруга.

– А с тобой, Пряжников, мне в данный момент скучно! Да, почему я не пошла в казино? Развлеклась бы. Вдруг выиграла бы крупную сумму. Но, конечно, между Костей и Максом я была бы как меж двух огней. Капитан стрелял бы в меня молниями, Максим, невзирая на дружбу с Пряжниковым, привалился бы к моему горячему окорочку. Застряла бы между двумя пламенными юношами, как между Сциллой и Харибдой, сгорела бы, наверное, от…

– Как ты сказала? – встрепенулся Андрей. – Между Сциллой и Харибдой?

– Ну. А что?

– Редкое выражение. Его практически никто не употребляет. – Андрей с подозрением смотрел на Дирли-Ду, так, словно приверженность к языковым красотам могла ее как-то компрометировать.

– Обычный фразеологизм мифологического происхождения, – пожала плечами Дирли-Ду. – Ты вроде бы заканчивал гуманитарный вуз?

Андрей пристально изучал лицо Дирли-Ду. От этого приятного занятия его оторвал телефонный звонок.

– Босс, приезжай. Ты проверь свою линию, я звоню уже три часа, – раздался в трубке невеселый голос Валеры Тимофеева. – Нашлась Алена.

Ирина рыдала на кухне, глотала корвалол и оглядывалась на закрытую дверь. Там, в темноте квартиры, спали трое детей, и она боялась их разбудить.

Искреннее сочувствие к молодой женщине постепенно сменялось в Андрее глухим раздражением. Приглушенные всхлипы и причитания Ирины были удручающе однообразны: похоже, своей смертью Алена доставила сестре единственную проблему – необходимость истратить энную сумму на похороны. И Андрею казалось – Ирина оплакивает не Алену, а эти деньги.

– А нельзя за государственный счет? – с надеждой спросила Ира, отрывая от лица мокрый платок. – Как жертву преступления? Мы ведь очень стеснены в средствах. Трое детей…

«Стесненные в средствах», между тем отметил мысленно Пряжников, продолжали укреплять свое благосостояние. Космический звездолет – новенькая плита «Бош» стояла в углу кухни. До потолка взметнулся сверкающий трехкамерный холодильник – тоже новый. Каскадером висел на стене цветной телевизор. На полках громоздилась пластмассовая утварь – комбайн, фритюрница и т. д. И радовали глаз только что установленные пластиковые окна – тоже недешевое удовольствие.

Андрею стало грустно. Встреча с вожделенной Аленой Дмитриевой прошла по самому отвратительному сценарию – она лежала на ледяном столе, не способная ответить ни на один вопрос сыщика, он стоял рядом, разочарованный и унылый. И теперь вот бессердечная сестрица наполняла битком набитую дорогой техникой кухню стенаниями по дензнакам, которые она должна будет истратить. А горевать нужно было, по мнению Пряжникова, о другом. О милой, доброй, несчастной Алене, так нелепо закончившей жизнь в маленькой березовой роще, золотой от осени и мокрой от бесконечного дождя.

– Ну, хватит рыдать. Иди, там Машка возится. – В дверях появился крепкий парень в майке и спортивных брюках. Он протянул Андрею руку и спрессовал его ладонь железными тисками. – Михаил. Давай за Аленку.

На столе моментально возникла запотевшая бутылка водки, а из холодильника (въедливый Пряжников отметил, что съестная начинка у трехкамерного гиганта – словно на рекламной картинке) появилась закуска.

– Я не очень пью, – признался Миша. – Но за Аленку надо. Жаль ее. Ты Ирку не слушай. Мы не бедствуем. Похороним сами. Поминки, памятник – все как у людей. Где ее нашли?

Березовую рощу невдалеке от комплекса «Родниково» облюбовала домработница одного из коттеджей для выгула хозяйского ротвейлера. И сегодня ротвейлер по талию ушел в грунт, с остервенением раскидывая вокруг себя комья мокрой земли и пытаясь что-то найти под опавшей кукурузно-желтой листвой. Домработница пыталась обуздать дурные наклонности ротвейлера и настойчиво оттаскивала его от полюбившейся березы, но упорное животное не прекращало своих археологических изысканий, пока на свет не появилась голая женская рука. Хаузкиперша полежала десять минут в обмороке, потом встала, избавилась от прилипших березовых листочков и отправилась за подмогой. Тело пролежало в холодной и влажной земле одну-четыре недели, сообщили Пряжникову. И Пряжников с содроганием думал о том, как Валера Тимофеев вез Ирину на опознание, чтобы предъявить ей останки бедной Алены, наполовину слившиеся с перегноем.

– Давай еще по одной, – предложил Михаил. – Ба, два часа ночи уже! Аленка всегда мне нравилась. Она не такая, как все. Была. Чего в ней не было – хамского напора, вульгарности и самоуверенности. Знаешь, молодежь сейчас какая – в мозгах полный ноль, ограниченность, заурядность, и от этой ограниченности и скудоумия – сокрушительное бульдозерное самомнение. Алена всего этого была начисто лишена. Ее… изнасиловали?

Андрей покачал головой. Над Аленой, к счастью, не издевались. Ее ударили по затылку чем-то тупым и тяжелым. Возможно, она даже не успела понять, что ее убивают. Эта мысль приносила тоскующему детективу хоть какое-то облегчение. До последнего момента он все еще надеялся найти Алену живой, а не мертвой.