— Прошу прощения, благородный синьор, если откровенность горца завела меня слишком далеко. Я не ставлю ваш Пьемонт ниже оттого, что Вале больше мне по сердцу. Та или эта страна кажется превосходной, хотя другая может быть еще лучше. Никто из путников, достойных внимания, в последнее время через перевал не проходил, хотя попадались, как обычно, бродяги и прочие искатели приключений. Ароматы монастырской кухни доходят до носов этих пройдох еще в долине, хотя от одной обители к другой нам придется путешествовать по двенадцать лиг.

Синьор Гримальди выждал, пока Адельгейда и Кристина, которые готовились удалиться на ночь, отойдут в сторону, и возобновил свои расспросы.

— Ты еще ничего не сказал о погоде!

— Сейчас один из самых неустойчивых и коварных месяцев хорошего сезона, синьор. Зима приходит с Высоких Альп — и в месяце, когда ледяные ветры порхают, словно встревоженные птицы, которые не знают, где им усесться, трудно будет решить, понадобится теплый плащ или нет.

— Святой Франциск! Ты воображаешь, я толкую с тобой, приятель, о толщине сукна? Я говорю о лавинах и камнепадах, о вихрях и снежных бурях!

Пьер засмеялся и покачал головой, но ответил, как и приличествовало его должности, достаточно неопределенно:

— Так думают о наших холмах в Италии, синьор, но это больше выдумки. Наш перевал менее опасен, чем другие: лавины обрушиваются здесь реже, чем даже при таянии. Если бы вы взглянули на вершины со стороны озера, вы бы увидели, что, кроме седых глетчеров, все прочие по-прежнему темного цвета и не покрыты снегом. До образования лавины снег должен упасть с неба, а до наступления настоящей зимы, я думаю, еще не меньше недели.

— Твои рассуждения вполне убедительны, дружище, — откликнулся генуэзец, удовлетворенный уверенными прогнозами проводника, — и мы тебе в равной мере признательны. Кого из путешественников ты бы мог назвать? Не попадутся ли на нашем пути разбойники?

— Кое-какие негодяи околачиваются по окрестностям, но в целом риск себя не оправдывает. Богатые путники в горах — явление редкое: для грабителя их может оказаться либо слишком мало, либо слишком много.

Итальянец, по привычке недоверчивый, бросил на проводника подозрительный взгляд. Но честное, открытое лицо Пьера устраняло всякую тень сомнения в его порядочности, да и прочно установившаяся репутация значила немало.

— Но ты, кажется, упоминал о каких-то бродягах, которые нам предшествовали?

— В этом отношении дела могли бы обстоять лучше, — ответил чистосердечный горец, задумчиво склонив голову с непринужденностью, придававшей еще больший вес его словам. — Многие из тех, кто поднимался наверх сегодня, выглядели подозрительно: неаполитанец по имени Пиппо — вот уж кто никак не похож на святого; пилигрим, который будет ближе к небу в монастыре, чем на смертном ложе, — святой Петр да помолится за меня, если я сужу о человеке несправедливо! — и еще кое-кто из того же сброда. Был и еще один — он страшно спешил, — и, как говорят, не без причины, поскольку сделался предметом насмешек всего Веве из-за происшествия на праздничных играх, — некто Жак Коли.

Окружающие повторили это имя несколько раз.

— Вот именно, господа. На празднестве Коли должен был взять себе в жены девушку, но тут выяснилось происхождение невесты: она оказалась дочерью Бальтазара, бернского палача!

В замешательстве слушатели умолкли.

— История дошла и до этой долины, — сказал Сигизмунд голосом, заставившим Пьера вздрогнуть, а оба дворянина отвели взгляд в сторону, делая вид, что не замечают происходящего.

— Слухи проворней любого мула, — отозвался честный проводник. — История, как вы ее называете, все равно опередила бы рассказчиков, прежде чем они успели бы перебраться через горы: не знаю, правда, как такие чудеса происходят, но так оно и случается; слух разносится быстрее, чем язык успевает что-то произнести, а капелька лжи только прибавляет скорости. Правдивый Жак Коле думал сам поведать свою историю, но клянусь жизнью: хотя он и поспешил скрыться от насмешников, однако стоит ему попасть в Турин, как он услышит ее со всеми прикрасами в первом же трактире.

— И больше тебе некого назвать? — прервал проводника синьор Гримальди, который, видя, как бурно вздымается грудь Сигизмунда, почел за нужное вмешаться.

— Не совсем так, синьор, — есть еще один, и нравится он мне меньше всех. Ваш соотечественник; он нагло именует себя Maledetto.

— Мазо?!

— Он самый.

— Честный, отважный Мазо, со своей благородной собакой?

— Синьор, просто удивительно, как хорошо вы знаете человека с одной стороны и как мало — с другой. У Мазо нет равных на дороге по энергии и храбрости, а его пес уступает только монастырским; но вы приписываете ему честь — а в ней молва ему отказывает, и лишаете чести животное, которое несомненно в этом отношении первенствует.

— Похоже на правду, — откликнулся синьор Гримальди, беспокойно обернувшись к своим спутникам. — Человек — диковинная смесь добра и зла; действия, вызванные природными импульсами, настолько отличаются от действий, основанных на расчете, что за человека с таким темпераментом, как у Мазо, ручаться трудно. Мы знаем, что он — самый надежный друг, но в то же время он может стать и опаснейшим врагом! Все его качества даны ему с лихвой. Впрочем, одно обстоятельство очень нам благоприятствует: оказавший помощь своему собрату испытывает к спасенному отеческое чувство и вряд ли решится лишить себя удовольствия знать, что один из ближних хранит о нем благодарное воспоминание.

Мельхиор де Вилладинг высказался в том же духе, и проводник, убедившись, что больше в нем не нуждаются, удалился.

Вскоре после этого путешественники разошлись на отдых.

ГЛАВА XXI

Дрожащий год еще не конфирмован —

И часто к ночи дует зимний ветер,

И утро студит бледное, и вьюгой

Уродует прекрасный день.

Томсон

Рожок Пьера Дюмона протрубил под окнами гостиницы в Мартиньи с первыми проблесками рассвета. Показались сонные домочадцы, начали запрягать неповоротливых мулов, грузить поклажу. Через короткое время небольшой караван (процессия вполне заслуживала этого наименования) тронулся в путь, к альпийским вершинам.

Путешественники оставили теперь долину Роны и потонули среди нагромождений туманных, беспорядочно разбросанных гор, которые образовывали фон той картины, какую они наблюдали из замка Блоне и со стороны озера. Вскоре они опустились в долину и, следуя извивам журчащего потока, неприметно добрались до унылых нагорных пастбищ, жители которых добывали скудное пропитание главным образом разведением молочного скота.

В нескольких лигахnote 138 выше Мартиньи тропа вновь разделилась на две; при этом одна пошла налево к долине, прославленной в преданиях этого дикого края тем, что на месте глетчера образовалось небольшое озеро и вода, прорвав ледяной заслон, обрушилась потопом в Рону, по пути уничтожив на огромном пространстве всякие следы цивилизации и во многом переменив даже лицо самой природы. Отсюда сделался виден сверкающий пик Велан, и хотя теперь он казался гораздо ближе, чем из Веве, пик все еще представлялся далекой сияющей громадой, величественно одинокой и таинственной, притягивающей взор, готовый подолгу созерцать чистые, незапятнанные края спящего облака.

Выше уже говорилось, что восхождение на Сен-Бернар, за исключением отдельных препятствий, становится по-настоящему трудным только на последнем скалистом уступе. А в целом дорога пролегает через сравнительно ровные долины, поднимаясь понемногу наверх, по большей части по возделанной местности, хотя почва здесь небогата, теплые времена года слишком кратки и труд земледельца окупается с трудом. В этом отношении Сен-Бернар отличен от большинства альпийских перевалов; он лишен разнообразия, дикости и величия Шплюгена, Сен-Тотарда, Гемми и Симплона; тем не менее картину он собой являет внушительную: путник неожиданно оказывается на высоте, меняющей привычные представления о том, что осталось внизу. С момента отбытия из гостиницы до первой остановки Мельхиор де Вилладинг и синьор Гримальди ехали, как и накануне, бок о бок. Старым друзьям было чем поделиться в доверительной беседе, но до сих пор присутствие Роже де Блоне и навязчивость бейлифа препятствовали свободе общения. Оба всерьез были озабочены судьбой Адельгейды, ее будущим; оба рассуждали о ее непростом положении в глазах дворян того времени; они от души сочувствовали родной крови, однако не могли не принимать во внимание мнения света.

вернуться

Note138

Лига — английская мера расстояний; на суше употреблялась уставная (статутная) лига, равная 4, 83 км.