К двери кабинета подошел Рамон, встревоженный сердитым голосом хозяина, и Тори отправилась принимать первых гостей, которые ждали в sala grande[27]. Она обрадовалась бы любому предлогу для бегства и была благодарна Рамону, который понял причину ссоры. Слава Богу, она не заплакала при отце… который обошелся с ней возмутительно, несправедливо; покатившиеся по щекам слезы оставляли следы на рисовой пудре, которой Тори старательно покрыла лицо.

Рассерженная девушка остановилась перед освещенным канделябрами зеркалом и уставилась на свое отражение. Стараясь не испортить еще сильнее тонкий слой пудры, она стерла следы слез краем кружевного платка. Свет свечей, преломленный хрустальными призмами, падал на лицо девушки маленькими радугами.

«О, я так бледна, – встревожено подумала Тори, – мои глаза при таком освещении кажутся почти черными». Ей казалось, что ее терзает кошмар. Она не знала, как остановить его…

Отец был прав, когда сказал, что она по-прежнему находится под его опекой. Она не предполагала, что он проявит такую черствость, проигнорирует ее желания. Это был не тот человек, которого она боготворила в детстве, о котором с нежностью думала в Бостоне, который так обрадовался ее возвращению. Этот Патрик Райен был для нее незнакомцем, загадкой, настоящим доном Патрисио. Переделанное на испанский лад имя идеально подходило ему. Всегда ли он был таким властным? Или дело в том, что она никогда так открыто не восставала против него по важным вопросам?

Сейчас ей не стоит волноваться из-за этого. Позже, уединившись в тихой спальне, она придумает, как убедить отца в том, что он не должен принуждать ее к браку с Рафаэлем.

Лейтенант Брок ждал ее в sola. Скоро прибудут другие гости, если это еще не произошло. Господи, она не сообщила отцу о приходе лейтенанта. Это объяснялось волнением, но она окажется в неловком положении, если Дейв будет влюбленно смотреть на нее в присутствии отца после ее страстных заверений, что она любит одного Питера и больше никого.

Все еще охваченная волнением, Тори дошла до sala grande, вошла через открытые двери в комнату с высокими пальмами в горшках и массивной испанской мебелью и заставила себя радостно улыбнуться. Кованые канделябры освещали длинную залу. В дальнем конце перед высокими окнами, выходившими на покрытую изразцами веранду с фонтанчиком и чистыми голубыми водоемами, в которых плавали маленькие рыбки, спиной к Тори стояли двое мужчин и тихо беседовали.

При появлении девушки они повернулись, словно почувствовав ее присутствие. Она протянула руку и направилась к лейтенанту Броку, чтобы сначала поздороваться с ним. Потом, вежливо переведя взгляд на второго гостя, испытала потрясение: это был Ник Кинкейд.

Изумленная девушка пробормотала что-то в ответ на многословное приветствие Дейва, но ее внимание было приковано к Кинкейду. О, зачем только отец пригласил на сегодняшний обед этого человека? Могла ли она после происшедшего днем держаться так, словно едва знала его?

«Но я на самом деле не знаю его, даже после того, что произошло между нами», – подумала запаниковавшая Тори.

Кинкейд ничем не выдал своего удивления, он лишь слегка наклонил голову; даже в своем черно-белом наряде он выглядел как опасный разбойник.

– Я рад, что, наконец, могу с вами познакомиться, мисс Райен, – невозмутимо произнес он, однако в его глазах сверкнул дьявольский огонек, встревоживший Тори. – Ваш отец так часто говорил о вас, что мне стало казаться, будто мы уже знакомы.

– И… мне тоже, сэр.

Не понявший намеков лейтенант Брок взял руку Тори и поднес к губам, глядя на девушку с нескрываемым восхищением.

– Как приятно снова видеть вас, мисс Райен.

– Спасибо, лейтенант.

Она поспешила отдернуть руку, почувствовав себя неловко из-за тишины, которая воцарилась в sala; казалось, что часы в коридоре отсчитывают секунды слишком громко. Как она сможет сыграть сегодня роль хозяйки? Тем более сейчас, когда она на грани нервного срыва после заявления отца.

Слава Богу, ее спасли тетины уроки. Ослепительно улыбнувшись, Тори повернулась, чтобы поприветствовать дона Луиса и его супругу. Отойдя с чувством облегчения от Кинкеида и Брока, она заговорила непринужденным, раскованным тоном, словно только что вовсе не была готова сойти с ума:

– Дон Луис и донья Долорес, как приятно видеть вас после стольких лет… Пожалуйста, попробуйте это вино – лучшее из всех произведенных на асиенде за последнее десятилетие…

Мария, дочь дона Луиса, вежливо поздоровалась с Тори, с еле заметной улыбкой обмахиваясь веером из слоновой кости, но было заметно, что ее мысли блуждают где-то далеко. Однако внимание Рафаэля безраздельно принадлежало Тори; он, как и Дейв, взял ее за руку и уставился горящими черными глазами на лицо девушки.

– Вы превратились в красивую девушку, донья Витория. – Его улыбка была вежливой, но оценивающей. – Я помню вас худенькой девочкой со скверным характером.

Тори елейно улыбнулась:

– Я изменилась. Я уже не худенькая.

Он засмеялся:

– У вас все тот же острый язычок, донья Витория. Он остался прежним.

– Да, верно.

Вечер обещал оказаться ужасным, хотя еще только начался. Рафаэль, несомненно, знал о гнусной сделке; он смотрел на Тори слишком пристально и оценивающе – не так, как смотрят на друга детства, пытаясь определить, как он изменился, а более расчетливо, словно она была лошадью, которую он собирался купить. Просто возмутительно!

Она решила не замечать более Рафаэля и переключила внимание на Марию, но искусство светской беседы, которое Тори осваивала в Бостоне, помогло ей выдавить из гостьи лишь несколько невнятных реплик. Мария осталась прежней. В отличие от своего брата она всегда была замкнутой и застенчивой, и это делало беседу практически невозможной.

Все это время Тори ощущала присутствие Кинкейда, замечала приподнятый в раздражающей полуулыбке уголок его рта, а также невозмутимую раскованность его позы. Девушка чувствовала, что ее лицо горит; каждый раз, когда она смотрела в сторону Кинкейда, у нее сжималось сердце.

«Это смешно! – сердито подумала она. – Мне следует позвать Рамона – пусть он попросит Кинкейда уйти. Конечно, тихо. Но что я отвечу, если Рамон поинтересуется, почему я вынуждаю гостя дона Патрисио покинуть дом? О Боже, Кинкейд может отказаться, и тогда произойдет неприятная сцена, которую мне придется объяснять… Почему он еще здесь? В Буэна-Висте?»

Она получила ответ на свой вопрос, когда отец с опозданием вошел в sala и представил Николаса Кинкейда как человека, спасшего его на поле боя в Мексике два года назад.

– Серьезно рискуя при этом собственной жизнью, – добавил Патрик Райен, улыбаясь Кинкейду. – Я его должник. Он всегда может рассчитывать на мое гостеприимство.

– Я постараюсь не злоупотреблять им, дон Патрисио, – вежливо ответил Кинкейд, – потому что, когда мы окончательно договоримся о продаже земли, которую вы мне предложили, я буду уже не гостем, а соседом.

– Превосходно, превосходно! Но не торопитесь с выбором. Здесь есть несколько участков, а также большое владение у подножия Сьерры. К сожалению, не возле золотых приисков, иначе я оставил бы его себе…

Тори пристально посмотрела на Ника. Герой. Бизнесмен. Убийца. Соблазнитель. Черт возьми! Похоже, Кинкейд почувствовал ее раздражение. Он бросил на нее насмешливый взгляд, сверкнув из-под длинных ресниц своими золотисто-янтарными глазами. Он словно дотронулся до Тори, и ее нервы натянулись.

– Значит, именно этого человека мы должны благодарить за твое спасение! – сказала она, отвернувшись от Кинкейда и посмотрев на отца. – Тогда, конечно, лейтенанта Кинкейда следует принимать как самого желанного гостя.

Она стала старательно избегать его, потратила четверть часа на скучную беседу с доньей Долорес, обсудила с ней французскую моду. Мария не участвовала в разговоре, она лишь беспокойно поглядывала на своего брата и Кинкейда.