– Войдите.

На пороге возник старший охранной смены.

– Ну?!

– Григорий Дмитриевич, прощения просим, там какой-то человек требует начальство.

– Требует?

– Так точно! Говорит, что прибыл по важному делу, неприятностями грозится. Господина Сонина нет, господина Греве тоже, только вы.

Тяжело вздохнув и заранее себя пожалев, самое старшее (и доступное) на данный момент начальство нехотя распорядилось:

– Проведи прямо сюда.

Недолгое одиночество и тишина закончились с приходом господинчика, в котором уже поднаторевший Григорий влет опознал юриста. Ну или просто доверенное лицо какого-либо промышленника или же купца – их он тоже повидал уже вполне достаточно. Припомнив один из самых первых уроков по этикету от учителя-мучителя (а еще садиста и педанта), временный хозяин кабинета сделал вид, что даже и не собирался первым представляться нежданному гостю, и уж тем более вставать навстречу, выказывая тем самым особое уважение. Так, просто немного поерзал, устраиваясь на стуле поудобнее, и все.

– Присяжный поверенный Вардугин, имею честь представлять интересы господина Бунаева, управляющего «Илис-Блитц».

– Главный инспектор Долгин. Чем обязан?

Представителю незнакомого Грише господина Бунаева хватило ровно две минуты, чтобы внушить к себе стойкую неприязнь. Разговор свой он начал хотя и вполне вежливо, но достаточно быстро перешел к наглым требованиям – прекратить сманивать из их завода мастеровых и уволить тех из них, которые уже работают на фабрике РОК. Ну и сгладить мелкие шероховатости путем небольшой компенсации за понесенные владельцами предприятия убытки.

– Еще раз. Кого из рабочих мы сманили из завода… как его там, «Элис-Блитц»?

– Ну как вы понимаете, такого списка у меня нет, но я и без него могу с полной уверенностью говорить, что инструментальщики и лекальщики перешли к вам в полном составе, вследствие чего выполнение нами текущих контрактов стало фактически невозможным. Следовательно, мы вскоре вынуждены будем платить неустойки. А это совершенно, просто категорически неприемлемо, господин Долгин. И это дурной тон – поступать так, как вы. Так что если не хотите публичного скандала и судебных исков, надо бы решить наше дело миром.

– Скажите, а вы помните, что крепостное право уже давно отменили?

– Не понимаю, при чем здесь это. Но да, прекрасно помню.

– Тогда пора бы вашему доверителю уже привыкнуть к тому, что мастеровые свободные люди. А следовательно, могут сами решать, где им работать, а где нет.

Григорий честно старался соблюдать вежливость и положенную гладкость речи, но раздражение уже начало прорываться сквозь маску невозмутимой вежливости, отчего его слова были особенно убедительны. Вот только у профессионального юриста на такое, похоже, был благоприобретенный иммунитет, ну или очень крепкие нервы. А может быть, присяжный поверенный не вполне понимал, с кем он ведет разговор, принимая своего собеседника за очередного управляющего или там главного инженера, которого требуется хорошенько «обработать» и привести к нужному для доверителя решению. Вот только у обрабатываемого все отчетливее проявлялось и крепло желание почесать костяшки правого кулака о наглую морду изворотливо-скользкого и гораздо более изощренного в словоблудии юриста. И тем самым перевести возникший спор в привычную для бывшего унтер-офицера форму.

– Я еще раз повторяю, никаких компенсаций и увольнений.

– Тогда, господин Долгин, вашу компанию ждут крупные неприятности – владельцы завода очень уважаемые люди, и я не сомневаюсь, что справедливость будет восстановлена. Да и репутация князя Агренева будет изрядно скандализирована публичным процессом.

Тут уж Григорий не утерпел. Причем от раздражения он даже позабыл так старательно усваиваемые нормы касательно поведения и общения в приличном обществе, одним махом перейдя на привычную с детства речь:

– Вот что, господин хороший. Бери-ка ты ноги в руки, и чтобы через минуту и духу твоего тут не было. Ну?!

Надо сказать, что главный инспектор уже успел привыкнуть к тому, что его указания выполняются. Причем, как правило, очень быстро и с достаточным прилежанием. Увидев же победную усмешку на губах непонятливого юриста (ну как же, он ведь добился своего и вывел-таки из равновесия собеседника), Долгин потерял и так невеликие остатки терпения и благоразумия, а робость и опаску перед хорошо одетыми и важными господами он и вовсе давно уже позабыл, после французских-то «каникул». В три плавных шага обогнув массивный дубовый стол на точеных ножках, он одним слитным движением стряхнул Вардугина со стула, одновременно придержав того за шиворот, уберегая от ушиба копчика, и придавив этим самым шиворотом горло неудачливому переговорщику. Слегка успокоившись, Григорий еще разок встряхнул присяжного поверенного наподобие нашкодившего кутенка и с большим сожалением отпустил на волю. Точнее, вначале на пол, а уж потом с помощью короткого тычка носком ботинка указал верный путь в светлое будущее.

– Пшел! Да молча, а то не удержусь. Твое счастье, мурло, что командир отсутствует.

Проводив своего гостя до ворот, на глазах у изумленных охранников главный фабричный инспектор попрощался со своим спутником хорошо поставленным пинком. Увидев, что нечаянно замарал костистый зад юриста отчетливым отпечатком своей обуви, господин Долгин тут же попытался загладить неловкость, самым что ни на есть дружелюбным тоном пригласив «летуна» заходить еще. И желательно не в одиночестве, а с хорошей компанией, состоящей из владельцев «Илис-Блитц». Отвлекся на подскочившего к нему подчиненного, принял у того имущество юриста и довольно заметил:

– Бог ты мой, да вы едва не забыли свой портфель!

Последнее слово Григорий произнес с коротким и энергичным выдохом, а спустя мгновение кожаная сумка с документами врезалась в загривок только-только утвердившегося на ногах и изрядно ошеломленного таким галантным обхождением поверенного. Пришлось инспектору извиняться опять, пока жертва его неуклюжести ворочалась в слякотной грязи подъездной дороги.

– Ох, простите, я так неловок. Вы не ушиблись? Может, мне подойти? Ну нет так нет, всего наилучшего.

И, уже обращаясь к охране, уточнил на всякий случай:

– Службу несем как обычно, без перегибов. Понятно?

Выслушав дружное рявканье, в котором при некотором везении и воображении можно было разобрать: «Так точно!» – начальство огляделось напоследок еще раз и успокоенно направилось к фабричной столовой. Эта сторона его многочисленных обязанностей (то есть периодически снимать пробу со стряпни поварих) вспомнилась как нельзя вовремя, и, кстати, такая «нагрузка» Григория совершенно не тяготила. Как, впрочем, и регулярные проверки фабричного уложения об охране труда в ткацко-швейном цеху, так как после них у инспектора неизменно поднималось настроение. Причем иногда так явно, что приходилось поворачиваться к персоналу спиной и думать на отвлеченные темы, попутно ощущая затылком откровенно-зазывающие взгляды некоторых красавиц, из тех, кто побойчее и попроще (да и практичнее, чего греха таить) нравом. Имелись среди мастериц залповой стрельбы глазами и такие, кто были очень даже не прочь немного покрутить «лубофф» с таким видным мужчинкой (раз уж сам князь к ним не заходит) – особенно ежели без заметных через девять месяцев последствий. И с приятственными девичьему сердцу знаками внимания в виде различных подарков. Вспомнив об одной такой, Григорий залихватски крякнул, подкрутил кончики усов на положенный угол и решил, что вечерний обход нынче он начнет с ткачих.

Было забавно наблюдать за группой офицеров, всеми силами показывающих окружающим, как им совсем-совсем не холодно и что они ни разу не задубели на пронизывающем апрельском ветерке. Благородная синева их лиц и покрасневшие уши с носами прекрасно оттеняли весь блеск и великолепие парадно-выходных мундиров лейб-гвардии – с обилием золотого цвета в аксельбантах, эполетах и вышивке, наличием обязательной к ношению шашки у левого бедра и отполированных до серебристо-матового блеска сапог. Вообще-то полагалось прикрыть всю эту красоту пусть и не такой красивой, зато теплой шинелью, но гвардейский форс был превыше всего, а следовательно, приходилось демонстрировать несгибаемую волю и воистину железное здоровье.