Пусть читатель вообразит шевеление в толпе, суету менее значительных распорядителей празднества, а также томление и любопытство зрителей, пока участники многочисленного и замысловатого шествия строились в предписанном порядке. Поскольку картины, которые затем воспоследовали, имеют совершенно особый характер и теснейшим образом связаны с ходом всей нашей истории, мы опишем их как можно подробно, несмотря на то что видим свою задачу не в зарисовках местных обычаев, воспроизведенных с различной степенью достоверности, но в раскрытии сути вещей и в выведении морали, которую, льстим себя надеждой, все же можно извлечь из нашего повествования.
Почти перед самым началом шествия почетный караул, состоявший из пастухов, садовников, косарей, жнецов, виноградарей, в сопровождении стражников с алебардами и музыканта, отправился искать своего аббата — так именовали главу всего этого сообщества, называемого Аббатством. Почетный караул, в котором все были в костюмах соответственно занятию каждого, вскоре появился на площади вновь, вместе со своим главой — разгоряченным, дородным крестьянином, местным собственником, одетым в обычные одежды, что носили люди его класса в те времена; в руках он, важности ради, держал посох, шляпа была украшена пышным плюмажем, а за спиной развевались концы длинного шарфа. На сем лице лежали судейские полномочия, и оно заняло отведенное ему место на краю сцены. Тут же судия подал знак, и помощники его приступили к своим обязанностям.
Двенадцать виноградарей, во главе со старшим, в венках из виноградных листьев, прошли строем, неся эмблемы своего звания и распевая песнь полей. Они сопровождали двух своих товарищей, провозглашенных самыми искусными и преуспевшими хозяевами округи. Когда виноградари приблизились к сцене, аббат произнес небольшую речь в честь возделывателей земли вообще, и от нее перешел к похвалам в адрес обоих удачливых кандидатов, после чего им, польщенным и оробевшим с непривычки, были вручены скромные призы, которые они приняли, трепеща от волнения. Эту краткую церемонию друзья наблюдали с восторгом и радостью, а завистники бросали косые, недовольные взгляды, хотя немного нашлось таких, кто испытывал недобрые чувства посреди всеобщего веселья на этом простом и щедром празднестве; после вручения призов вновь заиграли рожки и раздался приказ очистить место.
Часть актеров, образовав довольно длинную процессию, немедленно приблизились к сцене. Представ взору всех, они выстроились в предписанном заранее порядке. Это были служители Вакха. Верховный жрец, облаченный в священные одежды, длиннобородый, увенчанный лозой, выступил вперед и спел хвалебную песнь в честь виноградарского искусства. Несколько слов в этой песне были посвящены улыбающимся, покрасневшим от смущения кандидатам. Хор служителей присоединился к вожаку, хотя он имел столь мощную глотку, что не нуждался в поддержке других голосов.
Хвалебная песнь завершилась, и заиграли инструменты; служители Вакха направились к отведенному им на площади месту, и началось общее шествие; участники его кольцом двигались по площади, выстроившись так, чтобы в должном порядке всем пройти перед бейлифом.
Первыми шли те, кто входил в Совет Аббатства, в сопровождении пастухов и садовников. Старший, в античном одеянии, нес алебарду, за ним следовали оба премированных виноградаря, аббат со своими помощниками, несколько пастухов и пастушек, а также крестьяне и крестьянки, работающие в садах; все были одеты в платье, соответствующее их почтенному занятию. Глава отряда и аббат со служителями шествовали медленно, с торжественной пристойностью, подобающей их сану, и порой останавливались, поджидая тех, кто следовал за ними, но прочие актеры уже пылали нетерпением, желая поскорее влиться в действо. Юные пастушки, одетые в приталенные голубые жилеты и белые юбки, с посохами в руках, вышли вперед, танцуя и распевая песни; в песнях этих они подражали блеянию овечек и прочим шумам, которые можно услышать на пастбищах посреди гор. Вскоре к ним присоединились в равном количестве юные пастухи, распевающие свои пасторали, и начался веселый пастушеский танец, который задорные танцоры уже не раз плясали на покрытых дерном склонах Альп, поскольку каждый представлял то занятие, коим занимался повседневно, а мы хоть и называем участников празднества актерами, но отнюдь не в буквальном смысле. Говоря о танцующих, еще раз подчеркнем, что радостная их пляска являла собой картину, привычную для повседневной пастушеской жизни, и что это буйное веселье, пылающие лица и неутомимое движение стали замечательной прелюдией к последующей части.
В передниках, с лопатами, граблями и прочими садовыми инструментами появились садовники; женщины несли на голове корзины с цветами, овощами и плодами. Поравнявшись с бейлифом, юноши искусно, что говорило о значительной подготовке, сложили свои инструменты в виде садовых эмблем, а девушки поставили корзины на землю, образовав круг. Затем все взялись за руки и с веселым пением закружились в хороводе.
На все предварительные утренние хлопоты Адельгейда смотрела отсутствующим взором, как если бы душа ее была занята иными впечатлениями, не воспринимая ничего из происходящего вокруг. Надо ли говорить, что помимо собственной воли, внутренним оком она созерцала иные сцены, совершенно непохожие на те, которые предстали сейчас ее телесным очам. Но к тому времени, когда садовники и их прекрасные помощницы, танцуя, удалились прочь, девушка начала проникаться настроениями тех, кто с явным удовольствием наблюдал за представлением; и барон, который все утро с тревогой вглядывался в лицо дочери, был вознагражден за отцовское внимание искренней и нежной улыбкой.
— Как безудержна их радость, герр бейлиф! — воскликнул де Вилладинг, воодушевленный улыбкой дочери; так полуденное солнце после долгой холодной ночи согревает кровь и заставляет ее веселей бежать в жилах. — Глядя на их неподдельное ликование, нельзя не проникнуться добрыми чувствами к твоему городу! Я удивляюсь только, отчего бы вам тут не устраивать эти празднества почаще — например, раз в месяц. Когда радость дается так дешево, жестоко было бы отказывать в ней людям!
— У нас нет недостатка в средствах, господин барон, ибо народ наш надежен и законопослушен; но празднества могли бы быть еще пышней, если мы только знаем в этом толк. А что думают там у вас, в Берне, дражайший Мельхиор, по поводу облегчения императорского налога на войска в наших кантонах?
— Помилосердствуй, добрый Петерхен, давай не будем касаться этого вопроса сейчас, во время увеселений. Ты привык заниматься серьезными делами, и, наверное, мнение мое покажется тебе незрелым, но я считаю, что игры эти довольно занятны и им можно посвятить час досуга, если нет ничего иного под рукой.
Петер Хофмейстер выразительно развел руками. Затем он бросил пытливый взгляд на синьора Гримальди, который предавался веселью с самозабвением человека независимо мыслящего, не заботясь о том, какое впечатление это произведет на окружающих. Разочарованно пожав плечами, практичный бейлиф повернулся к участникам шествия, как если бы желал обнаружить, не нарушаются ли традиции края, что потребовало бы, возможно, официального вмешательства, ибо Петер был из числа правителей, которые следят даже за тем, как люди дышат, из опасения, что под угрозой окажется некое исключительное право, именуемое в наши дни консервативным принципом. А шествие продолжалось.
Едва только садовники покинули лужайку из дерна, как показалась торжественная, впечатляющая процессия. Четыре женщины шли во главе, неся затейливо украшенный античный алтарь. Наряды их были символичны, на голове у каждой был венок из цветов. Пред самым алтарем, посвященным Флореnote 92, шли юноши с кадилами, а за ними верховная служительница Флоры, в митреnote 93, с охапкой цветов в руках. Как и младшие жрицы, она была в затейливо украшенном платье, по которому можно было догадаться о ее священном служении. Четыре женщины несли трон, на котором, под балдахином из цветов, восседала сама богиня; подножие трона украшали цветочные гирлянды всевозможных оттенков, свисавшие до самой земли. Уборщики сена — и юноши и девушки, нарядные, веселые, следовали за троном; процессию замыкала стонущая от тяжести телега, нагруженная свежескошенными травами Альп, за которой шли женщины с граблями.
Note92
Флора — римская богиня цветения колосьев, садов и цветов В Древнем Риме существовал народный праздник в ее честь, сопровождавшийся разнузданным весельем и распутными развлечениями.
Note93
Митра — головной убор, употребляемый епископами во время богослужения Вообще-то говоря, головной убор Флоры — по крайней мере, в представлениях эпохи Возрождения — напоминал скорее колпак или берет (вспомним, например, картину Рембрандта «Флора» из собрания Государственного Эрмитажа), чем митру.