— Я не могу, — сказала она.

— А как насчет попозже? Скажем, вечером?

— Конечно, позже годится.

Он просиял.

— Я зайду за тобой.

К удивлению Люс, он на миг привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб. Люс сразу же ощутила умиротворение, как будто выпила глоток чего-то крепкого. Кэм выпустил ее и торопливо направился в сторону общежития.

Люс помотала головой и медленно зашлепала по лужам к спортзалу. Ей определенно нужно разобраться с мыслями не только о Дэниеле.

Не исключено, что будет неплохо, даже весело сегодня вечером провести время с Кэмом. Если дождь утихнет, он, возможно, покажет ей какое-нибудь потайное место на территории школы и будет обаятелен в обычной для него сногсшибательно спокойной манере. С ним она чувствует себя особенной. Люс улыбнулась.

С тех пор как она в последний раз заглядывала в собор спортивной божьей матери (как Арриана окрестила бывшую церковь), обслуживающий персонал школы начал бороться с кудзу. Они избавили от зеленого покрова значительную часть фасада, но проделали лишь половину работы, и оборванные лозы свисали над дверями, словно щупальца. Чтобы попасть внутрь, Люс даже пришлось пригнуться.

Выяснилось, что внутри пусто и невероятно тихо в сравнении с бушующей снаружи бурей. Большая часть ламп не горела. Она не спросила, можно ли пользоваться спортзалом во внеурочное время, но дверь оказалась не заперта, и ее некому было остановить.

Девочка прошла по темному коридору мимо латинских свитков и небольшой мраморной репродукции «Оплакивания Христа». Она задержалась перед дверью в гимнастический зал, где когда-то наткнулась на Дэниела, прыгающего через скакалку. Это могло стать отличным дополнением к ее перечню:

18 сентября: Д. обвиняет меня в преследовании.

Дальше значилось бы:

20 сентября: Пенн убеждает меня действительно начать его преследовать. Я соглашаюсь.

Тьфу. Она угодила в черную дыру самобичевания и все же не могла остановиться. Посреди коридора Люс застыла. Внезапно она поняла, почему Дэниел весь день занимает ее мысли даже больше, чем обычно, и почему ее так беспокоит Кэм. Они оба снились ей ночью.

Она пробиралась сквозь густой туман, и кто-то держал ее за руку. Люс обернулась, ожидая увидеть Дэниела. Губы, к которым она прижалась, успокаивали и ласкали, но это были губы Кэма. Он осыпал ее нежными поцелуями, и всякий раз, когда девочка смотрела на него, неистовые зеленые глаза оказывались открыты тоже, впиваясь в нее, спрашивая о чем-то, на что она не могла ответить.

Затем Кэм исчез, а вместе с ним и туман, и Люс очутилась в крепких объятиях Дэниела, именно там, где и хотела быть. Он склонялся к ней и целовал яростно, как если бы на что-то злился, и каждый раз, когда его губы отстранялись, хотя бы на долю секунды, испепеляющая жажда охватывала ее, вынуждая кричать. Теперь она помнила о крыльях и позволила им окутать ее тело. Ей хотелось прикасаться к ним, полностью завернуться в них вместе с Дэниелом, но вскоре их бархатистая поверхность стала отдаляться, сворачиваться. Он перестал ее целовать, заглянул в лицо, ожидая отклика. Девочка не понимала странного жара, нарастающего в животе. Жар усиливался, ей сделалось неприятно тепло, затем обжигающе-горячо — и вскоре она больше не могла этого выносить. Тогда она резко проснулась. В последние мгновения сна Люс иссохла, пошла трещинами — и рассыпалась пеплом.

Она проснулась пропотевшей насквозь — с мокрыми волосами, подушкой, пижамой, от чего внезапно страшно замерзла. Она лежала, дрожа, в полном одиночестве до самого рассвета.

Люс потерла мокрые рукава, пытаясь согреться. Разумеется. Сон оставил ей пламя в сердце и холод в костях, которые за весь день так и не удалось унять. Вот почему она пришла поплавать, попытаться нагрузкой выгнать это из организма.

На сей раз черный купальник действительно ей подошел, и она не забыла захватить очки для плавания.

Она распахнула дверь в бассейн и встала под вышкой, дыша влажным воздухом с тусклым привкусом хлорки. Сейчас, не отвлекаясь на других учеников или трели тренерского свистка, Люс ощущала присутствие в церкви чего-то еще. Чего-то почти святого. Возможно, все объяснялось пышным убранством помещения, пусть даже сквозь разбитые витражные окна просачивался дождь. Пусть даже в нишах не горела ни одна свеча. Девочка попробовала представить, на что было похоже это место раньше, и улыбнулась. Ей нравилась сама идея плавать под надзором каменных святых.

Она надвинула на глаза очки и нырнула. Вода оказалась теплой, куда теплее, чем дождь снаружи, и раскаты грома прозвучали безобидными и далекими, когда она ушла под воду с головой.

Она оттолкнулась и поплыла неторопливым кролем.

Вскоре мышцы разогрелись, и Люс увеличила скорость, перейдя на баттерфляй. Руки и ноги начали гореть, но она не сбавила темп. Ей нравилось это ощущение.

Если бы она могла просто поговорить с Дэниелом. Действительно поговорить, без того, чтобы он перебивал ее, или советовал сменить школу, или смывался прежде, чем она перейдет к делу. Это могло бы помочь. Пришлось бы, правда, связать его и заткнуть рот кляпом, чтобы он выслушал ее.

Но что она ему скажет? У Люс было только чувство, охватывающее ее рядом с Дэниелом и не имеющее ничего общего ни с одним из их разговоров.

А что, если ей удастся снова привести его к озеру? Ведь он намекнул, что это место стало теперь их общим. Она могла бы привести Дэниела туда и держалась бы осторожно, чтобы его не спугнуть…

Не сработает.

Дрянь. Она снова задумалась. А предполагалось, что она будет плавать. И только плавать. Плавать, пока не устанет достаточно, чтобы не думать ни о чем, особенно о Дэниеле. Она будет плавать, пока…

— Люс!

Пока ее не прервут. Пока ее не прервет Пенн, стоящая на бортике бассейна.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Люс подругу, сплюнув воду.

— Нет, это что ты здесь делаешь? — парировала та. — С каких пор ты тренируешься добровольно? Что-то мне это не нравится.

— Как ты меня нашла?

Только произнеся эти слова, Люс поняла, что они могли прозвучать грубо, как будто она избегала Пенн.

— Кэм сказал, — ответила девочка. — У нас вышел разговор. Странный. Он хотел узнать, все ли с тобой в порядке.

— И впрямь странно, — согласилась Люс.

— Нет, — поправила Пенн, — странно то, что он подошел ко мне и у нас вышел целый разговор. У мистера Популярность… и меня. Ты замечаешь мое удивление? То есть он был любезен со мной.

— Ну, он всегда любезен.

Люс стянула очки.

— С тобой, — уточнила Пенн. — Он так любезен с тобой, что смылся из школы, чтобы купить тебе подвеску, которую ты не носишь.

— Я однажды ее надевала, — возразила Люс.

Это было правдой. Пятью ночами раньше, после того как Дэниел во второй раз бросил ее у озера, наедине с его следом, светящимся в лесу. Ей никак не удавалось избавиться от этой картинки, стоящей перед глазами, и заснуть. Тогда она примерила украшение. Она так и уснула, сжимая подвеску, и проснулась с ней, нагретой в ладони.

Пенн помахала рукой у нее перед глазами, как будто говоря: «Эй? Это ты к чему?»

— Это я к тому, — заключила Люс, — что я не настолько поверхностна, чтобы запасть на первого же парня, который мне что-то купит.

— Не настолько поверхностна? — переспросила Пенн. — Тогда составь, будь любезна, неповерхностный список причин, по которым тебя так привлекает Дэниел. Что подразумевает — никаких «у него чудесные серые глаза» или «о, как его мышцы играют в солнечном свете».

Люс невольно прыснула от фальцета подруги и того, как она прижала руки к сердцу.

— Он просто чем-то меня цепляет, — ответила она, избегая взгляда Пенн. — Не могу объяснить.

— Цепляет тем, что не обращает на тебя внимания?

Ее подруга покачала головой.

Люс никогда не рассказывала Пенн о том, как оставалась с Дэниелом наедине, как на миг замечала, что тоже ему небезразлична. Пенн не сможет по-настоящему понять ее чувства, а они казались девочке слишком личными и запутанными, чтобы их объяснять.