Диана мгновенно проснулась:

— Да, да, соедините, пожалуйста.

— Диана? Это Зефани.

— Слушаю, Зефани. В чем дело?

— О, Диана! Снова Дарр. Он весь сгорел на этот раз — сгорел дотла. Отца забрали в больницу и…

Диане показалось, что сердце у нее оборвалось.

— О, Зеф! Что с ним? Что… что?

— Ничего страшного. Он обжегся, но не очень сильно. Ему пришлось выпрыгнуть из окна. И, кроме того, у него небольшое нервное потрясение. Он жил в общежитии для персонала, вы помните…

— Да, да… И это все? Больше ничего с ним не случилось?

— Нет, только несколько синяков — так говорят в больнице.

— И за то слава богу… А что там произошло, Зефани?

— Мы не совсем уверены, но, вероятно, это было нападение, в котором участвовали много людей. Началось это одновременно во всех концах имения. Один сотрудник говорит, что он не спал, но не слышал ничего до тех пор, пока не зазвенели разбитые стекла. Должно быть, они бросали в окна бутылки с горючей смесью. Не с бензином, а с чем-то гораздо более сильным. Практически одновременно занялись и помещения для жилья, и главное здание, и блоки лабораторий. Телефоны не работали. И тогда Остин вывел свою машину, чтобы позвать на помощь. Он наскочил на трос, который был натянут поперек дороги возле сторожки, и разбил машину, загородив ею дорогу. Сейчас он тоже в больнице. У него, бедняги, много глубоких порезов и сломано ребро. А милый старый мистер Тимсон — вы помните старого Тимми, сторожа? Его тело нашли возле ограды. Полиция говорит, его убили кастетом. Одним ударом! Бедный старик. Он даже не пикнул. Все погибло, Диана. Дом, лаборатория, склады, — все, кроме нескольких служебных помещений. Никто ничего не мог спасти. Еще до того, как выяснилось, что случилось с Остином, фактически все было кончено. Отцу как-то удалось отползти в сторону, а то его, наверное, придавило бы, когда рухнул дом.

— Слава богу, что обошлось этим, — сказала Диана. — А у полиции есть какие-нибудь предположения о том, кто это сделал?

— Не думаю. Они сказали Райкесу, который пока руководит Дарром, что у них “есть основания полагать”, что это сделала банда гангстеров, которая прибыла откуда-то на грузовике. Райкес ответил, что это образец необычайной дедукции.

— Зеф, ты уверена, что с отцом ничего не случилось?

— Он вывихнул левую руку, а про все остальное ничего нельзя сказать с уверенностью, пока нет рентгеновских снимков. Я сейчас боюсь, Диана, не затянется ли его выздоровление из-за того, что он принимал… Ну, вы знаете, что?

— Я не могу тебе сказать, Зеф, наверняка. Рука будет заживать дольше, синяки тоже, и порезы, если они есть. А что касается общего нервного потрясения, может, даже шока, то этого я просто не знаю. Не думаю, что будет какая-то заметная задержка с выздоровлением. Тебя именно это тревожит?

— Не хочется, чтобы это привлекло внимание врачей.

— Само собой. Нам надо проследить за этим. Вернее, тебе. Передай ему мои пожелания скорейшего выздоровления.

— Передам. Кстати, Диана, почему говорят, что вы будете выступать по радио еще раз завтра вечером? Это правда?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Сообщение об этом втиснули перед последними новостями сегодня утром. Оно произвело впечатление. Что вы собираетесь сказать им?

— Все, Зеф. Если я сейчас не скажу все публично, то дождусь, что мне пришлют вызов в суд, и тогда придется говорить в более интимной обстановке. Но лучше публично, я считаю.

— А об отце ничего?

— Можешь спросить его, но думаю, ты сама убедишься, он все еще считает, что его авторитет скажет больше потом; кроме того, у него сейчас и так хватает забот.

— Хорошо, я спрошу его. И дам вам знать.

— Договорились. Да не забудь передать ему… сказать ему… я оч…

— Я не забуду, Диана. До свидания.

Диана поискала в газетах сообщение о несчастье в Дарр-хаузе, но, очевидно, сведения поступили слишком поздно даже для лондонских изданий. Однако газеты много писали об антигероне.

В “Таймсе” ему была посвящена еще одна передовица; газета напечатала также с десяток писем, в которых высказывались серьезные опасения и беспокойство. “Гардиан”, казалось, разрывался между либеральным преклонением перед любым достижением науки и страхом перед его последствиями. “Трампитер” не изменил своего тона, но ощущалась некоторая перемена в самом отношении ко всей проблеме.

Для Дианы самым интересным и самым приятным было то, что, по сути, ни одна газета не выражала сомнений в свойствах антигерона. Это было гораздо лучше, чем она надеялась: там, где могли встретиться первые баррикады, не было почти никакого сопротивления.

Диана подумала, что она не очень серьезно отнеслась к психологической стороне проблемы — к возникающему ощущению того, что достижения науки в такой степени вышли из-под обычного человеческого контроля и каждое новое открытие настолько попадает теперь под категорию стихийного бедствия, что вообще не стоит что-либо предпринимать.

Какова бы ни была причина, Диана поняла, что предстоящая битва не будет похожа на обычную драку, как ей казалось раньше. Скорее это будет нечто похожее на турнир с громадным количеством зрителей, симпатии которых будут колебаться то в одну, то в другую сторону.

Но какой бы радостной ни была победа на первом этапе, благодаря которой выявились некоторые слабости сил противника, она нарушила точный расклад. И теперь настала та тревожная пауза, когда не знаешь, пора ли уже выставлять резервы, чтобы воспользоваться преимуществом.

И, читая в каждой газете объявление, что субботний концерт по радио перенесен с девяти пятнадцати на девять тридцать, чтобы дать возможность мисс Брекли сделать заявление об антигероне, Диана поняла, что теперь начинается второй этап борьбы…

Двери лифта открылись, и несколько человек вышли в холл. Впереди шла Диана в вечернем платье светло-серого цвета, в белых длинных перчатках, с изумрудным медальоном на шее и меховой накидкой на плечах. За нею шли Люси Брендон и Сара Толвин. Люси была одета несколько проще, но соответственно случаю, на Саре было строгое темно-синее платье, вполне подходившее даме, ответственной за такое мероприятие. Последней шла Отилли, горничная Дианы, которая сопровождала их.

Швейцар вышел из-за стола и поспешил навстречу.

— На улице толпа, мисс Брекли, — сказал он. — Мы можем поставить стулья в фургоне и вывезти вас таким образом, если желаете.

Диана посмотрела сквозь стекло в верхней части двери. “Там человек сто, — подумала она, — в основном женщины, но есть и несколько мужчин, среди них два фоторепортера с камерами”. Машина под охраной другого швейцара стояла возле самого тротуара.

— Мы немного задержались, сержант Трент. Поэтому, думаю, воспользуемся машиной.

— Хорошо, мисс.

Сержант прошел через холл к двери и вышел на улицу. Подчиняясь его жесту, люди неохотно расступились, освободив узкий проход на лестнице.

— Слава богу, что нам не всегда оказывают королевские почести, — прошептала мисс Брендон, наклонившись к мисс Толвин. — Представьте себе — проходить через такое по нескольку раз в день…

Сержант грозным взглядом обвел толпу, которая стремилась снова сомкнуться, и широко распахнул двери. Три леди во главе с Дианой прошли вперед, а Отилли задержалась в холле. Швейцар услужливо открыл дверцы автомобиля. До Люси долетел голос: “Говорят, ей сорок, а выглядит как девушка”.

Диана начала спускаться по ступеням. Оба репортера защелкали фотоаппаратами.

Три громких выстрела прогремели один за другим.

Диана покачнулась и схватилась рукой за левый бок. Толпа окаменела. Кровь сочилась между пальцами в белых перчатках. Ярко-красное пятно, расползаясь, окрашивало бледно-серый шелк. Диана отступила на полшага назад, упала и покатилась по ступенькам…

Вспышки фотоаппаратов замигали снова. Швейцар оставил автомобиль и кинулся к Диане. Сержант, оттолкнув Люси Брендон, побежал вниз по ступеням. Диана не шевелилась, ее глаза были закрыты. Двое швейцаров хотели поднять ее, но услышали уверенный, спокойный голос: