Ответ на этот и другие один за одним возникавшие у меня вопросы мог содержаться под черной обложкой у моих ног, но фолиант по-прежнему оставался закрыт. Эх, была не была!

Резко присев, я потянулся к книге рукой с кинжалом, всего на какой-то миг опустил глаза на раскрывшуюся страницу – и в этот момент «паук» прыгнул на меня.

Еще в полете дух превратился в смертоносный шипастый шарик – ту самую «слезу» центавруса. Вот только щита я, конечно же, не убрал, а «слезы» в них вязнут! Замедлилась, проходя заслон, и эта – пусть и не столь существенно, как мне, возможно, хотелось бы – но достаточно, чтобы я успел вскинуть руку с кинжалом. Клинок столкнулся со «слезой» – и легко рассек ту надвое. Одна половина, изменив направление полета, кувалдой ударила меня в правое плечо, заставив выронить верно послужившее мне оружие, другая вовсе ушла в сторону, пробив в мраморном полу дыру в добрых три вершка.

Еще секунда – и оба обломка «слезы» растворились без следа.

Мой заметавшийся в поисках противника взгляд наткнулся на книгу. На автомате я потянулся к ней – левой рукой, своей правой я сейчас не чувствовал вовсе. Все страницы фолианта – кроме последней, а вышло так, что листать я начал именно с нее – были пусты. На оной же красовалась короткая запись: «Дело сделано».

Что, правда? Так быстро?

Я поднял голову и встретился взглядом с Юлькой: из своего куба сияющая мелкая показывала мне выставленный вверх большой палец. Сестренкины губы шевелились, но я не слышал ни звука.

Я сделал движение, будто пиная ногой пустоту, а затем демонстративно развел руками – вернее, одной рукой, правая-то мне отказала – извини, мол, выполнить твою просьбу не вышло.

Девочка кивнула и рассмеялась.

Я медленно обвел взглядом зал. В соседнем с мелкой кубе мне беззвучно аплодировала Воронцова. По другую сторону от моей сестренки Машка рассылала всем воздушные поцелуи. Ясухару отвесил поклон. Светка – получилось так, что до нее очередь дошла позже других – обеспокоенно ткнула пальцем в свое правое плечо, а затем указала на меня, как видно, осведомляясь о полученной ране. Улыбнувшись, я сделал ей успокаивающий жест: все в порядке, мол.

Все и в самом деле было в порядке – в главном: Четвертого Центавруса я одолел. А остальное не имело значения, ибо никак уже не влияло ни на нашу дальнейшую участь, ни на судьбу спасенного нами подлунного мира.

* * *

С момента победы над Смертью минуло около часа, ну, может, чуть больше – трудно сказать точно, внутри круга духоловки ход времени не ощущался вовсе, даже при помощи магии. Я сидел на полу, сжимая ладонью раненое плечо – к пострадавшей руке вернулась чувствительность, принесшая с собой нудную, но в целом терпимую боль.

Остальные наши были заняты кто чем. Юлька, в кармане кителя которой нашлась колода карт, раскладывала какой-то хитрый китайский пасьянс. Машка с Ясухару играли в «камень-ножницы-бумага» на раздевание. «Длинноножка» уже дважды успела проиграться и была весьма близка к третьему подряд разгрому: сейчас на ней оставались лишь один чулок, бюстгальтер, не особо что-то и прикрывавший, и трусики, которые еще нужно было суметь высмотреть, тщательно приглядевшись.

Милана раз за разом заплетала и снова распускала свою знаменитую косу – вручную, без магии. В конце каждого цикла Воронцова это увлекательное занятие прерывала и испытывала на стенах своего стеклянного склепа ту или иную боевую технику. Одним из первых молодая графиня испробовала файербол, который, отскочив, сжег ей рукав кителя – саму руку, насколько я мог судить, девушка сумела уберечь.

Через этот этап – остервенело биться магией о стены – прошли все пятеро «живых свечек». С одинаковым нулевым – или даже отрицательным, если считать полученные травмы – результатом. Но если Юлька, Машка и Ясухару на какой-то стадии успокоились, то Милана своих попыток не оставляла – просто не частила теперь с оными.

Что касается Светки, то она, похоже, растратила на потуги расколоть стекло куба всю доступную ей ману и теперь с закрытыми глазами лежала на полу на спине, дожидаясь, пока запасы хоть как-то восстановятся.

Полюбовавшись ею пару минут, я снова перевел взгляд на Муравьеву – та уже сподобилась проиграть в третий раз и теперь неторопливо одевалась, а делать это «длинноножка» умела не менее красиво, чем оголяться, волей-неволей засмотришься – как вдруг краем глаза уловил в стороне какое-то движение. Сперва решил, что это Воронцова опять применила что-нибудь ядреное, но нет: пальцы Миланы находились ровно на середине полурасплетенной косы. Но еще прежде, чем увидел это, я уже разглядел… сразу даже не понял, что именно. Но это красновато-серое с аршин ростом невесть что выбиралось в зал аккурат из фрески с Вороным Центаврусом, через которую когда-то вошли сюда и мы!

Подорвавшись с пола, я вскочил на ноги. Один за другим засуетились и остальные наши, даже Светка, что-то, должно быть, почувствовав, открыла глаза и приподнялась на локтях, недоуменно озираясь.

А нежданный гость тем временем ковылял – другого слова и не подберешь – прямиком к духоловке. Передвигался он на двух… ну, скажем так, ногах, одна из которых была заметно короче другой. Еще у существа имелись напоминавшие обрубки руки и сильно приплюснутая голова – с какими-никакими глазами и длинной узкой щелью рта.

«Голем! – сообразил тут я. – Это же голем!»

«Инна Змаевич! – логично последовала за первой мыслью вторая. – Она прислала нам помощь!»

Вот только как? Князь же, вроде, говорил, что Раздор покинет подлунный мир лишь вслед за Голодом, через несколько часов или даже дней после поражения Смерти! Хотя Тао-Фан нам много чего наговорил – и сам признавал, что всего не знает…

Но если голема прислала Инна – почему тот столь уродлив? Японские работы Змаевич, что она привела из Осаки в Первопрестольную на битву с китайцами, все были на загляденье! Этого она слепила второпях, что называется, «на коленке»? Похоже на то…

Вот только что он сумеет, этот кривоногий малыш?

А малыш тем временем кое-как добрел до ближайшего – Юлькиного – стеклянного куба и стукнул рукой-обрубком в его стену. Та дерзкого наскока голема даже и не заметила. Уродец ударил еще раз – вроде бы, сильнее, затем – снова… И добился лишь того, что расколотил в мелкую глиняную крошку культю, которой бил.

Мелкая по ту сторону стекла разочарованно всплеснула руками.

Между тем, отступив от ее склепа, голем зачем-то направился к соседнему – тому, что занимала Милана. Дохромав, примерился, будто бы собираясь пнуть стекло ногой, но делать этого не стал. Вместо этого уродец обошел куб и принялся старательно тереть стопой контур звезды на полу.

Отличная идея, кстати – нарушить целостность рисунка! Конечно, если бы она удалась…

Ноги голема сравнялись в размере – та, что была длиннее, сточилась о пол – но линия пентаграммы по-прежнему оставалась нерушима. А несчастный уродец, словно выбившись из сил, вдруг покачнулся и, разом лишая нас дарованной было надежды, плашмя завалился на пол. А затем… Голова истукана рассыпалась пылью, то же самое сделалось и с ногами, а откуда-то из-под туловища лениво вытекла густая красноватая жидкость. Край образовавшейся лужицы коснулся линии рисунка – и словно ластиком стер ее фрагмент с мраморной плиты пола!

Еще до конца не веря в случившееся, я поднял здоровую руку – и без труда вынес пальцы за пределы круга!

Повинуясь какому-то наитию, я торопливо подобрал с пола кинжал, подбежал к Светкиному кубу и с размаху ударил клинком по стеклу. Стена рассыпалась мелкими осколками. Каратова бросилась мне навстречу, повисла на шее – ответить подруге объятиями я, правда, не сумел: одна моя рука все еще не работала, вторую, с оружием, я предусмотрительно отвел подальше в сторону, чтобы невзначай не поранить девушку.

А Светку тем временем затрясло – она вдруг разрыдалась. Вот уж чего я сейчас никак не ждал! Даже растерялся…

В любом случае, тупо стоять, прижавшись к заливавшейся слезами девушке, пока остальные наши так и томились внутри своих прозрачных склепов, было неловко. Но и начать вырываться из объятий бьющейся в истерике Каратовой я тоже как-то не решался…