Этим заключением Маринеско был реабилитирован перед всем миром.

5 мая 1990 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза, с припиской — посмертно.

На старом, тихом, плотно заросшем березами и липами кладбище, которое издавна зовется Бyгровским, его могила затерялась в переплетении узких аллей.

Собственно, и могила, и мраморное надгробие, и бронзовый барельеф на нем, появились лишь тогда, когда имя ученого было признано во всем мире.

До этого его могила десять лет находилась совсем в другом месте у кладбищенской стены, куда по обыкновению сносили опавшие листья, увядшие венки и битые бутылки. На круглой крышке от консервной банки, прибитой к деревянному столбику, было выбито: «Профессор С. С. Четвериков».

О новом захоронении позаботились молодые аспиранты с кафедры генетики Горьковского университета. Профессор Сергей Сергеевич Четвериков лекций им не читал. Они лишь слышали о нем, хотя его имя произносить не рекомендовалось. Еще помнились отголоски прошлых бурь.

Живых пророков, кроме разве вождей, в нашем отечестве никогда не было. Их признавали после жизни, да и то это признание приходило откуда-то со стороны.

Никаких запланированных мероприятий по случаю перенесения праха ученого с мировым именем не было. Гроб опустили в новую могилу, кто-то сбегал за «бормотухой», которой и помянули профессора.

С тех у памятника часто можно видеть живые цветы. Трудно сказать, кто их приносит: то ли очень дальние родственники (близких у него в Горьком не было), то ли благодарные ученики, которых осталось не так уж и много, а может быть, студенты-биологи, которые отличаются необыкновенной верностью своим учителям.

Трудная судьба выпала этому человеку, а вернее он сам выбрал себе такую судьбу. Генетика — одна из немногих наук, известная беспощадной несправедливостью в отношении к своим служителям. Им бы проклинать тот шаг, который они сделали от биологии к генетике…

Были и такие, кто проклинал, публично каялся, отрекался от сделанного, писал покаянные письма и предавал своих учителей. Но все-таки больше было тех, кто выбирал путь изгоев.

За 79 лет своей жизни Сергей Сергеевич Четвериков испытал взлеты признаний и низвержения в забытье, но генетики не оставил, объясняя это тем, что выбранное им направление в науке требует «постоянства и времени, которое надо особенно оберегать от внешних влияний».

Для генетика жизнь коротка, даже если он дожил до глубокой старости.

В научных библиотеках каталог его трудов насчитывает всего… 24 небольшие статьи. Не наберется даже на порядочный том. Ученики Четверикова утверждали, что написать он мог гораздо больше, но ученый старой формации, он закреплял на бумаге лишь то, в чем нисколько не сомневался. Он работал не торопясь, и это помогало избегать ошибок.

Барельеф С. С. Четверикова на здании биофака ННГУ.

Генетика — эта коварная наука о наследственности, требовала адского труда и терпения.

Возможно когда-нибудь воздвигнут памятник основному объекту изучения генетиков — мушке дрозофиле. Впрочем, если увеличить трехмиллиметровую мушку до обозримых размеров, то она превратится в монстра с тигриным полосатым брюшком. С 1909 года генетики всего мира влюблены в это крохотное летающее создание: быстро размножается, потомство большое, мутации ярко выражены.

Советским генетикам этих мушек привез американский коллега Герман Меллер — чудак, поверивший в социализм и приехавший работать в нашу страну.

Сергей Сергеевич Четвериков влюбился в них сразу и бесповоротно. Современники ученого вспоминали, что именно он организовал знаменитый «Дрозсоор» — нечто вроде семинара или кружка, где регулярно обсуждались работы с этой мушкой. Без остроумия не обошлось: «Дрозсоор» называли еще совместным оранием о дрозофиле. Но не только крепкие и звонкие молодые голоса были тому причиной. Вспомнили древнерусское: орание — это еще и пахота.

Когда-то Дарвина в его исканиях сбили белые вороны. Откуда они? Каприз природы? Простая случайность? А может быть, природные популяции не обходятся без внешнего давления? Что если мутации в них уже заложены и на каком-то этапе они проявятся.

В 1926 году Четвериков публикует теоретическую работу, которая тут же становится классической: «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения генетики». Через год на V Международном генетическом конгрессе в Берлине он делает доклад о природных популяциях дрозофил.

Генетики бросились проверять утверждение Четверикова, но кто решится самым внимательным образом рассмотреть двести тысяч крохотных мушек, как сделал это советский ученый. И ему поверили на слово. Пятьдесят страничек его труда перевели на многие языки.

Ученые молодой Страны Советов нашли понимание и признание в Германии, которая первой установит дипломатические отношения с советской страной.

Как покажет история — странная это была любовь. Первыми побратались со своим недавним противником военные. Они с готовностью предоставили Германии военные базы и боевую технику, которые она не могла иметь по мирным соглашениям после Первой мировой войны. В Липецке стали обучать летчиков, под Москвой построили авиазаводы Юнкерса, в Казани посадили в танки крепких немецких парней, а под Самарой развернули лагерь для военных химиков.

В свою очередь Германия была готова принять из СССР ученых всех направлений. Начинают издаваться совместные журналы, приглашаются на стажировку специалисты, проводятся встречи. Не обойдены вниманием и генетики…

Группа студентов и преподавателей Московского государственного университета. В центре — С. С. Четвериков.

Но рай для них закончился в 1929 году, когда началась первая волна репрессий. Она обрушилась и на лабораторию Сергея Сергеевича Четверикова. Что дали его работы стране? Где результаты, полезные Наркомзему? А что это еще за Дрозсоюз? Очень похоже на тайное сборище, для которого мушки лишь прикрытие.

Начались «проработки» в газетных фельетонах. Именно тогда генетику и окрестили «продажной девкой империализма». Незамедлительно последовала реакция — печатались покаянные письма авторитетных ученых.

По Четверикову вынесли постановление — сослать в Свердловск. Он был вынужден покинуть уютную звенигородскую станцию и отправиться в скитания.

В Свердловске для ученого нашли «достойную» должность — смотрителя зоопарка. Затем был Владимир — очередной пункт ссылки, но уже поближе к Москве, к ученому миру. Здесь Сергей Сергеевич учит детей математике и одновременно читает энтомологию и биометрию в учебном комбинате специалистов по борьбе с вредителями леса.

Несмотря на близость, в Москву не тянуло. Там во главе биологической науки оказался страшный для ученых человек — народный академик Т. Д. Лысенко. Газеты и научные журналы разносили всех, кто был против корифея. Брань господствовала на заседаниях ученых советов. Были пересмотрены учебники всех вузов. Лысенко быстро завоевывает ключевые посты в науке. Становится любимцем Сталина, обещая ему скорые невиданные урожаи.

Лысенко начисто отрицал реальность генов. Он считал, что только путем «воспитания» растений можно получить задуманный результат. Захотелось пшеницу превратить в рожь — пожалуйста. Можно путем скрещивания из ели получить сосну. Творит же чудеса Мичурин, этот удивительный старик-самоучка. Как только его не превозносят. А тот творит лишь то, что допускает природа, плохо понимает свою классовую позицию и уж никоим образом рождение нового сорта яблок не смешивает с идеологией. Но он — знамя. Его сделали таким.

В газетах тех лет можно проследить незаметную на первый взгляд, но характерную деталь. На последних страницах газет часто появлялись объявления о смертях ученых-биологов с обычной формулировкой — «скоропостижно скончался». И только сейчас это словосочетание можно заменить на «инсульт», «застрелился», «сердечная недостаточность».