— А мы здесь не одни, — сказала Адельгейда, указывая на каменную крышу соседнего здания, — там тоже спят путешественники.

— Их сон будет долгим, госпожа, — с торжественным кивком отвечал Пьер. — Двое проспали уже год, а третий находится там, где вы его видели, с последних дней апреля, когда сошла лавина.

Адельгейда невольно отступила на шаг — слова Пьера были слишком ясны, чтобы можно было усомниться в их смысле. Бросив взгляд на оробевшую спутницу, Адельгейда спросила, действительно ли они видели тела погибших в горах путешественников.

— Именно так, госпожа, — отозвался Пьер. — Этот домик для живых — тот для мертвых. Зимней порой в горной глуши жизнь и смерть ходят рука об руку. Я знал путника, который провел короткую, беспокойную ночь здесь, а потом, еще до заката, оказался там, в глубоком сне, который продлится вечно. Один из тех троих был, как и я, проводник; его погребло под снежным обвалом ниже, в том месте, где тропа сворачивает с долины Велана. Второй, паломник, сгинул самой что ни на есть ясной ночью, и все из-за того, что пропустил лишний стаканчик: думал, так веселее будет идти. Третий, бедный виноградарь, отправился из Пьемонта в швейцарские долины, чтобы там заниматься своим ремеслом. На склоне дня он по глупости задремал, во сне его и настигла смерть. Я сам нашел тело на голой скале через день после того, как мы с виноградарем дружно выпивали в Аосте, и собственными руками уложил его среди остальных.

— Так вот какое погребение ждет христианина, умершего в этом негостеприимном краю!

— Для бедных и безвестных, госпожа, это не самый худший выход. Тех, у кого есть друзья, ищут и находят, а с теми, кто умирает незамеченными, поступают так, как вы видели. В скалах могилу не выкопаешь, а кроме того, лучше не прятать тело, чтобы его можно было найти и забрать. Монахов и всех заметных людей относят в долину, где есть земля, и хоронят, как подобает, а бедняки и чужеземцы обретают в этом склепе пристанище, какого, быть может, не имели при жизни. Да, нынче там лежат трое христиан, а не так давно они гуляли по земле живые-здоровые и горя не знали.

— Но их там четверо!

На лице Пьера отразилось удивление; немного поразмыслив, он продолжал:

— Значит, погиб кто-то еще. Придет пора, когда и у меня в жилах остановится кровь. К такой участи должен быть готов каждый проводник — никто не знает, когда пробьет его час!

Адельгейда не стала продолжать этот разговор. Ей припомнились рассказы о том, что в чистом горном воздухе разложение, которое обычно связывают с понятием «смерть», происходит замедленно, и обычай, о котором она только что узнала, перестал казаться ей столь ужасным, как вначале.

Тем временем остальные путешественники проснулись и стали собираться перед Прибежищем. Вывели наружу и оседлали мулов, навьючили багаж, и Пьер уже призвал отправляться, но тут сверху навстречу путникам выбежали бок о бок, как добрые приятели, Уберто с Неттуно. Поведение собак заставило Пьера и погонщиков предположить, что невдалеке находится кто-то из служителей гостиницы при монастыре. Вскоре было получено подтверждение того, что проводник отлично знает свое дело: едва прозвучала его догадка, как из тесного ущелья на вершине горы появилась группа с отцом Ксавье во главе, которая, увязая в снегу, пробиралась к Прибежищу.

Все объяснилось очень просто. Доставив путешественников под кров и проведя с ними большую часть ночи, Уберто, сопровождаемый своим другом Неттуно, вернулся к рассвету в монастырь. Там он дал знать монахам, которые умели истолковывать его повадки, что в горах находятся путешественники. Добрейшему ключнику было известно, что барон де Вилладинг с товарищами собирается пересечь Седловину, и он поспешил домой готовиться к их приему. Подозревая, что группу могла застигнуть буря, разразившаяся накануне, он присоединился к служителям, которые отправились на помощь. Кроме того, монахи убедились, что фляжка с ошейника Уберто исчезла, и им оставалось только предположить, что путешественники, в поисках приюта, направили свои стопы не иначе как в Прибежище.

Почтенный ключник рассказывал все это со слезами на глазах, время от времени прерывая себя благодарственной молитвой. Поочередно он обошел всех путников, не исключив даже погонщиков, и осмотрел их руки и ноги, а в особенности уши, дабы убедиться, что они не отморожены. Самолично уверившись, что пережитая ужасная опасность не оставила дурных последствий, отец Ксавье не мог скрыть своего счастья.

— К подобным происшествиям мы привычны, — с улыбкой сказал он после благополучного завершения осмотра, — и глаз у нас наметанный. Слава Пресвятой Деве Марии и Спасителю Христу, что вы сумели пережить эту ночь! В монастырской кухне ждет горячий завтрак; исполним же сперва одну священную обязанность, а потом отправимся наверх вкушать его. Домик поблизости — последнее земное пристанище тех, кто погиб по эту сторону гор и за кем не явились близкие. Проходя здесь, наши монахи всегда возносят молитву за спасение их душ. Преклоним вместе колени, у вас ведь нынче есть особые основания благодарить Бога, и сольем наши молитвы воедино.

Отец Ксавье опустился на колени, и те из путников, кто принадлежал к Католической Церкви, присоединились к его молитве за усопших. Барон де Вилладинг, его дочь и слуги все это время стояли с непокрытыми головами. Приверженцы протестантизма, который отвергает подобное заступничество как бесполезное, они все же глубоко чувствовали торжественность и благочестие этого действа. Когда ключник поднялся, лицо его сияло, как утреннее солнце, которое как раз взошло над вершинами Альп, лаская своим теплом людей, коричневые строения и склон горы.

— А ты еретичка, — обратился он исполненным доброты голосом к Адельгейде. Ее молодость, красота и перенесенная недавно, совместно с другими путниками, страшная опасность естественным образом вызывали особый к ней интерес. — Ты нераскаявшаяся еретичка, но мы от тебя не отвернемся; пусть ты закоснела в пороке, но, видишь, святые не отказывают в помощи и закоренелым грешникам, иначе бы ты и твои товарищи не уцелели.

Слова эти прозвучали не обвинением, а дружеским шутливым упреком, и Адельгейда ответила на них улыбкой. В знак того, что не сердится, она, с просьбой помочь ей сесть в седло, протянула монаху руку.

— Замечаешь, как ведут себя животные, святой отец? — спросил синьор Гримальди, указывая на собак, которые чинно сидели у окошка склепа. Глаза их были устремлены на вход, челюсти расслаблены. — Похоже, собаки Святого Бернарда приучены служить не только живым христианам, но и мертвым.

— Их благопристойная, приличествующая случаю поза в самом деле наводит на такую мысль! Случалось ли тебе замечать, чтобы Уберто вел себя подобным образом? — обратился августинец к одному из служителей монастыря, потому что там всегда внимательно и заинтересованно наблюдали за поведением собак.

— Мне сказали, что с того времени, как я в последний раз спускался, в склеп положили нового покойника, — заметил Пьер, который осторожно придерживал мула, чтобы Адельгейде было удобнее взобраться в седло. — Мастифф чует мертвых. Поэтому он, слава тебе, Господи, и свернул этой ночью в Прибежище.

Проводник произнес это с безразличием человека привычного: обычай оставлять тела непогребенными ничуть его не волновал, однако те, кто явился из монастыря, повели себя иначе.

— После тебя никто не спускался, а кто поднимался, все живы-здоровы, уцелели в бурю и теперь отдыхают в монастыре.

— Что за чушь ты плетешь, Анри! В склепе стало одним покойником больше. Их видела эта дама и насчитала четыре; а в тот день, о котором ты говоришь, я сопровождал в Аосту одного пьемонтского дворянина и показывал ему тела: их было три.

— О, как скоро и как внезапно! Это он!

— О ком ты говоришь, дорогая? — воскликнула удивленная — а также и устрашенная — Адельгейда, решив, что слабые нервы бедной девушки не выдержали страшной картины. — Это путешественник, погибший, по несчастью, в ту самую бурю, которую мы, милостью Провидения, сумели пережить. Не нужно так пугаться: зрелище, конечно, ужасное, но все мы в свое время будем выглядеть не лучше, чем он.