По окончании курсов меня с Силинским назначили инструкторами в Змеиногорский союз кооперативов на станцию Рубцовка Алтайской железной дороги.

Рубцовка являлась крупным торговым пунктом. Сюда тяготели горные волости Змеиногорского и некоторые степные районы Славгородского уездов. Здесь находились правление и склады Змеиногорского союза кооперативов. Знакомый с кооперацией по Забайкалью, я скоро освоился с ролью инструктора, и мне пришлась по душе эта живая, интересная работа. Постоянные разъезды, встречи с новыми людьми, а главное, — возможность наблюдения за настроениями широкого круга крестьян и сельской интеллигенции доставляли мне внутреннее удовлетворение и отвлекали от тяжелых размышлений о поражении Советов в Сибири и родном Забайкалье. Верилось, что это торжество буржуазно-военной диктатуры Колчака — временное явление, что, в конечном счете, революция победит.

Я внимательно изучал политические настроения людей, с которыми встречался. Конечно, с большими предосторожностями. Члены правления, счетоводы кооперативов, с которыми мне прежде всего приходилось беседовать, особенно не стеснялись в своих высказываниях о власти. В первое время часто можно было слышать, как ругали и большевиков и Колчака. Но вскоре Колчак объявил мобилизацию лошадей и людей, увеличил налоги, и люди стали больше ругать Колчака. Сибирские крестьяне-бедняки, а за ними и середняки начинали просыпаться. Крестьянские восстания в Шемонаихе Змеиногорского уезда и Чернодольское в Славгородском уезде вызвали посылку карательных отрядов. А бесчинства карателей, в свою очередь, породили взрыв ненависти и подъем революционного движения крестьян, позднее вылившегося в массовые вооруженные восстания и в организацию партизанских отрядов. Но процесс этот проходил медленно и проявлялся в различных формах.

Весной 1919 года я был назначен заведующим организационно-инструкторским отделом Змеиногорского союза кооперативов. П. И. Силинский уехал из Рубцовки в Иркутскую губернию. Я почувствовал себя одиноким. Мне не с кем было поговорить по душам. Жестокий террор все усиливался. Шли аресты заподозренных в сочувствии большевикам. По Алтайской железной дороге часто проходили вагоны с эмблемой смерти и надписью: «С нами бог и атаман Анненков». Арестованных увозили в этих вагонах и расстреливали. Но вскоре, по моему предложению из Новониколаевска, в Рубцовку приехал молодой большевик Антон Бобра, с которым я встречался в Новониколаевске. Я устроил его на работу в союзе кооперативов в качестве практиканта. Бобра — хороший товарищ, всегда готовый вступить в драку с политическими противниками. Как часто мне приходилось сдерживать его порывы! В разъездах по сельским кооперативам и дорогой мы с Бобра отводили душу в откровенных беседах. Позднее в Рубцовку приехал из Омска еще один большевик — И. Е. Кантышев, скрывавшийся под фамилией Яковлева. С ним я познакомился тоже в Новониколаевске на кооперативных курсах. Его по окончании курсов послали на работу в Кольчугино Томской губернии. Там он участвовал в восстании рабочих-шахтеров против Колчака и после подавления восстания был вынужден бежать. Он тоже устроился в союз инструктором, и нас, большевиков, уже стало трое.

Мы предполагали, что в Рубцовке имеется подпольная большевистская организация среди железнодорожников, но связаться с нею не могли. Позднее мы установили связь с одним портным, знакомым Бобра по Новониколаевску. Но и он был большевик-одиночка. Мы собирались у портного и вели откровенные разговоры.

В августе 1919 года распространились слухи о волнениях среди крестьян. Мы еще не знали, где и как проходят эти волнения. По железной дороге все чаще стали ходить воинские поезда. Из вагонов высаживались вооруженные отряды и уходили от Рубцовки на север, в сторону Касмалинского бора.

В конце августа мы узнали, что в Волчихинской волости появился большевистский отряд, который разоружил местную милицию, что против него послан карательный отряд. Из газет стало известно о наступлении Красной Армии на Урал. Дышать стало легче. Мы жадно ловили слухи о крестьянских восстаниях и между строк в колчаковских газетах выуживали сведения о наступлении Красной Армии. Нам страстно хотелось чем-нибудь помочь Красной Армии и партизанам, сбросить ненавистную колчаковщину, ускорить приход Советской власти. Но как и чем? Мы томились от вынужденного безделья. Особенно Бобра. Но куда? Ведь мы ничего не знаем о партизанах. Да и примут ли они нас, не зная, кто мы такие? Приходилось ждать.

В начале сентября в Рубцовку вернулись остатки карательного отряда, разбитого партизанами.

15 сентября 1919 года утром партизаны повели наступление на Рубцовку. Колчаковцы засуетились. Они не ожидали такого наступления и не подготовились к его отражению. Никаких оборонительных сооружений не было. Линия обороны колчаковцев проходила по окраине станции, по железной дороге. Партизан еще не видно, а артиллерия белых била по степи, в сторону бора. Я несколько раз поднимался на крышу дома и вглядывался в степь. Там рвались снаряды. Часов в 12 вдали на ровной, как стол, степи задвигались черные точки. Партизаны медленно, не неуклонно приближались к станции. Вскоре стали заметны движущиеся цепи. Снаряды рвались между ними. А люди все шли и шли, будто столбы земли и дыма от разрывов снарядов не мешали им. Часто среди цепей появлялся всадник, очевидно, командир, подбадривающий партизан.

Белые подошли ближе. Раздались выстрелы из винтовок и дробовиков. Затакали пулеметы партизан.

Вид наступавших партизанских цепей, ощетинившихся пиками, наводил страх на колчаковцев. Партизанская конница пересекла линию железной дороги и пошла в обход Рубцовки с юга. У колчаковцев началась паника, и они в беспорядке отступили на Семипалатинск, потеряв до 200 человек убитыми, ранеными и пленными. Партизанам достались богатые трофеи.

Партизаны вели себя хорошо. Не было ни грабежей, ни насилий над мирным населением. Толь- ков у купцов и в кооперации были конфискованы необходимые партизанам товары, в частности мануфактура, кожи. Мы узнали, что партизанами командует Мамонтов и выступают они под лозунгом «За власть Советов».

Вечером мы трое — Кантышев-Яковлев, Бобра и я — решили пойти в партизанский отряд разыскать Мамонтова. Не добравшись до него, обратились к его помощнику Захарову с просьбой принять нас в отряд. Захаров сначала категорически отказал, но когда я сказал ему, что я большевик из Забайкалья и живу в Рубцовке нелегально и что Кантышев и Бобра также скрывающиеся большевики, он согласился нас принять. Так мы стали партизанами.

Нужно ли говорить о нашей радости, когда мы очутились среди своих по духу товарищей и могли снова свободно выражать свои мысли, снова открыто бороться за свою Советскую власть.

Захаров дал мне револьвер и поручил препроводить в Солоновку, где находился главный штаб, одного арестованного буржуя, оказавшего сопротивление при конфискации его товаров. Так я попал в главный штаб партизан.

Здесь в первую очередь постарался узнать, что. представляет собой партизанское движение, как широко оно развернулось, кто им руководит и каковы его цели и перспективы.

Политика террора и грабежа, проводимая Колчаком, резко изменила настроение сибирских крестьян. Создалась благоприятная почва для большевистской агитации. Этим умело воспользовались большевики-подпольщики и сторонники Советской власти. Связанные с городскими подпольными большевистскими организациями, они развернули широкую агитацию и организовали в деревнях подпольные ячейки, ставившие перед собой задачу — подготовить массовое восстание против Колчака.

В степном Алтае было три очага антиколчаковского движения. Один из них — в районе села Солоновка Покровской волости Славгородского уезда. Организаторами партизанской борьбы здесь были бывшие матросы-большевики Н. М. Прилепа, А. Л. Копань и местный крестьянин-фронтовик Е. М. Мамонтов.

В районе города Камня-на-Оби возник второй крупный очаг под руководством бывшего председателя Каменского Совдепа большевика И. В. Громова, имевшего связь с каменской подпольной организацией большевиков.