— Ну да! Русским! А что тут такого? — Виктор возбуждённо прошёлся взад-вперёд. — Полгода назад со мной связались русские из Байкальской Автономии. Они не конкретизировали суть конечного продукта. Просто обрисовали общую задачу. Заплатили хороший аванс. Я уже потратил его на мини-факт, замечательный, практически профессиональный монтажный стенд. По-моему, всё удалось по высшему разряду! Я сам не ожидал!

— А зачем русским «тараканы»? — спросил Бен, всё больше убеждаясь в том, что его товарищ — сумасшедший гений.

— Наверное, хотят устроить подлянку чайникам. Почём мне знать! — воскликнул Виктор. — Да и по хрену мне! Русские мне нравятся больше мандаринов! Русские заплатят мне такие деньги, что можно будет купить остров на каком-нибудь архипелаге! Хочешь, поедем вдвоём! Бенни, ты хоть раз видел море?

— Я не видел моря. Разве что на три-М-картинках, — задумчиво сказал Бен. — Вик, русские непременно используют «тараканов», только технологию они всё равно не удержат, рано или поздно она будет в Поднебесной.

— Ещё бы! — Штерн самодовольно улыбнулся. — Только я не намерен ждать «рано или поздно», я сам продам чайникам рецепт, как только они назовут приличную цену.

Бенджамиль понимал, что должен негодовать и ужасаться, но отчего-то не ощущал в себе ни того ни другого. Напротив, всю его сущность захлестнула волна азарта: «Ну и пусть! Пускай мир катится в тартарары! Всё одно веселее».

— Но это же конец света, апокалипсис! — сказал Бен, понижая голос.

— Браво!!! — взревел Штерн. — Двадцать марок штрафа за нецензурно-религиозные выражения!

— Но, Вик, речь идёт о всём мире.

— Срал я на мир!

— Тогда подумай о себе.

— Срал я на себя!

— А другие люди? — беспомощно спросил Бен. — Я даже не представляю, во что это выльется.

— Другие люди? — зловеще проговорил Виктор. — Возьмём, к примеру, тебя. Есть ли у тебя, Бенджамиль Мэй, что-нибудь такое, чего стоило бы держаться в этой гребаной жизни? Отвечай сразу и без раздумий. Молчишь? Молчишь, потому что тебе нечего возразить.

И хотя Бену очень хотелось закричать: «Всё не так!» — он вдруг с ужасом сообразил, что не может назвать ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Он чувствовал, что это неправильно, что Виктор просто запутал его своими словами, перемешанными с «сатом» и сдобренными стимулятором «ши», но, хоть убей, не мог подобрать ни единого довода.

— Эти бешеные дегенераты не станут ждать, пока ты продашь технологию мандаринам, — сказал Бен мрачно, — они просто грохнут тебя в этой комнате и заберут твой аквариум.

— Хрен они заберут! — Виктор засмеялся. — Я сумею за себя постоять, а если не сумею — так туда мне и дорога… Только что-то эти дегенераты не торопятся, — добавил он задумчиво. — Оговорённый срок уж три недели как прошёл, а от русских ни слуху ни духу. Ну ничего, я терпеливый, неделю ещё подожду для ровного счета, а там посмотрим.

— Вик, на кой ты мне всё это рассказал? — тихонько спросил Бен.

Виктор равнодушно пожал плечами, затем извлёк из брючного кармана пакет с красными таблетками, бросил одну в рот, другую протянул Бенджамилю. Бен помотал головой. Виктор сунул таблетку обратно в пакет, поморщился и отхлебнул вина.

— Почему бы и нет? — сказал он после некоторого раздумья. — Мне захотелось, а ты оказался под рукой.

— Очень приятно, — пробормотал Бенджамиль.

Огромные солнечные часы на потолке необъятной гостиной показывали почти три ночи, но сна не было ни в одном глазу. Развалившись в широких креслах, приятели тянули вино и разговаривали. Длинная тень секундной стрелки беззвучно вращалась над их головами, словно лопасть гигантского вентилятора, то становясь чётче, то совсем исчезая в тени. Потолочные светильники были почти погашены, и дальние концы зала тонули в сумраке, только крышка стола-вычислителя да основания колонн излучали прохладное сияние. Штерн курил.

Иногда, распространяя вокруг себя тихое гудение сервоприводов, появлялась Амаль, меняла тарелки с закуской и исчезала, как механическое привидение. Вялые завитки табачного дыма плыли в теплом стоячем воздухе.

— Возможно, ты прав, даже скорее всего прав, — сказал Виктор, отхлёбывая из высокого бокала. — Вся моя жизнь, всё моё отношение к жизни пропитано дрянной ненормальностью, я и сам, в сущности, ненормальный, но даже если ты прав, это всё равно ничего не меняет.

— Почему это не меняет? — возмутился Бен. — Очень даже меняет! Если ты понимаешь, что действия и мысли твои ненормальны, то половина проблемы уже решена. А если вторую половину решить самому не под силу, то можно обратиться к психологу. А что тут такого?

Виктор невесело засмеялся:

— Чудак ты человек, Бенни Мэй! Оно, может, и здорово — поселиться в аутсайде, жениться на толстозадой глупой блондинке, коллекционировать пробки от крепких напитков, каких никогда и не нюхал, смотреть вечерами одобренные отделом культуры лонгливеры, да только мне это не поможет. Во мне проделана дыра, не дыра — дырища! Сквозь эту прореху из меня вытекает сама жизнь со всеми красками, радостями, восторгами! А ты советуешь заткнуть её пробкой от пустой бутылки!

— Ты говоришь так потому, что обкурился и съел две таблетки! — неуверенно возразил Бен.

— Не понимаешь ты меня, — сокрушённо сказал Виктор. — Девяносто процентов своей жизни я делю между «скучно» и «тошно», девяносто процентов чёртовой жизни, когда я не курю, не закидываюсь и не откалываю дикие коленца! Девяносто процентов! Представь себе, Бенни. А всё остальное — пустота и скука.

«Он рисуется, — подумал Бен. — Не может быть такого, чтобы жил человек и не радовался тому, что живёт. Это похоже на кощунство».

— А как же работа? — поинтересовался Бен. — Неужели ты изобрёл этих твоих некробов в приступе скуки? Я бы на твоём месте до потолка прыгал от своей гениальности.

— Я и прыгал… — Виктор прикрыл глаза. — Минут десять прыгал, потом скучно стало… прыгать. Работа — это всего-навсего рефлекс творческой личности. К тому же я подумал, что ничего подобного никогда больше не сделаю. Я использовал свой шанс. Ура… Но теперь-то это деяние в прошлом.

— Нельзя так негативно ко всему относиться, — почти сердито сказал Бен. — Это похоже на кощунство!

— Пошёл ты, Бенджамиль Мэй, — лениво отозвался Виктор. — Мне наплевать на всё и на всех. Таким уж я уродился или стал в процессе эволюции.

— Ты выручил меня там, на улице, притащил сюда, четвёртый час болтаешь со мной о своих делах, и всё оттого, что тебе наплевать на меня?! Все пустота?! — Бенджамиль аж приподнялся с кресла.

— Ну да! — Виктор пожал плечами. — Завтра, вернее, сегодня, я провожу тебя до трубы, посажу в таблетку и больше никогда не увижу. Ты появился из пустоты, в пустоту и канешь.

Бенджамиль возмущённо открыл рот.

— Ты и в школе всегда был задавакой! — сказал он наконец.

Штерн опять достал красные таблетки. Отправив одну в рот, он бросил остальные Бенджамилю. Бен машинально поймал пакетик возле своего живота.

— Закинься, — сказал Виктор, — сразу перестанешь задавать глупые вопросы.

— Ты уже третью глотаешь. — Бенджамиль неуверенно повертел пакет в пальцах. — Не боишься заработать зависимость?

— Херня! Никто не садится на стимуляторы! По крайней мере, не сразу! — заявил Виктор. — Я закидываюсь больше двух лет, и почти никакой привычки. — Он распалялся всё больше и больше. — Если хочешь знать, я и тараканов придумал под стимулятором, и многое другое. Два десятка минут никакой пустоты, никакой скуки, сплошной полет фантазии, а потом можно всю ночь пахать, и две, и три ночи подряд, и десять ночей, и двадцать. В последнее время я сплю не больше часа в сутки, бывает, не сплю вовсе, а чтобы уснуть, надо покурить дряни. Зато никакой тоски!

— Употребление наркотиков ведёт к смерти, — робко сказал Бен. — Это все знают, кроме бандитов из Сити. Общеизвестный факт!

— Ты тоже когда-нибудь умрёшь, а я уж и подавно не собираюсь жить вечно. Ты говоришь, подсесть на стимуляторы? Ха-ха! — Виктор бухнул кулаком по столешнице. — Я точно умру не от таблеток.