— А как становятся этими муверами?

— По-разному, сударь, все по-разному.

— А вы? — спросил Бенджамиль.

— Это долгая история, — уклончиво ответил Мучи. — Не знаю, как и рассказать.

— И всё же. — Бен решил быть настойчивым. — Если я хаджмувер, то уж по крайней мере должен хоть немного представлять, с чем это едят. Вы вроде говорили, будто закончили Инженерную Школу Конрада и потом работали в «Синтовуде». Как же вы оказались здесь?

— Трудно объяснить! — Мучи яростно потёр лоб. — Работал, жил себе в аутсайде. Бело-пурпурный сектор, хорошая квартира, лампочки, диванчики. Жил с женой и дочкой. Образцовый гражданин. А потом на меня снизошло откровение, будь оно неладно.

— Какое откровение? — Бенджамилю становилось всё интересней и интересней.

— Обыкновенное! — Бывший примерный гражданин смачно плюнул в темноту и опять полез за бутылкой. — Когда ж это было? — Он почесал в бороде рукой с фонариком, отчего луч беспорядочно запрыгал по потолку и стенам. — Лет семнадцать назад, а может, и больше, может, все двадцать. Как раз тогда корпорация приняла закон об обязательном имплантировании служебных телефонов. И не то чтобы я был против. Как раз наоборот. Вшили мне в ухо телефон, значит, так надо. Было в этом что-то такое, знаете… Приобщение к клану, что ли, или признание родственной связи.

«Вот так-так! — подумал Бен. — А мне-то, дураку, казалось, будто телефоны вшивали служащим испокон веку».

— Маленькая операция под местным наркозом, — продолжал Мучи, усмехаясь, — и твое ухо становится корпоративным. А через неделю я увидел во сне Бога…

— Бога? — осторожно переспросил Бен.

— Бога! — серьёзно подтвердил батон. — Только я не сразу понял, что это Бог. Догадался уже потом, зимой, тогда Бог приходил ко мне почти каждую ночь. Я пытался говорить с Ним. Вы и не представляете, сударь, насколько это интересно — говорить с Богом, даже если не понимаешь и половины слов. Да что слова, на Него можно было просто молча смотреть… А однажды Бог сказал мне: «Пора в путь, встань и иди». Я проснулся среди ночи. Тихонько поднялся с постели и пошел в кухню. Из ящика стола я достал самый острый кухонный нож. Жена и дочь спокойно спали, каждая в своей комнате. А я нашёл банку с раствором йода и заперся в ванной. Смазав йодом лезвие ножа и крышку от зубной пасты, я прижал крышку позади уха и разрезал левую мочку. Было почти не больно, только страшновато. Из разрезанного уха я выковырял капсулу микротелефона и утопил её в унитазе. Кровь лилась, точно из крана. Закапала всю раковину. Я остановил кровотечение гигиеническими салфетками, в стенной нише нашлась упаковка пластыря. Потом пришлось вымыть пол вокруг раковины. Приведя ванную в относительный порядок, я оделся и ушёл. Никто не проснулся, и никто меня не заметил. Я не взял с собой практически ничего. Что может понадобиться человеку, который идёт на свидание с самим Богом? На станции, садясь в таблетку, я расплатился наличностью, какая-то мелочь завалялась в карманах пальто. Мне хватило, чтобы добраться до чёрного буфера. С тех пор я и живу здесь. Пью самогонку, копаюсь в отбросах, варю средство от насекомых и жду.

— Чего? — спросил Бен.

— Сам не знаю, — засмеялся Мучи. — Наверное, чуда.

— А что же бог? Выходит, он надул вас?

— Ну почему же так сразу и надул? — Мучи слегка обиделся. — Если понимаешь кого-то с пятого на десятое, то, наверное, приходишь в гости не по тому адресу. Здесь уж винить некого. Я за пять лет обошёл весь чёрный буфер, всё кольцо вдоль и поперёк. И били меня, и последнее отнимали, стопы раз десять ловили. Однажды приговорили к шести месяцам принудительных работ за бродяжничество. А я искал Его. Искал Господа. Всем говорил, что не помню, кто я и откуда. — Батон издал тихий смешок. — Сейчас уже и взаправду не припомню своего старого имени. Теперь я Мучи.

Бенджамиль осторожно покивал головой.

— Но Бог стал являться ко мне всё реже и реже. — Голос оборванца жалобно задрожал. — Вы представляете, сударь, что такое абстиненция? Нет? И не надо! Я был как наркоман без дозы. Вы будете смеяться, но я подсел на Бога, как на «скат». Тогда я решил, что Бога надо искать в Сити.

— И вы пробрались за стену?! — полувосхищенно-полуиспуганно предположил Бен.

— Я прожил в Сити почти год, — подтвердил батон. — Богом там и не пахнет. Да… почти год. Потом ситтеры выкинули меня вон. Они нашего брата не особенно любят. Сказали: «Или убирайся, или мы тебя уроем и бутылку за тебя не поставим». Пришлось сматываться. И вот, когда я пробирался в лаз под забором, до меня дошло: я искал Господа в пыли под ногами, а Он в это время летал перед моим лицом, достаточно было лишь поднять глаза. Так-то, сударь!

— А другие хаджмуверы, им господь тоже велел идти в буфер? — с неподдельным интересом спросил Бен. — Он тоже говорил с ними во сне? Как это происходит?

— Что ты заладил: «велел, велел», — укоризненно сказал Мучи. — Откровения у всех разные. Бог даёт человеку знаки. Кто-то распознает их, а кто-то нет.

— А что за знаки? — допытывался Бенджамиль. — Как они выглядят?

Мучи посмотрел на своего спутника с неподдельным изумлением:

— По-разному, сударь, всего и не перечислишь: рисунки на асфальте, облака на небе, числа, случайные встречи…

— Числа?! — возбуждённо проговорил Бен.

— Числа, — подтвердил Мучи. — Всякое число имеет своё значение. Вроде азбуки Морзе: для того, кто не знает, — случайная абракадабра, а для знающего человека — как буквы на экране, читай на здоровье, истолковывай.

— А вы умеете истолковывать? — Бенджамиль сам не понимал, отчего так взволновался.

— Я-то? Немного умею. Вот, к примеру… — Батон огляделся по сторонам, видимо отыскивая этот самый пример. Взгляд его, обшарив стены и потолок бетонной трубы, пробежал по собеседнику и наконец упёрся в рукоятку фонарика. — К примеру, число двадцать два означает противостояние зла и добра, двадцать один — знак странствующего святого, это все знают, а пятьдесят три — это долгая дорога, путешествие, если вам угодно. Как видите, всё сходится. Есть числа, которые на слуху, например тринадцать, оно трактуется как неприятное испытание, предвестник несчастья, если переставить цифры местами, выйдет тридцать один — число искушения и духовного растления, тридцать два…

— Я знаю, — сказал Бен, — число сделки с дьяволом.

Мучи с удивлением покосился на спутника и слегка покачал головой:

— Не совсем так. Я бы назвал это числом выбора и перелома. А дьявол… Множество вещей люди в силу своей общей ограниченности толкуют извращённо. — Бродяга гордо приосанился. — Я ни разу не слышал от Него упоминаний о Сатане. — И, спохватившись, добавил. — Насчёт ограниченности я не про вас. Вы удивительно хорошо образованны для служащего корпи. Откуда? Ведь не в школе же вас научили разбираться в таких вопросах.

— Мои родители были верующими, — признался Бен, — только скрывали это. От них я слышал про Сатану, скупающего людские души.

Мучи опять покачал головой:

— Поверьте мне на слово, сударь, никакого Шайтана и вовсе нет на свете, он лишь отражение людских пороков. И дьявольское число шестьсот шестьдесят шесть означает только преддверие изменения мира. А уж в какую сторону он будет меняться…

Бенджамиль тихонько засмеялся.

— Чему вы смеётесь? — нахмурившись, поинтересовался бродяга.

— Мы тут говорим о черте, о боге, — объяснил Мэй, — но на самом-то деле бога нет. Он выдумка, вроде Санта-Клауса или зубной феи.

— Оно, сударь, вам, может, и виднее, — рассудительно сказал Мучи, — но как же Его нет, когда я с Ним разговаривал?

Бенджамиль раскрыл было рот, но не нашёлся, что возразить.

Луч фонаря скользнул по потолку и провалился куда-то вверх. Стены подземелья немного раздвинулись, и оба теософа оказались в высоком вертикальном колодце.

— Почти пришли, — сказал Мучи, освещая скобы, вделанные в стену, и металлическую крышку над головой. — Нам ещё километра два идти поверху, так что будьте настороже. Эх, одёжка у вас приметная, слишком чистая и новая. Может, махнёмся?