Мне хотелось рвать и метать, швырять вещи в окно. Как они посмели? Моя работа совершенно индивидуальна, как посмели они принять жертву какого-то неумелого имитатора за мою?

По дороге в кабинет меня бьет дрожь от подавляемой ярости. Мне хочется спросить у инженера, можно ли посмотреть газету, но заговорить я не решаюсь. Мне хочется выбежать из здания к ближайшему газетному киоску и схватить с прилавка номер. Но это была бы непростительная слабость. Тайна успеха, говорю я себе, нормальное поведение. Не делать ничего такого, что заставило бы коллег думать, будто в моей жизни происходит что-то особенное.

– Терпение, – говорю я себе, – вот основная добродетель.

И я сажусь за свой стол, вожусь с запутанным фрагментом программы, который нужно переписать. Но сердце мое в этом не участвует, и я знаю, что в этот день я не отрабатываю моего жалованья. К четырем часам я не выдерживаю. Хватаю телефон и набираю специальный номер, по которому для абонентов вещает «Брэдфилд саунд».

Этот материал был главным в выпуске новостей, как и следовало ожидать. «Сегодня днем полиция обнаружила, что тело мужчины, найденного на территории Темпл-Филдз рано утром, не является пятой жертвой серийного убийцы, который вызвал ужас в Брэдфилдском сообществе геев». Я осознаю слова диктора, мой гнев стихает, внутри снова гулкий покой.

Решив больше не ждать, я бросаю трубку. Наконец они что-то усвоили. Но мне пришлось пройти через четыре часа ада из-за их ошибки. И я даю клятву, что каждый час моих страданий добавит один час к мучениям доктора Хилла.

Брэдфилдская полиция совершила самую нелепую ошибку. Доктор Тони Хилл, глупец, который даже не понял, что все мои преступления – только мои, назначен официальным полицейским консультантом расследования дела серийного убийцы. Бедный заблуждающийся дурак. Если таков их лучший кандидат, значит, им вообще не на что надеяться.

Если убиваешь из чистого сладострастия, совершенно не задумываясь над тем, что делать с опасным свидетелем, как захватить побольше добычи или насладиться местью, спешка равносильна самоубийству.

Боль была так невообразимо сильна, что Тони хотелось верить – это страшный сон. Он и не представлял себе, сколь разнообразна боль. Тупо пульсирует голова… резко свербит в горле, вопят вывернутые плечевые суставы, сводит судорогами бедра и лодыжки. Поначалу боль блокировала все остальные чувства. Глаза у него были плотно зажмурены, от физической муки на лбу проступал пот.

Постепенно он понял, что, если перенести тяжесть тела на ноги, судороги затихают и мучительные ощущения в плечах ослабевают. Когда страдания чуть отпустили, он ощутил тошноту, идущий из глубины позыв к рвоте, грозящей вот-вот перелиться через край. Одному Богу ведомо, сколько времени он здесь провисел.

Медленно, сторожась, он открыл глаза и поднял голову, от чего по шее и плечам пробежал мучительный спазм. Тони огляделся. И тут же пожалел об этом. Он сразу понял, где находится. Помещение было ярко освещено, лампы направленного света висели на потолке и на стенах, являя взгляду побеленную комнату. Пол из грубого камня был в темных пятнах: кровь застыла лужицами и брызгами. В лицо ему слепым оком уставилась видеокамера на треноге, красная лампочка, мигавшая сбоку, дала знать: его попытка оглядеться записана. К дальней стене магнитной лентой был прикреплен набор ножей. В одном углу он увидел то, что не могло быть ничем иным, кроме орудий пыток. Дыба; некое странное сооружение, вроде кресла, которое он узнал, но не смог вспомнить названия. Что-то имеющее отношение к христианской религии? Что-то не то, чем оно кажется? Кресло Иуды – вот что это такое. А на стене огромный деревянный андреевский крест, отвратительная пародия на религиозную святыню. Тихий стон сорвался с его пересохших губ.

Узнав худшее, Тони сделал попытку осознать свою позу. Он обнажен, кожа покрыта мурашками, потому что в погребе холодно. Руки связаны за спиной: судя по твердым краям, врезавшимся в запястья, это наручники, их крепко удерживает то ли веревка, то ли цепь, то ли что-то еще, прикрепленное к потолку. Этот трос достаточно прочен, он оттягивает верхнюю половину его тела вперед, заставляя согнуться вдвое. Тони удалось стать на большие пальцы ног и вывернуться вбок. Краешком глаза он увидел крепкую нейлоновую веревку, перекинутую из-за его спины через блок, вдоль потолка, и через еще один блок к лебедке.

– Иисусе Христе, – хрипло прошептал он.

Тони боялся взглянуть на ступни своих ног опасаясь худшего, но заставил себя опустить глаза. Так и есть – лодыжки были обмотаны кожаными полосками, те прикреплены к веревочной люльке, в которой лежит тяжелый камень. Он невольно содрогнулся от страха, и его истерзанные мышцы еще больше напряглись. Он был знаком с этой пыткой, вынужден был изучить историю садизма. Но даже в худшие мгновения собственной жизни не мог вообразить, что его ждет такая бесчеловечная казнь.

Мысль заработала четко. Его поднимут лебедкой к самому потолку. Мышцы разорвутся, суставы вывернутся. Потом лебедку отпустят, он пролетит вниз несколько футов, потом падение притормозят. Тяжесть булыжника, которая будет тянуть его тело книзу с ускорением в двадцать два фута в секунду, докончит дело, разломав суставы, и он повиснет мешком. Если повезет, шок и боль погрузят его в бессознательное состояние. Strappado, доведенное до изящного искусства испанской инквизицией. Пытка, для которой никаких высоких технологий не требуется.

Пытаясь подавить слепую панику, благодарить за которую следовало излишнюю начитанность, он заставил себя мысленно вернуться к тому, что произошло. Женщина в дверях – вот с чего все началось. Впустив ее в дом, Тони ощутил что-то знакомое. Он был уверен, что видел ее раньше, но ведь это немыслимо – увидеть столь отвратительное существо и не запомнить его. Он пошел впереди нее через холл в кабинет. Потом до него донеслось легчайшее дуновение какого-то странного – медицинского? химического? – запаха, рука обвилась вокруг его шеи и прижала к лицу отвратительную холодную подушечку. Удар под колени, чтобы ноги согнулись, и он упал. Он сопротивлялся, но она тяжело навалилась на него, борьба длилась всего мгновение, и он потерял сознание.

Потом он то выплывал, то снова погружался в мир полусвета-полутьмы, осознавая одно: подушечка отключает его, как только он приходит в себя. В конце концов он очнулся. В пыточной камере Хенди Энди. Неизвестно откуда в голове всплыла цитата: «Будьте уверены, сэр, если человек знает, что его повесят через две недели, это заставляет удивительно сосредоточиваться». Где-то есть ключ к тому, что случилось, и он позволит ему избежать того, что кажется неизбежным. Остается только найти его.

Неужели он ошибся, составляя профиль? Неужели женщина, которая похитила его, и есть Хенди Энди? Действует ли она в одиночку? Или только эта добровольная помощница, которая без ума от порочности своего хозяина, заманивает людей в ловушку? Память постепенно возвращалась, и он вызвал перед мысленным взором облик женщины. Сначала одежда. Бежевый плащ, европейский фасон (совсем как у Кэрол!), полы распахнуты, белая рубашка, несколько пуговиц расстегнуто, виден верх пышной груди с глубокой ложбинкой. Джинсы, кроссовки. Кроссовки. Они той же модели и марки, что у него. Но во всем этом нет ничего необычного, сказал себе Тони. Это лишь свидетельствует о маскировке, к которой прибегает Хенди Энди, чтобы его не схватили. Вся одежда подобрана так, что, если не дай бог, где-то останется клочок ткани или нитка, их идентифицируют с одеждой Кэрол или с его собственной, а Кэрол достаточно часто бывала у него в доме.

Лицо женщины тоже не наводило его ни на какие мысли. Она была слишком высокой для женщины – около пяти футов десяти дюймов, слишком коренастой. Даже собственная мамаша не назвала бы ее привлекательной, с этой тяжелой челюстью, носом-картофелиной, большим ртом и необычно широко расставленными глазами. Она была умело, хоть и слишком густо накрашена, но почти не могла улучшить исходный материал. Он был уверен, что они никогда раньше не оказывались в одном помещении, хотя не мог побороть ощущения, что проходил мимо нее на улице, на трамвайной остановке или в университетском городке.