Я не могу сказать, как повлияла на судьбу Ощепкова революция, но он всегда сторонился политики, и остается только надеяться, что его энергичная и многообещающая карьера не была оборвана на полдороге каким-нибудь расстрельным взводом ранним утром какого-то зябкого восточносибирского утра»[105]…

Неделю спустя Ощепков сдавал другие выпускные экзамены. В программе значилось уже восемь предметов из области японской словесности: «Японская грамматика», «Японская хрестоматия», «Японское чистописание», «Японское сочинение», «Теория японской словесности», «Чтение японских писем», «Перевод японских газет» и «Китайская письменность». По трем из этих предметов Ощепков получил оценки «Отлично хорошо (5)», а по остальным «Очень хорошо»[106]. Василий окончил Кодокан и семинарию одновременно и одинаково триумфально. Закончилось невероятно тяжелое отрочество, сменившее драматическое детство, и казалось, что впереди Васю Ощепкова ждут только юность, любовь, новые победы и светлое будущее. На самом же деле всего лишь закончилась эпоха восхождений на японские вершины. Наступало время настоящих испытаний.

Почему-то для многих писавших и, наверно, тех, кто еще будет писать об Ощепкове, очень важным является снова и снова указать, что судьба сироты-семинариста обязательно была связана с кем-нибудь из сильных мира сего. Один журналист прямо так и написал: «Дальнейшая судьба Василия была решена императором Николаем II. Да-да, именно так». Нет, конечно, это не так. То, что самодержец в 1903 году подписал указ о создании в России контрразведки, вовсе не значит, что таким образом он лично решил судьбу сахалинского сироты, о котором православный монарх слыхом не слыхивал и который в то время, скорее всего, учился в училище на забытом богом краю империи. Судьба каждого человека, да еще отдаленного от сфер принятия решений, не настолько прямо зависит от них, и рука императора для обычных людей далеко не всегда «десница судьбы», все не так линейно, как бы этого ни хотелось тем, кто млеет от одного упоминания царей, генсеков, президентов, генералов.

Василий Ощепков прожил довольно сложную, хотя и очень короткую жизнь, в которой ему помогали многие, а в юности — особенно много, и часто его судьба зависела от решений других людей, но и тогда это были совсем иные персонажи, без эполетов и корон, те, кто непосредственно окружал Василия, а не умозрительные обитатели дворцов из Санкт-Петербурга. Если кто из вершителей судеб и сыграл роковую роль в его жизни, то это был совершенно другой человек, и произошло это много позже — в самом конце этой странной, немного путаной и трагической биографии. Пока же будущим Василия занимались те, кто был ближе к нему: опекуны и архиепископ Николай Японский.

Не сохранилось никаких сведений, ни единого документа о том, какую конкретную роль в жизни Василия сыграли его крестные отец и мать, упомянутые в записи о его крещении. Нет никаких свидетельств о том, кем стал для Ощепкова загадочный учитель В. Костров. Емельян Владыко, как мы помним, сложил полномочия опекуна с февраля 1912 года. В чем эти полномочия заключались, толком неясно. Утверждение о том, что он и после этого пересылал какие-то деньги Василию в Токио, пока ничем не подтверждено. Тем более непонятно, откуда взялись версии некоторых авторов о том, что именно этими деньгами Ощепков оплачивал свое обучение в Кодокане, — никто и никогда не ссылался на документы, подтверждающие это, но это довольно распространенное предположение.

Очевидно, что в 1912 году, в феврале (или раньше), одновременно со смертью Николая Японского, скончавшегося 16-го числа, в семинарии вынуждены были принять решение относительно будущего Василия Ощепкова. Емельян Владыко уезжал на материк и сдал полномочия опекуна. Неясно, на кого теперь была возложена миссия по получению денежных средств за аренду домов в Александровске, неизвестно, как, когда и куда эти средства перечислялись, но понятно, что на время Василий оказался в подвешенном положении. Весьма вероятно, что именно в это время и было принято решение о его переводе на казенный кошт, то есть на финансирование его обучения военным ведомством России, платившим за подготовку переводчиков из семинаристов. Кто сделал этот шаг? Очевидно, новый глава миссии епископ Сергий (Тихомиров), ректор семинарии Иоанн Сэнума и представитель военных властей России, которому о происходящем, вероятно, сообщили так, как это было тогда принято — письмом, запросив согласия на включение Василия Ощепкова в число кандидатов на будущую службу в Русской армии. Вполне возможно, что сыграл свою роль генерал-майор Владимир Константинович Самойлов, военный агент (атташе) России в Токио, знавший всех семинаристов лично и осведомленный о их успехах. Если кто-то когда-то сумеет написать книгу о жизни этого удивительного человека, такая книга по масштабу и разнообразию приключений превзойдет многие и многие боевики[107].

Так или иначе, теми или другими людьми, но в 1912 году Василий перестал платить за свое пребывание в Токио сам и встал на довольствие в Российском военном ведомстве (если обучение в Кодокане было для семинаристов платным, то кто в таком случае платил за них, не имевших личных денег, неизвестно). В результате по окончании Токийской православной духовной семинарии и школы дзюдо Кодокан Василий Сергеевич Ощепков был отправлен на военную службу в штаб Приамурского военного округа в Хабаровске. В его личном деле секретного агента уже советского штаба Сибирского военного округа записано, что он в 1913 году окончил в Токио «курс японской гимназии» (вспоминать про семинарию в советские времена гонений на церковь было чревато, и семинария во всех документах Ощепкова навсегда превращается в «японскую школу»). Но в этой же анкете, на ее обороте, отмечено, что переводчиком в Хабаровске он служил только с 1914 года (месяц не указан), и там же — что «в Японии Ощепков находился с 1908 года»[108]. Такая путаница обычна для людей, до революции получавших образование в престижных учебных заведениях или (и) за границей, а при советской власти принятых на службу. В уголовных делах подавляющего большинства японоведов, а почти все они стали жертвами репрессий в конце 1930-х годов, перемешаны даты служебных перемещений, места работы, запутаны, и без того непростые, линии жизни. Специально или нет это делалось, сегодня разобраться сложно, но факт остается фактом, и документальные свидетельства жизни Василия Ощепкова нередко противоречат друг другу.

Мы помним, что, по свидетельству Николая Японского, Василий прибыл в Токио и начал учебу 1 сентября 1907 года. Учебный год в Японии начинается 1 апреля, и получается, что, прибыв к 1 сентября, Ощепков приехал ровно в середине учебного процесса. Курс обучения в семинарии составлял шесть лет. Василий окончил ее в июне — непонятно почему, так как в японских школах год заканчивается 31 марта, получил свидетельство об окончании и… Куда все-таки он делся? Уехал в отпуск? На Сахалин — улаживать дела с недвижимостью, доставшейся в наследство? Вполне возможно и такое. Известно только, что, вернувшись на родину, Ощепков дважды попадал в поле зрения полиции: в 1914 и 1916 годах. В первом случае, скорее всего, это было связано с выдачей ему российского паспорта после долгого пребывания за границей. Что касается 1916 года, тот тут и вовсе непонятно, что могло произойти. Так или иначе, но на нашего героя дважды заводились учетные карточки в Департаменте полиции российского МВД, в том его разделе, где в том числе хранились материалы на секретных агентов, а значит, были два его дела. Увы, оба они утрачены. В ответе Государственного архива РФ, где должны храниться эти документы, мы читаем следующее: «В дни Февральской революции 1917 года материалы 8-го делопроизводства были практически уничтожены уголовными элементами при разгроме помещений Департамента полиции». Так что пока приходится признать, что в официальной биографии Ощепкова существует еще одно — поствыпускное «белое пятно» шириной не менее полугода.