Меня не удивит, если обнаружится связь между этим и склонностью женщин к мистицизму, к религии, которая обещает будущее. Во всяком случае, обеспокоенность старостью и смертью настолько сильна, что в борьбе с ними можно использовать любое оружие. Все это хорошо служит моей цели. Моя армия состоит из женщин, которые будут бороться за право пользоваться антигероном. Теперь об этом знают уже миллионы женщин, они обязательно потребуют его, и любая попытка отказать им вызовет желаемое чувство протеста. Правительство мужчин пытается принизить женщин, отказывая им в долголетии! Может, это не логично, но я думаю, логика здесь не так уж много значит. Вот почему я говорю “да”, — закончила Диана.

Френсис горько вздохнул:

— Я не могу в деталях вспомнить эту сказку, но уверен, что когда-то ее слышал. В ней рассказывается, как кто-то показал людям необычайно вкусный пирог, потом сам съел кусок, а им сказал, что ему очень жаль, однако все не смогут попробовать пирога, так как всем не хватит. И тогда разозленная толпа разорвала этого человека на части.

— Но люди все же хотели пирога, — продолжила Диана. — Они пошли к королевскому дворцу и кидали камнями в окна до тех пор, пока не вышел на балкон сам король и не пообещал, что он соберет всех поваров королевства и обеспечит каждого постоянной порцией пирога.

— Что, однако, не воскресило первого кондитера, — добавил Френсис, повернув к Диане свое взволнованное лицо. — Вы решили идти своим собственным путем, дорогая. Теперь вас ничто не остановит, но будьте осторожны, очень осторожны…. Интересно, не придется ли в конце концов и мне…

— Нет, — сказала Диана, — пока нет, Френсис. Вы были правы тогда. Еще не создана оппозиция. Подождите немного, посмотрим, как будут развиваться события. Если ничего хорошего не выйдет, тогда вы сможете применить свое научное оружие, чтобы вести обстрел с высоты.

Френсис помрачнел:

— Я не совсем понимаю ваши намерения, Диана. Неужели вы представляете себя во главе этого удивительного полка женщин? Или оратором на массовых митингах? Или, может, воинственный дух вашей пратетки вынуждает вас сесть на передней скамье в парламенте и положить ноги на пюпитр? Такой власти вы добиваетесь?

Диана пожала плечами:

— Вы путаете цель и средства, Френсис. Я не хочу вести всех этих женщин. Я просто использую их — обману, если хотите знать. Идея долголетия привлекательна для них чисто внешне. Большинство из них не имеет ни малейшего представления, что на самом деле это означает. Они еще не понимают, что это заставит их вырасти, что они просто не смогут жить двести лет пустой, ненужной жизнью, как многие из них живут сейчас; такого никто долго не выдержит…

Они думают, что я предлагаю им продление такой жизни, какую они знают. А это не так. Я обманываю их.

Всю свою жизнь я наблюдала, как у потенциально выдающихся женщин погибали ум и талант. Я оплакивала утраты, жалея о том, кем они могли бы стать и что сделать… А дайте им двести-триста лет, и им придется найти применение своим талантам, чтобы не наложить на себя руки или не сойти с ума от скуки.

Это в такой же степени касается и мужчин. Я сомневаюсь, в состоянии ли даже самые способные из них полностью развить свои таланты за какие-то семьдесят лет.

Способные дельцы, которые делают деньги, за шестьдесят — семьдесят лет просто устанут делать их только для себя и, возможно, направят свои способности на что-то более полезное. И жизнь приобретет смысл. У них будет время — время, чтобы делать великие дела.

Вы ошибаетесь, Френсис, когда думаете, что мне нужна власть. Единственное, чего я хочу, это увидеть, что наконец родился хомо диутурнус. Меня не заботит, что он такой неспокойный и необычный; он должен появиться. И если для его рождения понадобится кесарево сечение, пусть будет так. А если хирург не поможет, я сама стану главной акушеркой. Наибольший прогресс за миллионы лет, Френсис! Его нельзя задушить, чего бы, это ни стоило!

— Теперь нам это уже не угрожает. Даже если бы сейчас антигерон уничтожили, то его все равно вскоре опять открыли бы и начали использовать. Вы уже сделали свое дело. Не надо подвергать себя опасности, Диана.

— Мы снова вернулись к нашему коренному расхождению, Френсис. Вы считаете, что все произойдет само собой, а я — что придется столкнуться с противодействием. Вот только сегодня утром я слушала по радио проповедь… — Она пересказала ему суть выступления. — Больше всего я боюсь тех учреждений, которые будут бороться за свое сохранение, — добавила она. — Они могут сопротивляться сто лет и больше.

— Вы многим рискуете — сотнями лет своей жизни, — заметил Френсис.

— Зачем вы так, Френсис? С каких пор риск стал измеряться годами жизни, которую нам предназначено прожить? Если бы это было побочным последствием, то лучше бы нам самим уничтожить лейкнин. Но я не думаю, что это будет.

Френсис уставился на свои сцепленные пальцы:

— Диана, с тех пор, как я основал Дарр, здесь работало много людей, наверное, сотни. Они приходили и уходили. Большинство из них не оставило после себя никаких воспоминаний. Некоторых трудно забыть. Одни были самоуверенны, за других я чувствовал ответственность. Конечно, здесь отвечаешь за каждого, но для большинства это просто обязанность, в то время как для кое-кого — это нечто личное. И если появляется такое чувство ответственности, оно не исчезает даже тогда, когда нет непосредственной зависимости…. Именно такое чувство у меня сейчас.

Диана, задумавшись, посмотрела на носки своих туфель.

— Я не вижу для этого причины, — сказала она. — Конечно, если бы вы знали, что мне что-то известно про лейкнин, тогда понятно. Но ведь вы же не знали.

— Не знал, — согласился Френсис. — Но это чувство касалось лично вас; что-то, казалось, случилось с вами, пока вы были здесь. Я не знал, что именно, но чувствовал это.

— Но вы скрывали это чувство все это время, не так ли?

— При ваших успехах вам вряд ли были нужны чьи-то помощь или совет, — подчеркнул Френсис.

— А теперь, вы считаете, нужны?

— Я только беспокоюсь о вашей личной безопасности.

— За которую вы чувствуете себя ответственным после всех этих долгих лет, — резко проговорила Диана.

Френсис покачал головой:

— Извините, если вы считаете, что я это вмешиваюсь в ваши дела. Думаю, вы поймете.

Диана вопросительно посмотрела на него.

— Я понимаю, — проговорила она с сожалением. — Я все чудесно понимаю. Вы — отец, который переживает за свою дочь. — Ее губы задрожали. — К черту, к черту, Френсис, все к черту! О боже, я же знала, что мне нужно держаться подальше от этого места!

Она встала и подошла к окну. Френсис пристально смотрел на нее. Морщинки между его бровями обозначились еще резче. Наконец он сказал:

— Я был намного старше вас.

— Как будто это имело какое-то значение, — ответила Диана, не оборачиваясь. — Как будто это когда-нибудь имело значение!

— Старше настолько, что мог быть вашим отцом…

— А теперь? Неужели вы не понимаете, Френсис, сейчас изменилось и это. Насколько вы теперь старше меня?

Он подошел к ней, глядя на нее уже каким-то новым, взволнованным взглядом.

— Я не знаю… — начал он и остановился. — Диана…

— Нет, — воскликнула она и повернулась. — Нет, Френсис, нет! Я не дам вам воспользоваться этим. Я… я…

Она вдруг замолчала и выбежала в другую комнату.

Воскресные газеты прорвали плотину. И в понедельник газеты вышли под заголовками: “Все еще очаровательная в восемьдесят лет!” (“Миррор”), “Места для сидения — подросткам” (“Скетч”), “Стоячие места для стариков” (“Мейл”), “Антигерон ставит моральные проблемы” (“Ньюс-Кро-никл”), “Никаких привилегий для богачей” (“Трампитер”), “Новый подход к возрасту” (“Мейл”).

Только газета “Таймс” продолжала обдумывать все это и, воздерживала от каких-либо выводов.

Совершенно беспричинно, просто потому, что газета оказалась под рукой, Диана взяла “Трампитер” и начала читать передовую статью.