Он был выстроен из серого гниющего дерева, а на разбухшей, пропитанной водой вывеске неровными красными буквами значилось «Стикс». Гирлянда пластиковых вымпелов с рекламой пива свисала с идущей под жестяной крышей балки, не слишком успешно передавая атмосферу праздника. Люс рассмотрела картинки, нанесенные трафаретной печатью на жесткие треугольники — разлапистые пальмы и загорелые девушки в бикини с бутылками пива у улыбающихся губ, — и задумалась, когда в последний раз порог этого заведения переступала живая девушка.

Двое стареющих панков курили на скамейке, обращенной к реке. Усталые ирокезы свисали им на морщинистые лбы, а страшные, грязные кожаные куртки выглядели так, будто их носили со времен зарождения этой культуры. От равнодушного выражения на загорелых дряблых лицах вся картина производила только более гнетущее впечатление.

Трясина, окаймляющая двухполосное шоссе, постепенно брала верх над асфальтом, и дорога растворялась в болотной траве и грязи. Люс никогда прежде не углублялась так далеко в приречные топи.

Пока она сидела, неуверенная, что будет делать, когда выйдет из машины, дверь «Стикса» распахнулась и на пороге появился Кэм. Он лениво, нога на ногу, прислонился к сетке от насекомых. Люс знала, что мальчик не может разглядеть ее сквозь тонированное стекло, но он поднял руку и поманил ее к себе.

— Ничего не выйдет, но мы попытаемся, — пробормотала девочка, прежде чем поблагодарить водителя.

Она открыла дверцу машины и, гостеприимно встреченная порывом соленого ветра, поднялась по трем ступенькам на деревянное крыльцо бара.

Взлохмаченные волосы Кэма свободно обрамляли лицо, а зеленые глаза выглядели спокойными. Один из рукавов черной футболки был поддернут, открывая гладкие очертания бицепса. Люс потрогала пальцем лежащую в кармане золотую цепочку.

«Помни, зачем ты здесь».

На лице Кэма не осталось следов ночной драки, отчего девочка тут же принялась гадать, как обстоят дела с Дэниелом.

Мальчик окинул ее испытующим взглядом и облизнул нижнюю губу.

— Я как раз подсчитывал, сколько мне придется выпить в утешение, если ты подведешь меня сегодня, — заметил он, распахнув объятия.

Люс шагнула в них. Кэму непросто было сказать «нет», даже когда она не вполне понимала, о чем он просит.

— Я не стала бы тебя подводить, — отозвалась девочка.

Люс кольнуло чувство вины из-за того, что ее слова порождены долгом, а не романтической привязанностью. Она явилась сюда лишь затем, чтобы сообщить ему, что не хочет иметь с ним никаких отношений.

— Что это за место? И с каких пор у тебя завелся личный шофер?

— Держись меня, детка, — ухмыльнулся он, видимо приняв ее вопросы за комплимент — как если бы она всю жизнь мечтала о том, чтобы ее сорвали с места и увезли в бар, воняющий сточной канавой.

Ей никогда не давались такие вещи. Келли утверждала, что Люс не способна на жестокую честность и поэтому постоянно влипает в паршивые ситуации с парнями, которым ей просто следовало сказать «нет». Девочка дрожала. Ей нужно скинуть с души это бремя. Она порылась в кармане и вытащила подвеску.

— Кэм.

— О, прекрасно, ты ее захватила.

Он взял цепочку у нее из рук.

— Позволь, я помогу тебе ее надеть.

— Нет, погоди…

— Вот, — заключил мальчик. — Она действительно тебе идет. Взгляни.

Он провел ее по скрипящим деревянным половицам к окну бара с налепленными на него афишами древних групп. «Старые детки». «Сочащиеся ненавистью». «Взломщики». Люс предпочла бы рассматривать любую из них, только не собственное отражение.

— Видишь?

Девочке не удалось разглядеть черты своего лица в заляпанном грязью стекле, но золотая подвеска сверкала на ее коже. Она сжала украшение в ладони. Оно выглядело таким красивым. И таким необычным — крошечная извивающаяся змея ручной работы. Подобные вещицы не встретишь на вытянувшихся вдоль тротуара пляжных рынках, где местные по завышенным ценам торгуют всякой ерундой для туристов, сувенирами штата Джорджия, изготовленными на Филиппинах.

В окне отражалось небо густого леденцово-оранжевого цвета, прорезанное тонкими штрихами лиловых облаков.

— Насчет вчерашнего вечера… — начал было Кэм.

В отражении она смутно различала, как шевелятся его розовые губы.

— Я тоже хотела поговорить с тобой о вчерашнем вечере, — заметила Люс, вставая с ним рядом.

Она видела самые кончики лучей татуировки-солнца у основания его шеи.

— Пойдем внутрь, — предложил он, подталкивая ее к криво висящей двери. — Там мы сможем побеседовать.

Изнутри бар оказался обшит деревянными панелями, и освещало его лишь несколько тускло-оранжевых ламп. Оленьи рога всевозможных размеров и форм были развешаны по стенам, а над стойкой расположилось чучело гепарда, выглядящее так, словно он в любое мгновение готов прыгнуть. Выцветший групповой портрет с подписью «Офицеры Лосиного клуба округа Пуласки 1964–1965» служил единственным помимо них украшением стены: сотня лиц, сдержанно улыбающихся над светлыми галстуками-бабочками. Музыкальный автомат играл Зигги Стардаста[13], и пожилой бритоголовый мужчина в кожаных штанах, напевая себе под нос, танцевал в одиночестве посреди невысокой сцены. Не считая вошедших ребят, кроме него, в баре никого не было.

Кэм указал на пару стульев. Потертая зеленая кожа сидений полопалась, выпуская наружу бежевую пену, похожую на огромные зерна попкорна. Около места, занятого мальчиком, уже стоял полупустой запотевший стакан с разбавленным льдом светло-коричневым напитком.

— Что это? — спросила Люс.

— Местный самогон, — пояснил Кэм, отхлебнув. — Не советую с него начинать. Я тут весь день, — добавил он, когда она поморщилась.

— Очаровательно, — заметила Люс, теребя золотую подвеску. — Сколько тебе, семнадцать? И ты целый день напролет сидишь один в баре?

Он не выглядел пьяным, но ей не нравилась сама мысль, что она явилась сюда, намеренная окончательно с ним порвать, лишь для того, чтобы застать его налегающим на спиртное. Еще девочка задумалась о том, как ей вернуться обратно в школу. Она даже не знала, где находится.

Кэм приложил ладонь к груди.

— Ох. Вся прелесть отстранения от занятий, Люс, состоит в том, что никто не хватится тебя на уроках. Думаю, я заслужил немного времени на то, чтобы оправиться.

Он склонил голову набок.

— Что на самом деле тебя беспокоит? Это место? Или драка прошлым вечером? Или то, что нас никто не обслуживает?

На последних словах он повысил голос почти до крика. Высоченный широкоплечий бармен появился из кухонной двери в глубине бара. У него были длинные, подстриженные каскадом волосы и татуировки в виде косичек, оплетающих руки. Казалось, он весь состоял из мышц и весил, наверное, сотни три фунтов. Кэм обернулся к девочке и улыбнулся.

— Что будешь пить?

— Все равно, — ответила Люс. — У меня нет предпочтений.

— На моей вечеринке ты пила шампанское, — вспомнил мальчик. — Видишь, какой я внимательный?

Он легонько подтолкнул ее плечом.

— Лучшее шампанское, какое тут найдется, — потребовал он у бармена.

Тот запрокинул голову и едко расхохотался. Не спросив у девочки документы и даже не посмотрев на нее достаточно долго, чтобы угадать возраст, он нагнулся к низенькому холодильнику со стеклянной дверцей и шумно порылся внутри. После долгих поисков он вынырнул с маленькой бутылочкой «Фрейшенета»[14], основание которой поросло чем-то оранжевым.

— Я не несу за это никакой ответственности, — сообщил он, протягивая им находку.

Кэм выкрутил пробку и приподнял брови, глядя на Люс. Затем торжественно наполнил ее бокал.

— Я хотел извиниться, — начал он. — Знаю, я вел себя назойливо. И то происшествие с Дэниелом вчера вечером — теперь мне неловко.

Он дождался кивка Люс, прежде чем продолжить.

— Вместо того чтобы злиться, мне следовало просто прислушаться к тебе. Это ведь ты меня заботишь, а не он.