— Почему?
— Я уже говорила: потому что женщине не положено мыслить так же свободно, как мужчине.
— Подарите, — сказал Андреа, — отныне я ничего не боюсь.
— А еще, — промолвила Аннета, — напоследок я готова исполнить любое ваше желание.
— Я хочу, чтобы вы меня поцеловали! — неожиданное признание вырвалось из глубины его души, словно птица из клетки.
Аннета изменилась в лице и будто отдалилась на сотни лет. Андреа почудилось, будто она впервые увидела в нем преступника, а еще — мужчину, предсказуемого в своих нечистых желаниях.
— Не думаю, что мой жених будет в восторге от этого, — холодно произнесла она и поднялась с места.
— Простите меня! — сокрушенно произнес он. — Это было помутнение рассудка. Я не хотел этого говорить!
Аннета смягчилась.
— Я не сержусь. Прощайте. И будьте счастливы!
В ту последнюю ночь Андреа долго не спал. Он не понимал, почему думает о новой жизни, когда ему надо возвращаться на каторгу, отчего ему больше не кажется, что он принадлежит к числу побежденных, по какой причине ему не хочется, чтобы беспощадность людей и судьбы притупила его разум и охладила сердце.
Он незаметно заснул, и в полночь его разбудил шорох шагов. Андреа открыл глаза. В пятне лунного света возник тонкий девичий силуэт, и юноша снова зажмурился. Он лежал, не дыша, пока ему на лоб не легла легкая прохладная ладонь. Тогда он сделал глубокий вдох, и в этот миг его губ коснулись чьи-то дивно нежные губы.
У Андреа закружилась голова, и ему почудилось, будто он на мгновение лишился чувств.
Когда он очнулся, то увидел только ряд коек, на которых спали больные. Едва ли Аннета Моро пришла сюда ночью, пришла для того, чтобы подарить ему поцелуй! Повернув голову, Андреа вздрогнул. Рядом с его изголовьем лежала книга Жермены де Сталь. Увидев «Дельфину», он уверился в том, что случившееся было правдой.
Андреа в блаженстве опустил веки. Впервые за долгое время он был благодарен Богу. Посреди ужасов ада ему была дарована толика райского блаженства. Он перестал думать, будто однажды захлопнувшиеся двери никогда не откроются. В его судьбе осталось место для чуда. Теперь у него были силы жить дальше.
Когда за Андреа явились жандармы и вывели его из больницы, ему показалось, что мир изменился. Над мокрой от дождя землей, обвисшими от влаги деревьями, серыми глыбами зданий витала светлая тень Аннеты Моро. А его сердце словно хранило отпечаток прикосновения легкой, нежной ладони этой удивительной девушки.
Андреа ощущал себя музыкантом, которому отрубили руки, но в душе которого сохранилась музыка. Он был готов вновь ступить на территорию, находящуюся под властью злых чар, землю, которой заправляли демоны, враждебно щерившиеся ружьями, бичами и палками.
Когда он присоединился к товарищам по несчастью, Клод Бонне пожал ему руку.
— Я рад, что ты не умер, корсиканец, — сказал он и добавил, понизив голос: — Спасибо за то, что ты нас не выдал.
Расположение и покровительство Кувалды имело большое значение и все же не смогло избавить Андреа от нежелательного соседства. Его новым напарником стал угрюмый человек по имени Гастон Морель, совершивший несколько жестоких преступлений. Заметив среди вещей Андреа книгу баронессы де Сталь (охранникам каторжной тюрьмы не пришло в голову, что книга какой-то женщины могла угодить в списки произведений, запрещенных императором), он бросил:
— На что тебе эта книжонка! Хотя бумага — вещь полезная, в нее хорошо заворачивать табак.
Андреа бросил взгляд на его низкий лоб, тяжелую челюсть, огромные ручищи и угрожающе произнес:
— Только попробуй!
Он сразу понял, что они не уживутся; так и вышло: когда ему хотелось отдохнуть, его напарник предпочитал бодрствовать, если Андреа желал тишины, Гастон нарочно что-то говорил или бормотал. Он имел привычку грязно ругаться и смеялся над юношей, который «дрожал над дамской книжкой» и собирался записаться в школу для заключенных, когда истечет срок наказания за побег с каторги. И все же Морель не осмеливался трогать соседа, потому что видел, как Кувалда при всех пожимал ему руку.
Впереди было семь бесконечно долгих лет неволи, но Андреа старался не отчаиваться. Глядя на темную зыбь воды, багровый шар солнца или гнилые доски своего отсека, слушая скрип снастей, бесконечные удары кирки или тихие стоны спящих товарищей, он думал об Аннете Моро. Он говорил себе, что, возможно, когда-нибудь она пришлет ему письмо. Андреа ждал его, понимая, что ждет послания, которое никогда не придет.
По подушке прополз солнечный луч, скользнул по лицу спящего Дино, коснулся его ресниц. Заметив это, Орнелла неслышно встала, подошла к окну и задернула занавеску, затем снова легла и стала жадно смотреть на мужа, будто впитывая, впечатывая в душу до боли знакомые, родные черты.
Теперь она понимала мать. Потеряв любовь, та утратила все. Иногда Орнелла думала о том, что когда-нибудь они с Дино возьмут Беатрис к себе. Она размышляла и об Андреа: в Аяччо Орнелле не удалось узнать о его судьбе, и иногда ей казалось, что ее несчастного младшего брата давно нет в живых.
Она понимала, что Дино тоскует по своим родным, но не говорит ей об этом, чтобы поберечь ее чувства. Орнелла тоже молчала о некоторых вещах, например о том, что вот уже не первую неделю ощущает по утрам легкую тошноту, а днем — внезапное головокружение. Они прожили вместе совсем недолго, тем не менее она вполне могла забеременеть.
Орнелле нравилось пребывать между неведением и знанием, летать на невидимых крыльях и лелеять свои тайные мечты. Иногда она задавала себе вопрос: принадлежит ли недавно зачатый ребенок миру живых или его душа все еще находится там, за неведомым горизонтом, плавает в океане звезд, в покое небытия?
В остальном между ней и Дино не существовало недомолвок и секретов. Орнелла впустила мужа в свой тщательно охраняемый мир и водила по неведомым тропам. Прежде он был привязан к земле и хозяйству и не располагал такой свободой, к какой с детства привыкла она, не так хорошо изучил жизнь дикой природы, не столь сильно проникся ее властью и красотой.
Орнелла умела слушать зов ветра и моря и отвечать на него в своих песнях. Однако теперь она пела только для Дино. Они гуляли, болтали, смеялись, обнимались, занимались любовью и — ни о чем не жалели. Орнелла радовалась тому, что рассталась с прежней жизнью, чужой болью и непонятными запретами.
Их счастье омрачало, пожалуй, только одно: Дино никак не удавалось найти работу. Наступила поздняя осень, и жизнь в Аяччо замерла: из гавани выходило все меньше кораблей, море все чаще трепал шторм, а то далекое пространство, где сходились вода и небо, было покрыто пеленой тумана.
Дино открыл глаза. Как и всегда, утро было наполнено свежестью, светом и криками чаек. Он улыбнулся Орнелле, и ей почудилось, будто в серую глубину его глаз упал солнечный луч.
Она обвила шею мужа тонкими смуглыми руками, и на безымянном пальце ярко сверкнуло обручальное кольцо. Орнелла не умела говорить о любви, да и Дино стеснялся откровенных признаний. Однако теперь они могли общаться на ином языке.
Дино знал, что Орнелле глубоко безразлично, во что она одевается и носит ли какие-то украшения. Однако сама по себе она была столь красива, что он не мог отвести взор. Эта живая, колышущаяся, словно водоросли в воде, масса волос, сверкающие темные глаза, гибкое, стройное тело! Обнимая жену, он думал о том, что они оба очень молоды и будут молоды еще много лет: в такие минуты ему казалось, что жизнь бесконечна и впереди их ждет только счастье.
И все же вот уже несколько дней он носил в себе боль, которой наконец решил поделиться с любимой.
Когда Орнелла встала с кровати, намереваясь одеться и приготовить завтрак, Дино сказал:
— Подожди. Мне надо рассказать тебе о… Джулио.
— О Джулио? — Орнелла нахмурилась. Она предпочла бы не вспоминать об этом человеке. — Вы встретились?
— Нет. И боюсь, никогда не встретимся. Не так давно я решил наняться на работу ловцом губок, пусть даже и за гроши, но когда члены команды услышали мое имя, я получил такую отповедь! Они сказали, что отныне человек с фамилией Гальяни не ступит на палубу ни одного судна, пришвартованного в гавани Аяччо! Я попытался узнать, в чем дело, и мне рассказали, что Джулио Гальяни угнал лодку известного торговца Давида Фарины, а перед этим продал его товар по дешевке другому человеку. Потом обломки этой лодки прибило к берегу. Торговец узнал ее. В ту ночь на море был жестокий шторм: вероятно, Джулио погиб.
