— О Мук, а это что такое? Какой-то странный дурман входит в меня!

Лаюму поразили запахи — совершенно неведомые раздражители. Цивилизация Клиасты, перейдя на искусственные условия существования, успела начисто утерять представление о них. Жизнь на Клиасте не знала ничего подобного. Внимание Лаюмы, поначалу рассеянное, остановилось на бледном ветвистом ростке, издававшем тревожный запах. Чтобы разобраться в нем, Лаюма чуть приоткрыла фильтры, соединявшие экран с плазмой, и чужеродные частицы, сильно ослабленные, все же прошли сквозь фильтры и достигли окончаний нервных волокон. Потрясенная Лаюма чуть было не лишилась сознания.

— Мук, Мук! — наконец опомнилась она. — О, что-то ужасно будоражит меня! Эти корпускулы источают сладостный яд. Они вонзаются в меня, как иглы, они ранят меня, вызывая боль. Они жгут меня. О, спаси меня, спаси!..

Но Мук уже и сам обратил внимание на бледные ветвистые ростки. В самом деле, они излучали что-то неведомое. Но, может быть, что-то аналогичное уже было в прошлом Клиасты? Мук был методичен и нетороплив. Даже в критические минуты его не оставляла обстоятельность. Возникшее предположение надо проверить. Мук прокрутил катушки прошлого Клиасты. Одна за другой, сменяя друг друга, промелькнули три эпохи — Вечного Холода, эпоха Великих сумерек, затем возникли протуберанцы центральной звезды, она приблизилась, и на экране возникла эпоха Великого Света. Сфокусировав изображение, Мук выделил крохотный участок Клиасты, на котором ярко полыхал луг с цветущими папоротниками.

— Лаюма, ура! Я поздравляю тебя с величайшим открытием! Ты открыла здесь, на Цирвале. то. что Клиаста уже пережила когда-то. Но, увы, дорогая, хроники прошлого запечатлели только звуки, линии и краски. В них нет излучений, которые тебя так взволновали. К печали моей, я не испытываю того, что узнала ты. Но какое счастье, что ты улавливаешь эти запахи! Значит, в тебе еще сохранился дар непосредственного восприятия, и это самое ценное, что мы открыли в экспедиции. Значит, клиастяне еще не утеряли возможностей возрождения. Значит, мы еще вернем Клиасту к радостной эпохе нашего детства. Не будь я Мук, наследник великого Мукандра, открывшего стоун-движение, если мы не добьемся своего! Следи, следи внимательно за тем, что происходит с тобой. Это наше открытие, наша прекрасная добыча. Ура, Лаюма!

— О Мук, не слишком ли много возлагаешь ты на меня? О, как я хотела бы послужить тебе и возвеличить твое имя! Мук, милый мой, можно обратиться к тебе с просьбой?

— Изволь, дорогая.

— С тех пор как нам так близко открылся Цирваль, меня томит скованность. Я просто задыхаюсь от тоски, чувствуя на себе эти тяжкие латы из счетчиков и пластиков. А как бы хотелось сбросить с себя путы и подставить свое тело ласкающим прикосновениям запахов и красок. Я знаю, это риск, но я… мне кажется… изведаю такое счастье, когда уже самая смерть не страшна… Мук, возлюбленный, я должна сознаться, что я уже глотнула этого хмеля, но слишком мало, и меня гнетет оттого, что мало… Мне надо открыть фильтры, иначе… иначе… Я не знаю… Я не хочу тебя тревожить, но я… могу… я уже… О Мук, спаси меня, мне плохо!

Мук отбросил в сторону расчеты. Сумятица показаний на приборах Лаюмы, удесятеренный ритм бипсов, плексов и рагд свидетельствовали о наступившем внезапно бесчувствии — асфиксии. Муку пришлось срочно взять на себя управление ее движениями. Он чуть приоткрыл электромагнитный щиток, закрывавший Лаюму от внешней среды, и сразу же приободрился — в едва шевелящейся и посиневшей фигуре Лаюмы появилась розовая дымчатость, испещренная змейками капилляров, и где-то чуть левее от центра оранжевым комком проступило сердце, окруженное губчатым пластиком…

— О Мук, возлюбленный мой! — вздохнула Лаюма. — Я, кажется, была в беспамятстве. Но сейчас я снова живу, вижу и слышу… запахи! О, как они благоуханны!

— Да, милая, не зря мудрейшие отправили нас в просторы Галактики. С тех пор как мы вместе, у нас не было еще такой удачи. Я должен признать за тобой заслугу первооткрытия…

— Мук, я просто люблю тебя, вот и вся моя заслуга…

Надо было срочно обработать информацию и послать на орбитальную станцию, летавшую вокруг Цирваля. Мук погрузился в расчеты, но Лаюма снова отвлекла его:

— Смотри, смотри, Мук, смотри! Что за диво, что за чудо летит к нам? О Мук, задержи — оно летит к нам! Что это? Что это?

Экран (вернее, комбинация экранов) мягко оплывал по углам, не вмещая существа, двигавшегося навстречу Лаюме. Трудно было с чем-то сравнить растущее на глазах чудовище. Отдаленно оно напоминало давным-давно вышедшее из обихода клиастян летательное сооружение. Но только отдаленно. Чудовище было бесподобно. Четыре прозрачных крыла, натянутые на перепончатый каркас, размахнулись по сторонам и дрожали, держа на весу узкое и загнутое к концу тяжелое туловище. Крылья подчинялись изумительной по совершенству автоматической системе управления. Прикрепленные к нижней части головного устройства, они раздвигались и сужались под любым углом, превращаясь то в биплан с жестким расположением параллельных плоскостей, то в сложные подъемные геликоптеры, дававшие абсолютную свободу маневра в пространстве. У Мука прямо дух захватило от этого инженерного совершенства. В отличие от древних клиастянских летательных аппаратов, неведомое существо обладало гибким, чутко вибрирующим туловищем, покрытым бархатной шерсткой изумрудной расцветки. С боков свисали полужесткие членистые конечности, служившие, очевидно, для фиксации тела на твердых покрытиях, склонах скал, валунах и стеблях растений. Нет, летательные аппараты древних клиастян были много проще. Такую свободу маневра, которую давали существу гибкое туловище, шесть конечностей и система перепончатых крыльев, могла придумать только сама природа. Мук был в восторге. Что касается Лаюмы, она не могла прийти в себя от красок. О, эти краски, эти волшебные краски! Фисташковые круги на крыльях, яркие, мерцающие, зовущие, словно бы из них смотрела чья-то живая душа!

Крылатый красавец висел над ними, давая себя рассмотреть с разных сторон. И пока Лаюма, взволнованная, вбирала в себя таинственные резонансы, исходившие от него, Мук включил всю съемочную аппаратуру, фиксируя его во всех фазах движения, поворотов, прыжков и падений. Биоизучающие приборы дрожали как в лихорадке, насыщаясь информацией о циркуляции жидкостей, таинствах реакций, происходивших в теле красавца, в его сердце, мозгу, кишечнике, мышцах и легких. Все это — сконцентрированное, запечатленное, разъятое на сотни разных показателей — станет их первым биологическим трофеем, который они доставят на Клиасту. Привезти красавца живым было бы невозможно, убить его, прихватив с собой мертвое тело, не позволяла этика клиастян, но био-записи, видеограммы, фоноленты позволят создать кибернетический дубликат, которого хватит клиастянской науке надолго.

Следя за работой приборов, Мук не сразу заметил, как стали прерываться сигналы от Лаюмы. Дело в том, что крылатый разбойник обратил внимание на зыбкую розовую туманность, менявшую свои очертания в ка-ком-то хаотическом ритме. Обманутый радужной раскраской, напоминавшей ему, очевидно, родственное или враждебное существо, он стал толчками приближаться к Лаюме, избрав ее своей жертвой. Лаюма замерла в тревожном ожидании встречи и даже чуть приоткрыла экран, ловя исходящие от него призывы. Времени оставалось слишком мало, чтобы что-то предпринять. Охотник стремительно приближался, проецируясь на экранах в сотни раз увеличенными капиллярами, узлами, волнообразными толчками внутренних биофракций. Бездействие Мука было достойно удивления. Вместо того чтобы тут же перекрыть экраны Лаюмы, он все еще не мог оторваться от пришельца. Произошло столкновение. Забились крылья. Цепочкой прогрохотала серия чудовищных разрядов. Исполинские трещины накладывались на изображение розового круга. Возле него возник темный, бурый вихрь сцеплений.