Войдя в спальню, он разделся, бросил одежду в корзину для грязного белья, отбросил рваную куртку и направился в ванную. Он долго стоял под душем. Потом, надев махровый халат, упал на диван и включил круглосуточный новостной канал «Скай-ньюс». Он хотел узнать подробности. Почти сразу же экран заполнила жирная физиономия Дерека Финча, координатора Контртеррористического отдела. Финч играл двойную роль. В его обязанность входила организация контртеррористических мероприятий. В то же время, считаясь главой СО-15, он был начальником Полы Уэзеролл. В то время как подчиненные Уэзеролл, «рабочие лошадки», добывали ценные сведения о тех, кого подозревали в экстремистской деятельности, огромный отряд детективов под руководством Финча расследовал преступления террористов. После того как эксперты осматривали места терактов, после допроса заключенных и поимки их сообщников в Великобритании и за границей детективы Финча должны были связать воедино все звенья одной цепи. Далее они вместе с юристами из Службы уголовного преследования готовили дела для передачи в суд. В задачу Уэзеролл входило предотвращение терактов. Если разведка не справлялась со своими обязанностями и теракты все же совершались, подчиненные Финча должны были собрать все улики и отыскать сообщников, пусть даже они находились в самых отдаленных уголках земного шара.

Керр застал Финча в разгар его пылкой речи. Он зачитывал куски из последнего отчета МИ-5:

— Все указывает на то, что нам грозит серьезная опасность дальнейших неизбежных терактов. Вопрос заключается не в том, намерены ли наши враги атаковать, а в том, когда они предпримут следующую атаку. Прошу граждан не паниковать, но не терять бдительности и сообщать обо всех подозрительных лицах и фактах…

Керр выключил звук и стал проверять почту на своем смартфоне «Блэкберри». Все сообщения были так или иначе связаны с терактами. Встревоженные родители Керра написали ему из Майами-Саут-Бич, посмотрев утренний выпуск новостей на канале Эн-би-си. Пришла эсэмэска от Робин, матери Габи. Робин, как всегда, писала лаконично: «Габи волнуется подтверди что ты ок». Керр немного обрадовался: все-таки дочери небезразлично, что с ним. Габи теперь живет в Лондоне; она поступила в Королевскую академию музыки. Снимает квартиру с двумя своими сокурсницами. Сейчас на пару дней она летела к Робин в Рим. Керр очень переживал из-за отчуждения дочери, начавшегося пять лет назад. Габи всегда была доброй и чуткой девочкой, живо интересовалась политикой и защищала бедных и притесняемых. Так ее воспитывали Робин и сам Керр.

Иногда Керру казалось, что близость с дочерью умерла вместе с тем парнем, которого он задушил в туалете на станции «Грин-парк» в июне 2005 года. После всего, когда он нашел Габи и все ей рассказал, у нее произошел нервный срыв. Она кричала, что ненавидит его хладнокровное насилие даже больше, чем бомбу того парня.

— Зачем, зачем ты убил его? Ты такой же проклятый ханжа, как и все остальные! А я так хотела, чтобы ты был не такой, как все! — рыдала она, уткнувшись ему в грудь.

Очутившись в безопасности, в римской квартире матери, Габи больше трех недель не отвечала на его звонки. Во вторник, 26 июля, через пять дней после того, как застрелили Жуана Карлоса де Менезеса, она, наконец, подошла к телефону, но только для того, чтобы обвинить его. Он не сумел предотвратить убийство невинного человека.

Почти два года Габи отказывалась ночевать у него, хотя Керр всегда на всякий случай прибирал в гостевой спальне — вдруг приедет. В последнее время она иногда ночевала у него, но отец и дочь вели себя настороженно. Они разговаривали холодно, как супруги, которые не расходятся ради детей. Время от времени Габи, выпив бокал вина, оттаивала и принималась пылко спорить с ним. Она уверяла, что во всем мире большинство подавляет меньшинство. Керр соглашался с дочерью — не только потому, что хотел ее задобрить, но и потому, что искренне верил в ее правоту.

Потом что-то в ней надломилось. За последние два года она как-то очерствела. Керр знал, что дочь стала активисткой в паре политических группировок, которые выступали за мир на Ближнем Востоке, но говорить с ним на такие темы Габи упорно отказывалась.

Донна, личный помощник Уэзеролл, тоже прислала ему письмо по электронной почте. Она весь день пыталась с ним связаться. Донна предупреждала, что по его душу приходили «тихушники». И Билл Ритчи волновался за его группу. Керр позвонил Фарго и Мелани. Оба наотрез отказались ехать в больницу и настояли на том, что на следующий день выйдут на работу.

— Чувствую себя паршиво; мне нужно чем-то себя занять, — сказала Мелани, совершенно не сонная и энергичная. Она как будто забыла о том, что еще сегодня была жертвой похищения.

Вдруг Керр почувствовал, что больше не может. Десять часов без перерыва он провел в состоянии повышенной боевой готовности: дрался, мчался по улицам, защищал своих и ожесточенно спорил с начальством. Керр старался держать себя в форме и по вечерам бегал трусцой по улицам своего квартала, но сейчас мышцы ныли после драки с похитителями Мелани, а сердце болело от ужасного сознания потери.

Вспомнив, как повела себя Уэзеролл, он, кроме того, осознал, насколько шатко и уязвимо его положение. Он позвонил Ритчи; тот подошел не сразу. Услышав скованный голос Билла, Керр догадался, что тот, вероятно, занят тысячей дел одновременно. Он рассказал о том, как они съездили к вдове Галлахера, и заверил, что с Фарго, Мелани и Джастином все в порядке.

— Представляю, как тебя сейчас рвут на части, — добавил он, изображая беззаботность.

— Пусть запишут свои показания. Убедись, что они совпадают, — парировал Ритчи, — и твои, кстати, тоже.

— Я еду на работу.

— Нет. На сегодня с тебя достаточно. Мой телефон скоро расплавится — мне все время звонят из Хакни.

— Так вот почему ты так злишься!

— Ринувшись спасать Мелани, ты подверг ваши жизни ненужному риску!

— Если бы я ее не освободил, она, возможно, до сих пор сидела бы у террористов. Или умерла.

— Джон, я больше не могу с тобой разговаривать. Посмотри телевизор. Напейся, ложись спать пораньше… делай что хочешь.

— Мы должны сегодня встретиться и все обсудить. Я имею в виду ту хрень, которую несла наша начальница.

— Завтра обсудим.

— При Лоре Миллс ничего подобного не было.

— Миллс не имела дела с клиентами вроде Джибрила.

— Я правильно сделал, что не подчинился ее приказу. Джибрил мог привести нас к подпольной лаборатории! Ты все прекрасно понимаешь, Билл. Ты ведь говорил Уэзеролл практически то же самое!

— Джон… Прекрати.

— Мы могли бы довести его до самой квартиры и спокойно взять всех, не потеряв никого из наших. Из-за того, что случилось, мне по-настоящему плохо. А тебе, Билл? Правда рано или поздно выплывет на поверхность.

Керр продолжал давить, но чем дольше он настаивал, тем больше ожесточался Ритчи.

— Поживем — увидим. — Вот и все, что удалось выжать из него Керру.

Когда Ритчи наконец бросил трубку, Керр заварил черный кофе и сделал себе омлет с ветчиной и сыром, любимое дежурное блюдо еще с холостяцких времен. Потом он оделся и поехал на работу.

Четверг, 13 сентября, 18.45, Найтсбридж

Голос, при звуках которого сотни людей дрожали от ужаса, был низким и бархатистым. Его обладатель, улыбаясь и прищурив глаза, выдвинул свое требование с таким видом, будто оказывал своей собеседнице большую любезность.

— Как, еще одна виза в обход обычных процедур? — переспросила она. — Нет, Гарольд, ничего не получится. Ты и сам понимаешь, что я больше не могу этого сделать. Слишком рискованно.

Обладатель бархатистого голоса стряхнул нитку с лацкана пиджака.

— Милая моя, это не просьба. Всем нам приходится делать то, что нам не нравится.

Он говорил звучно и неторопливо, со вкусом подбирая слова. Его уверенные интонации выдавали человека, привыкшего наслаждаться жизнью на вершине социальной пирамиды. Он совсем не рисовался. Когда Гарольд что-то приказывал, его собеседники понимали: сопротивление бесполезно. Стоило взглянуть ему в глаза, и все понимали: за ними лежит нечто тверже гранита. Оба были одеты безупречно: он в темном костюме, она — в черном коктейльном платье с низким вырезом. Подол высоко задирался, когда она закидывала ногу на ногу. Они сидели в одинаковых коричневых кожаных креслах в отдельном кабинете рядом с прихожей роскошного найтсбриджского особняка и ждали, когда придут другие гости Гарольда. Пока в доме царила тишина, лишь тикали старинные дорожные часы на каминной полке. На подлокотниках их кресел, на стеклянных полосках, были насыпаны дорожки высококачественного кокаина.