Лицо Майка вспыхнуло, и он закусил губу, чтобы не ответить на оскорбление.

— Ужасно, когда приходится проглотить такое о Миллерсене, но уж совсем кошмар обнаружить, что еще и ты трус.

Его тон вдруг изменился.

— Я — старый человек, Майк. Большую часть жизни я провел в этом кабинете и всегда хотел только одного — хорошо делать свое дело, честно защищать людей, которые доверились мне. В первый раз я чувствую, что обманул их.

— Вы ничем не подвели их, сэр. Все улики перед вами на столе.

— Я отвечаю за каждого человека, который служит у меня. Мне придется платить за Миллерсена, буду платить и за тебя. Быть окружным прокурором — это не только представать перед судом присяжных и добиваться справедливого приговора. Это значит еще и гордиться тем, что делаешь свое дело без страха и без пристрастия. Твоя капитуляция — это и моя капитуляция. Все всегда становится явным.

Майк не ответил.

— Хорошо. Уходи, если хочешь, но, по крайней мере, имей смелость объяснить мне причину. Я ведь знаю, ты не трус.

Майк снова глубоко вздохнул и почувствовал, что у него трясутся руки.

— Объясни, Майк. Ты был хорошим полицейским, потом прекрасным помощником. Почему ты уходишь?

Майк посмотрел ему прямо в глаза, пробормотав тусклым голосом:

— Она была моей девушкой, сэр.

Старик был явно озадачен.

— Она? Кто она?

— Мария. То есть, я имею в виду, Мэриен Флад.

— Та самая Мэриен Флад?

Майк кивнул.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Когда я позвонил Алексу три недели назад и попросил его собрать сведения про «Парк Авеню Моделс», сэр, я не знал, что она в этом замешана.

Майк сделал паузу и закурил.

— Если бы я знал, я бы, может, ничего не стал затевать.

Окружной прокурор взглянул на него и, все поняв, прошептал:

— Я не ошибся в тебе.

Майк, словно не слыша его слов, продолжал:

— Получив досье, я уже не имел права остановиться. Сделал запрос и получил разрешение на дальнейшее расследование. Все начало складываться в стройную картину, даже то, о чем мы и не думали. В частности, стало ясно, почему многие налеты не давали никаких результатов. И так шаг за шагом. Подняли данные о первом аресте Мэриен и выяснили, что арестовывал ее именно Френк Миллерсен. Потом узнали, что он откладывал по двадцать тысяч в год. Ни один полицейский в мире не сумел бы этого сделать, живи он только на зарплату. Отсюда уже один шаг к дельцам, которые ее финансировали, политикам, которых она покупала, полицейским и детективам, о которых она заботилась. Расследование закончилось так же внезапно, как и началось. В какой-то момент все оказалось готово, чтобы обратиться в суд за ордером. И вот тогда я понял, что это выше моих сил, и попросил Джоэла Рейдера пойти к судье вместо меня.

Старик взглянул на него.

— Ты сказался больным.

Майк кивнул.

— Я и был болен. Болен изнутри.

— Однако ты пришел сюда раньше, чем Джоэл вышел из зала суда.

— Да, хотел убраться отсюда до того, как узнаю, какой удар я ей нанес.

Старик мягко произнес:

— Тебе все равно никуда от этого не деться, Майк.

Майк глубоко затянулся.

— Я могу попытаться, Джон.

— Ты все еще любишь ее.

Это был не вопрос, а утверждение. Майк посмотрел на шефа исподлобья и ничего не сказал.

Дверь в кабинет распахнулась, и влетел возбужденный Джоэл Рейдер. С порога он завопил:

— Ты своего добился, Майк! Мы получили ордера на всех. Флад, Миллерсен. Это будет самое крупное дело на весь Нью-Йорк!

Он обратился к окружному прокурору, по-прежнему сидевшему за столом:

— У меня с собой все бумаги для их ареста. Сейчас мы пойдем вниз за Миллерсеном.

Окружной прокурор встал.

— Я пойду с вами.

Взглянул на Майка.

— Пошли, фараон.

Френк Миллерсен сунул в рот трубку и принялся тщательно раскуривать ее. Когда пламя стало ровным и сильным и дым пошел легко, он взялся за бумаги на столе. Ничего серьезного. Он может рассчитывать на тихий уик-энд с Бетти и детьми. Впервые за долгое время. В дверь постучали.

— Войдите.

Звук шагов нескольких человек заставил его поднять голову. Перед его столом стоял окружной прокурор, за ним — Кейес и Рейдер. Из-за их спины выглядывала синяя форма охранника. Грудь сжало недоброе предчувствие, но он сделал над собой усилие, встал, выдавив улыбку, и протянул руку.

— Давненько вы сюда не захаживали, шеф.

Рука повисла в пространстве между ними, окружной прокурор не сделал попытки пожать ее. Миллерсен неловко поднес руку ко рту и вынул трубку, пытаясь, чтобы движение руки выглядело естественным, так с самого начала и задуманным жестом.

Голос окружного прокурора звучал глухо:

— У нас ордер на твой арест, Френк.

Лицо Миллерсена побелело. И хотя ответ был написан на лице Майка, он все же спросил:

— В чем меня обвиняют, сэр?

Старик мягко и почти нежно произнес:

— Нужно ли мне отвечать, Френк?

Миллерсен ссутулился и рухнул на стул, сразу превратившись в дряхлого старика. Опустил голову и начал бессмысленно перебирать бумаги на столе, потом покачал головой.

— Нет.

Не поднимая головы, он понял, что окружной прокурор повернулся и вышел из кабинета. Раздался голос Рэйдера:

— Пошли, Френк.

Он поднял голову и хрипло произнес:

— Дайте мне минуту, чтобы собраться. Я сейчас же выйду.

Джоэл посмотрел на Майка, тот кивнул.

— Хорошо. Мы подождем тебя снаружи.

Они пошли к двери. Голос Миллерсена остановил их.

— Майк.

Майк обернулся.

Миллерсен с трудом заставил себя улыбнуться.

— Мне следовало бы помнить, что ты был первоклассным полицейским до того, как поступил к окружному прокурору. У меня бы самого лучше не получилось.

Губы Майка двигались как деревянные.

— Мне очень жаль, Френк.

Тот спокойно ответил:

— Ты сделал свое дело.

Майк кивнул и пошел вслед за Джоэлом. Миллерсен смотрел, как закрылась дверь. Взял трубку и затянулся. Тяжелый дым наполнил легкие. Он не чувствовал жалости к себе, открыв ящик стола и вынув оттуда серый с синеватым отливом револьвер. В душе оставалась только печаль о Бетти и детях, когда он вместо теплого обкусанного мундштука трубки вставил в рот холодное металлическое дуло револьвера.

Майк через силу открыл входную дверь и услышал, что мать с кем-то разговаривает на кухне. Медленно прошел через гостиную к своей комнате. Так он еще никогда не уставал.

Из кухни донесся голос матери:

— Это ты, Майк?

Голос едва повиновался ему:

— Да, ма.

Майк вошел в комнату и закрыл дверь. Снял пиджак и сел в кресло у окна. Закурил, смотря в окно невидящими глазами.

Дверь в комнату открылась, но он не обернулся.

— Все в порядке, сынок?

— Нормально, ма.

Она обошла кресло и посмотрела ему в глаза.

— Ты рано пришел домой. Что-то случилось?

Он поднял голову и посмотрел ей в лицо, на котором было написано участие.

— Ничего не случилось, ма.

— Ты плохо выглядишь. Я приготовлю чай.

Он резко и раздраженно произнес:

— Оставь меня в покое, ма. Со мной все в порядке.

В ее глазах проглянула обида, и он взял ее за руку.

— Извини, ма. Я не нарочно.

— Ничего, сынок. Я понимаю.

— Нет, ма.

Никто этого не понимает, только он знает, что чувствует.

Мать постояла в нерешительности.

— Я знаю это выражение на твоем лице, сын.

Он рассеянно спросил, отворачиваясь к окну:

— Какое выражение, ма?

— Опять появилась эта девушка. Я поняла это по твоим глазам. Он резко поднял голову, но ничего не сказал.

— У тебя было такое же выражение лица, когда ты отправился в Бронкс, чтобы привезти ее домой, а она с тобой не поехала. В голосе матери звучала боль за него.

— Ты не можешь изгнать ее из своей памяти, сын?

Он уронил ее руку.