Нет, подобное приглашение не было чем-то особенным. Почетным, несомненно полезным, но... большинство его друзей, так или иначе, уже получали таковое. Коперник там бывал, Михась тоже, Шаннинг даже несколько раз, а Фил так и вообще, в герцогской столовой чуть ли не поселился.
Потянувшись и хорошенько зевнув, Маттиас открыл дверцу шкафа. Нужно выбрать что-нибудь чистое, но простенькое, чтобы одеть поверх мокрой шерсти, после купания. И полотенце...
Уставившись в полупустое нутро древнего, как сама Цитадель, и скрипучего, как главные ворота, шкафа, крыс пытался вспомнить — а когда же он в последний раз разговаривал с лордом Хассаном? Не то, чтобы Томас избегал общения, спрятавшись в личных апартаментах. Наоборот — герцог часто появлялся среди простых жителей Цитадели, одним своим видом напоминая всем, что даже он подвластен общей беде. Просто... просто... как-то не о чем им было говорить. К тому же, будучи известным меценатом и покровителем гильдии Писателей, лорд на самом деле прискорбно мало интересовался литературой.
Нет, он читал ежемесячно представляемые магистрами гильдии произведения придворных писателей, но как-то так... без интереса. По обязанности. А самый долгий разговор у них был... дайте светлые боги памяти... да собственно, когда Чарльз просил подъемные для гильдии, почти пять лет назад. Тогда, писателям остро требовалось собственное помещение и хотя бы немного денег. До того, многочисленные просьбы придворных писателей приводили только к бесконечным спорам и ругани в совете. Чарльз же, ненавидя всю эту подковерную возню, обратился напрямую к герцогу — и добился!
В очередной раз потянувшись, Чарльз нацепил на себя что-то не очень чистое, но более-менее целое, так, лишь бы срам прикрыть. Потом сунул теплую шерстяную накидку-пончо в корзину, поверх нее простую полотняную камизу, большое полотенце, пару надежно закупоренных глиняных пузырьков и захлопнул скрипучую дверку.
Проведя в Цитадели шесть лет, Маттиас так и не привык к идее теплой ванны. Всю свою жизнь, он купался в холодных реках с достаточно сильным течением. Самый безопасный вариант — в стоячей воде очень быстро заводилась всяческая водная нечисть, начиная от банальнейших пиявок-кровососов, заканчивая куда как более опасными и неприятными червями-волосянками.
Вот только, чтобы вымыться в привычной холодной воде, Чарльзу пришлось бы выйти за пределы внешних стен, к ближайшей реке. Где-нибудь еще, крыс так бы и сделал, но не в Цитадели. Не там, где в ближайшем овражке запросто может прятаться ватага лутинов. Так что, придется мыться в Банях.
Ах, Метаморские Бани! Целый комплекс моечных, больших и малых бассейнов, постирочных, сушилок... Обогреваемый теплом, идущим из самого магического сердца Цитадели, бесперебойно снабжаемый водой из текущей в глубочайших галереях настоящей подземной реки, он давал возможность мыться и стираться, а зимой и сушить одежду практически всему населению Цитадели. В том числе и Маттиасу.
Но идти туда днем, расталкивая локтями толпу, публично раздеваться, подвергая себя тщательно скрываемым насмешкам и косым взглядам... ну, можно, да только не очень-то хочется. А ведь еще нужно время — высушить мех. Даже в овеваемой горячим воздухом сушилке, это займет не менее получаса. Вот и поднялся Чарльз еще до рассвета, и плелся сейчас по бесконечным и тихим пока еще коридорам с корзинкой в лапе. В ближайшие час или два они заполнятся кипучей праздничной деятельностью, потом жители и гости Цитадели постепенно переместятся на улицу. Третий день Фестиваля... Самый пик праздника. И Чарльз мог бы поклясться — лучшего праздника, за последние годы... да, что там годы, за всю его жизнь!
Распахнув дверь, Чарльз тут же оказался окутан клубами пара, а поведя носом, почуял застоявшийся запах благовоний, скрашенный едким, всепроникающим запахом жидкого мыла. Теплые шершавые каменные плиты коридора, сменились тоже теплыми, но уже гладкими и мокрыми мраморными плитками купальни. А мокрые и гладкие плитки — вещь весьма и весьма небезопасная. Чарльз и сам бывало, скользил по этим плиткам, и видел, как скользили и падали другие. А еще слышал рассказы о метаморцах, поскользнувшихся и ударившихся головой о края ванн, бассейнов и купальных чаш.
Осмотревшись и уверившись, что в зале он один, Маттиас довольно вздохнув, отправился выбирать подходящую ванну. Он любил купаться в одиночестве, пусть даже приходилось вставать до рассвета или ложиться заполночь... Но оно того стоило. Что может быть лучше, чем возлежать в круглой чаше из светящегося бело-розового мрамора, в тишине и покое, подставлять лапы струям текущей воды, лениво рассматривать поднимающиеся от горячей воды клубы пара и лишь иногда менять место — перемещаясь от прохладного к горячему краю или наоборот...
Поставив корзину на край каменной скамьи, возле одной из купальных чаш, крыс аккуратно сложил чистую одежду и бросил на пол грязноватые тряпки. Ощутив кончиками пальцев мех на теле, Чарльз вспомнил себя шестилетней давности и в очередной раз изумился извивам судьбы. Мог ли он, шесть лет назад, поверить... да даже предположить, что остаток жизни ему придется прожить в зверином облике? В шкуре крысы?
Пять лет назад, придя в Цитадель, он ожидал чего угодно, только не этого. Он готовился стать ребенком, малышом, едва начинающим ходить. Готов был даже стать женщиной, хотя и боялся этой перспективы больше всего. Хотя... все же, не совсем. Больше всего, он тогда боялся обрести облик хищника. Ему не нравилось даже думать о такой возможности! Это казалось абсолютно непредставимым!
Уже поднявши ногу над бортиком чаши, Маттиас застыл соляным столбом. Казалось? Или кажется? Сейчас ему отвратительна даже сама мысль, что тогда он мог стать хищником. Да, сейчас. А тогда? Да нет, не может быть... или может?.. Перед мысленным взглядом крыса, как наяву встали строки так и не отправленного письма:
«...в некоторые минуты мне кажется, я готов к изменению, готов принять новый облик, каким бы он ни был — ребенок, женщина, зверь... но проходит миг, и я вновь сомневаюсь. Став зверем, смогу ли я обуздать известные тебе беды моей натуры? Не знаю. Но сколь же притягательна возможность обрести облик тигра, рыси или даже льва...»
С тяжелым вздохом отбросив неприятные воспоминания, Чарльз все-таки опустил ногу в теплую воду. Казалось, ее охватило ласковое и нежное объятье. Сев на теплый камень бортика, крыс поводил ногами в медленно струящейся воде. Мех расплылся, поднялся, колеблемый плавными волнами. Вдохнув поднимающийся от поверхности воды пар, Маттиас стряхнул с обвисших усов капельки воды и осторожно опустился в воду весь.
Некоторое время он просто плавал — раскинув лапы в стороны, погрузив морду в воду, оставив над поверхностью только кончик носа. Тяжелый, влажный воздух и горячая вода, соединившись с оставшейся в теле усталостью, навалились вдруг неподъемной тяжестью, затуманили мысли, желания... и Чарльз безвольно повис в воде, чувствуя как волны, едва ощутимо лижут его тело, шевелят мех, плавно поднимают и опускают лапы...
Зыбкие видения, на грани сна и яви, явились к нему. Леди Кимберли вновь осторожно брала обеими лапами смоченную в Его крови часть Его тела... они вместе склоняли головы перед святым наставником Хугом, а над ними явлен был лик Сына божьего, прекрасный и печальный, в глазах его легким пеплом застыла усталость пройденного пути и в то же время светилась надежда — ожидание новых дорог. Он протягивал руки, благословляя, и улыбка Его изливала спокойствие в их души. Потом они беседовали, и хотя Чарльз не помнил ни единого Его слова, но неизбывная уверенность и ожидание светлого будущего, звучавшие в каждом звуке Его речи...
Чарльз уже просыпался, но все еще дремал, когда дверь купальни хлопнула. Чуть приподняв голову, крыс оттолкнулся лапой от стенки, переплывая подальше от бортика чаши и вглядевшись, узнал Мишеля. Маттиас видел паренька вчера, на мессе, и уже там отметил проявившиеся, наконец, в его облике перемены, порожденные изменением. Лицо юноши определенно стало шире, уши сместились вверх и определенно поменяли форму. А уже сейчас, когда Мишель глянул на масляный светильник, в его глазах Чарльзу привидилось что-то странное — они как будто потемнели... Точно, потемнели.
