Бостон

Сентябрь 1845 года

На набережной всегда царило оживление, но за все прожитые в Бостоне годы Виктория Мария Райен ни разу не посетила эту часть города. Впервые она увидела шумные причалы шесть лет назад, когда десятилетней девочкой приехала из своего калифорнийского дома в гости к тете и дяде. Приезд запечатлелся в ее памяти как яркое событие; страх уступил место радости.

Должно быть, осенний воздух пропитан духом приключений, подумала она; всеобщая суета, гвалт, грохот снующих взад-вперед повозок создавали необычную атмосферу. Таинственные ящики с шелками, пряностями, драгоценными камнями, что выгружались из трюмов кораблей, рождали буйные фантазии о таких далеких странах, как Индия и Китай.

Заморские запахи – а некоторые из них были настолько тошнотворными, что спутники девушки зажали носы платками, – вызывают приятное волнение, подумала Виктория. Ее любимый кузен, выражая свое недовольство, раздраженно натянул толстый шерстяной шарф на нос и рот и бросил на девушку исподлобья хмурый взгляд, чтобы напомнить ей, что он считает эту вылазку нелепой и безрассудной.

Конечно, Син уже поделился с преподобным Гидеоном своим мнением относительно прогулки по бостонскому порту – слава Богу, он сделал это тайно, чтобы не выдать ее план дяде Симесу и тете Кэтрин, но весьма прямолинейно. Хотя Син возражал – он даже повысил голос, понимая тщетность своих усилий, – она была уверена, что он, как всегда, согласится сопровождать ее.

Тори поежилась, крепче прижалась к плечу старшего кузена и ощутила, что его мышцы напряглись. Син был недоволен, она знала это, но не мог дать волю своим чувствам в присутствии стольких людей. Вся группа находилась под присмотром и опекой преподобного Питера Гидеона.

Девушка посмотрела на шагавшего рядом высокого светловолосого священника; его лицо выражало решимость и сосредоточенность, оно напоминало лики святых из католического детства Тори. Теперь она исповедовала протестантскую веру – как отец до того времени, когда ради ее матери принял католичество, – и восхищалась Питером Гидеоном с экзальтированностью шестнадцатилетней девушки.

Син, не питавший столь восторженных чувств к преподобному отцу, сердито пробормотал:

– Это чистый абсурд! Как могла тебе прийти в голову идея отправиться сюда, чтобы проповедовать матросам и грузчикам воздержание от спиртного? Вероятно, в конце концов, мы окажемся на дне гавани. Или нас затащат силой на какой-нибудь иностранный корабль.

– Вряд ли это возможно. Нас слишком много.

Тори обвела взглядом компанию, состоящую в основном из последователей или прихожан Питера Гидеона. Несомненно, она была не единственной поклонницей преподобного.

Гидеон выделялся из любого общества. Его внутренняя сила и неистощимое красноречие позволили быстро собрать вокруг себя в Бостоне многочисленную паству.

– Посмотрите на этих людей – отбросы человечества…

Голос священника едва не потонул в грохоте повозок, криках, пронзительном скрипе швартовых. Возбужденные иммигранты заполнили набережную; в основном они были одеты бедно, кое-кто облачился в свой единственный приличный костюм.

Склонив светловолосую голову, Син прошептал на ухо Тори:

– Твой драгоценный святой Питер осуждает бедность?

Ее обтянутая перчаткой рука сильно сдавила плечо Сина, хотя вряд ли он ощутил это в полной мере через пальто и рубашку.

– Не будь таким безжалостным.

– О, маленькая кузина, я бы никогда не смог быть жестоким по отношению к тебе, – сказал Син, вздохнул и добавил со смирением в голосе: – Тебе это известно. Ты подчинила меня себе, когда тебе было всего двенадцать лет.

– Одиннадцать. И ты не имел ничего против, так что не изображай обратное.

Торжествующая улыбка Тори могла бы растопить сердце статуи; она убрала выбившуюся из-под шляпки прядь волос, кокетливо улыбнувшись спутнику. Ее лицо обрамляли золотисто-каштановые волосы, обычно тщательно причесанные, но сейчас свободно ниспадавшие на плечи. Порой Тори можно было принять за испанскую цыганку. Даже ее глаза, в уголках вздернутые вверх и излучавшие из-под изящно выгнутых бровей фиолетовое сияние, были необычными, они притягивали к себе взоры. Протянув руку, Син дернул ее за волосы.

– Злюка.

– Только когда я хочу быть ею.

Тори бросила на кузена предостерегающий взгляд, но ее упрек был явно проигнорирован. Син усмехнулся и просвистел мелодию популярной кабацкой песенки. Право, иногда он бывает просто несносным, и, если бы она могла выбраться из дома без него, она бы сделала это не колеблясь.

– Не обижай меня, – произнесла Тори. – Если тебе неприятно сопровождать нас, можешь вернуться домой.

– И пропустить такое зрелище? – Голубые глаза Сина лукаво засияли. Он выпрямился, спрятал волосы под свою строгую шляпу и ехидно добавил: – Ни за что. Я хочу увидеть, как святого Питера вышвырнут из таверны и посадят задом в лужу.

– Следи за своим языком. – Она раздраженно дернула за ленты своей шляпы и гневно посмотрела на кузена. – Ты осуждаешь замечательного человека, потому что тебе не дано понять его благородных и чистых намерений.

Насмешливая улыбка Сина выдала его мнение; Тори демонстративно отвернулась и замолчала. Она туго завязала ленточки шляпы под подбородком. Бессмысленно пикироваться с Сином. Ее кузен больше всего на свете любил спорить до изнеможения. В других случаях, возможно, жаркая дискуссия доставила бы ей удовольствие. Но не сейчас, когда речь шла о Питере Гидеоне. Тори слишком сильно хотела, чтобы все прошло гладко.

Питер должен увидеть в ней не только свою почитательницу. Разве за последние четыре месяца она не старалась изо всех сил привлечь к себе его внимание? И чего она добилась? Он по-прежнему обращался с ней так же вежливо и бесстрастно, как и с другими молодыми женщинами, толпами посещавшими его проповеди или лекции о пользе воздержания от спиртного. И все же иногда она замечала, что он смотрит на нее иначе, нежели на других. Этот замаскированный интерес вызывал у Тори смятение, она чувствовала, что он существует не только в ее воображении.

Право, как жаль, что Питер Гидеон смотрит на нее не так, как это делает Син; кузен бросал на нее красноречивые взгляды, думая, что она не замечает их. Тори видела на его лице то удивление, то печальное выражение. Конечно, она взрослеет. Подростковая угловатость постепенно исчезала, но зато появилась женственная плавность линий! Син это заметил, но он был ее кузеном, а Тори хотела, чтобы Питер увидел в ней не ребенка, а девушку.

– Перестань пялиться на него. – Син грубовато толкнул Тори, и она вспыхнула от возмущения и неловкости.

– Я не пялилась.

– Отрицать это бесполезно. Я вижу разницу. Тебя всякий раз выдает слюна на подбородке.

Прежде чем она успела выразить свою ярость, Питер остановился перед таверной, выбранной им для первого выступления. Таверна имела более вульгарный вид, чем представляла себе Тори, рисовавшая в своем воображении толпы неотесанных матросов и грузчиков. Мужчины прогуливались перед облезлым деревянным фасадом с приоткрытой покосившейся дверью. Из заведения вырывались клубы дыма, доносились шум и смех.

– Мне это не нравится, – растерянно пробормотал Син.

Сжав руку Тори, он заставил ее отступить на шаг.

Тори вырвалась и, не дав Сину времени остановить ее, протиснулась к Питеру. Священник посмотрел на девушку, одарил ее своей неземной улыбкой. У нее перехватило дыхание. Значит, он берег эту улыбку только для нее. О, ей не померещился его интерес…

Солнечные лучи заиграли в светлых волосах Питера Гидеона; его обычно громкий голос на этот раз прозвучал тихо:

– Мисс Райен, вы хотите зайти туда со мной?

– Конечно.

Не реагируя на вялый протест Сина, она стремительно направилась в таверну впереди Питера.