Чарльз смазал удар!

— У-у-у-у-у!!!!

Шар прокатился по столу, впустую толкнул другие шары... Да нет! Не просто впустую! Как будто специально, шары раскатились в идеальную для удара позицию!

Волею судьбы...

— Ой... Чарльз... Прости, пожалуйста... — схватился за голову Мишель.

— Ох-х-х... — выдохнул Маттиас, кладя кий и отходя от стола.

Коперник тем временем наклонился над столом и спокойно положил шар в угловую лузу.

Чарльз еще раз вздохнул. Похоже, ему не суждено выиграть у этого большого ящера... это судьба. Он посмотрел на Мишеля, огорченно дергавшего ушами:

— Ладно... Чего уж там. Будет и другой раз...

— Чарльз, ты хорошо играл! — сказал Коперник, отходя от стола. — Я и вправду думал, что ты наконец-то выиграешь.

Маттиас церемонно склонил голову и потянулся за своей палкой для грызения. Не та, что ему подарил Фил, на последней встрече, другая. Эту Чарльз сам притащил с дровяного склада, поскольку упавших ветвей, во внутренних садах Цитадели, увы, не нашлось. Погрызя палку и немного успокоив нервы, он опять обернулся к Копернику:

— Тебе и на этот раз повезло. Как всегда.

Коперник широко улыбнулся Мишелю:

— У меня теперь есть собственный тайный агент.

— Я не нарочно! — Мишель полыхнул как маков цвет.

В ответ Коперник зубасто ухмыльнулся и положил на плечо юноше тяжелую когтистую лапу:

— Никто тебя и не обвиняет! Это всего лишь дружеское подтрунивание, мы с Чарльзом просто готовимся к следующей игре, правда, Чарльз?

Маттиас залпом допил остаток фруктового сока.

— Не сегодня, друг мой... — он бросил на друзей многозначительный взгляд. —  На вечер у меня другие планы.

Коперник удивленно приподнял брови:

— Что это ты задумал?

Маттиас ехидно прищурил глаза и пошевелил усами:

— Думаю, тебе не составит труда догадаться самому. А теперь прощайте друзья, я должен идти. Мишель, попроси Коперника еще поучить тебя бильярду. Кто знает, может, ты даже побьешь его.

Мишель кивнул:

— А... Да. Попробую. Ну... Как это... А! Желаю удачи, да!

— И передай привет леди Кимберли, — подмигнул Чарльзу Коперник.

Маттиас, недовольно скривился и некоторое время грыз свою палку, нервно подергивая хвостом. Потом не выдержал:

— Откуда ты знаешь?!

— А ты думал, мы никогда не догадаемся? — в очередной раз оскалился Коперник. — Чарльз, ты же знаешь — в Цитадели секретов не бывает! Все видели, как ты меняешься, когда она входит в комнату. А кто не видел, тому рассказали, да еще добавили, как ты увивался вокруг нее на последней встрече грызунов; кроме того, доктор Шаннинг по секрету растрепала всей Цитадели, что позавчера ты писал любовную поэму, прямо на заседании Гильдии Писателей.

Коперник наклонился вперед и громогласно шепнул на ухо крысу-морфу:

— Я считаю, что вдвоем вы смотритесь просто прелестно!

Маттиас скрипнул зубами и поежился. Неужели об этом знает уже вся Цитадель? И как могла Шаннинг видеть его поэму, он же наклонился и загородил ее кучей свитков!.. Ну ладно, он все равно ничего не мог поделать... а кроме того, кому какое дело?! Почему он должен позволить кому-то там разрушить его планы? Да ни за что на свете! Пока никто не крутится вокруг, значит пока все благополучно! Разве что Мишель, вон  лыбится во всю рожу, и Коперник, ну такой довольный!.. А еще друзья! Ух!

Маттиас скрипнул зубами, раздраженно куснул свою палку и откланялся:

— Ну, тогда я пойду. Желаю хорошо провести вечер. Вам обоим.

Выйдя наружу, Маттиас вдохнул прохладный вечерний воздух. Скоро, уже так скоро придет осень, опадут листья, затопятся громадные печи, отапливающие целые здания, пожирающие ежедневно возы дров... Их запас на зиму уже сейчас копится на хозяйственном дворе.

Потом упадет снег...

В зимнее время Цитадель окружают нетронутые снежно-белые ковры и тишина. Очень обманчивая тишина. Стоит только углубиться в лес — и вполне можно наткнуться на жуткие свидетельства гибели неизвестных путешественников, до поры скрытые снежным покрывалом. Пропитанный кровью смерзшийся снег, может лежать неделями, прежде чем его укроет следующим снегопадом или съедят падальщики. Страшная смерть — кровь вытекает из ран, снег скрадывает крики о помощи, а леденящий холод постепенно крадет силы и желание сопротивляться смерти...

Если повезет, то патрульные из Цитадели найдут тебя, услышав стоны.

Если же нет...

Маттиас выбросил из головы мрачные мысли. Он видел много смертей, глупых, героических, странных... и не желал о них думать. В конце концов, несмотря ни на что, Чарльз считал зиму любимым временем года.

Летом слишком много работы, чтобы организовать какие-то серьезные посиделки, а вот зимой... Урожай собран, поля вспаханы, мясо сложено в морозном подвале и тогда, длинными вечерами жители Метамора собираются в таверне или в Гильдии Писателей, чтобы слушать рассказы у огня каминов, или просто сидеть в большой компании...

Даже некоторые крысы-затворники вылезают из подвала — от скуки, или может быть от холода; ведь подземелья Цитадели недостаточно населены, чтобы их отапливать, а теплых полов не хватает, чтобы обогреть наружный пояс подземелий зимой.

Но сейчас в самом разгаре лето, зеленеют листья, цветут цветы в палисадниках и на грядках. И хотя Чарльз сам никогда не занимался работой в саду или на ферме, он знал к кому обратиться... Разумеется, он заплатил фермеру, ибо она слишком ценна и редка, чтобы срезать ее ради простой прихоти...

Он успел вернуться в Цитадель до заката, хотя солнце уже склонилось к горизонту, а значит, ему стоило поторопиться.

Чарльз скорым шагом прошел в свою комнату и, закрыв дверь, стащил  испачканный за день камзол. Следом отправились штаны и нижнее белье. Оглядев свое обнаженное тело, крыс-морф взял из шкафа щетку-массажку, и начал расчесывать мех, стараясь достать до самой кожи. Напоследок уделив особое внимание меху на шее и лице, он отложил щетку и подошел к умывальному тазику, возле кровати. Теперь пришло время вымыть ладони, когти и еще одну, весьма заметную часть его тела – хвост.

Опрятный крыс всегда уделяет время гигиене столь важной части тела, Маттиас же очень опрятен. А потому, отмыв руки, он достал из трюмо два небольших полотенца, и хорошенько намочив одно из них, тщательно протер хвост по всей длине — сначала мокрым, а потом сухим.

Чарльз не уставал удивляться гибкости своего нового тела, — став крысой-морфом он свободно мог повернуться почти назад. Более гибким и юрким телом могли похвастать только молодые кошачьи, да и то не все, не все...

Вот и все. Напоследок, бросив полотенца и снятую одежду в корзину, Маттиас открыл шкаф, снял с вешалки мерцающие благородным темно-зеленым бархатом рейтузы с камзолом и аккуратно положил на перину. Потом еще раз осмотрел свое отражение, мельком бросив взгляд на одинокую алую розу, стоящую в глиняной бутылке на трельяже, перед зеркалом... И загляделся. Величественный полураскрытый бутон, полный алых лепестков, покрытый мелкими капельками воды, казалось, любовался сам собой, изящно изгибаясь перед покрытым серебряной амальгамой стеклом. Не прошло еще и двух часов, как ножницы садовника срезали его с ветки...

Надев рейтузы и камзол, Чарльз снова взглянул  в зеркало. Темная зелень его наряда великолепно оттенила светло-коричневый мех и желтые глаза. Маттиас любил носить одежду зеленых оттенков и многие соглашались, что она очень ему идет. Конечно, он не настолько франтоват, как хотелось бы, но все же, все же... для крысы он выглядит просто великолепно!

Взяв розу из ее глиняной колыбели, он потянулся за палкой для грызения. Но взглянув на нее, остановился: кривая, вся погрызенная, в коре, она выглядела удивительно нелепо в лапах крыса, разодетого в зеленый переливчатый бархат. Подумав с минуту, Чарльз усмехнулся и подмигнул отражению: