Если на следующий день ожидалось народное собрание, Демосфен, сын Демосфена, бодрствовал всю ночь, обдумывая свою речь и заучивая наизусть то, что собирался сказать. Поэтому Пифей, мне кажется, смеялся над ним, говоря, что его искусство отдает чадом светильника.

Когда Гефестион умер, Александр бросил в погребальный костер оружие, золото, серебро и драгоценную персидскую одежду. Он также на гомеровский лад отрезал прядь своих волос, подражая Ахиллу.[250] Но царь горевал необузданнее и сильнее этого героя: он занес руку на экбатанский акрополь. Все, включая срезанные волосы, по моему мнению, было вполне в греческом духе. Покушение же на стены Экбатан положило начало варварским поступкам царя. Александр отказался от своей обычной одежды и весь отдался печали, любви и слезам.

Гефестион умер под Экбатанами. Некоторые считают, что всем, что было учреждено для похорон Гефестиона, воспользовались на похоронных торжествах в честь самого Александра, ибо смерть постигла царя, когда траурные обряды по Гефестиону еще не были исполнены.

Разве это не свидетельство великой скромности, по крайней мере я так думаю, если супруга Фокиона носила его гиматий[251] и не искала шафранных или привезенных из Тарента[252] одежд, всяких накидок, богатого верхнего платья, головных повязок, покрывал, разноцветных хитонов. Прежде всего она одевалась своей скромностью, а потом уже думала о самой неприхотливой одежде.

Однажды Сократ сказал Ксантиппе, когда она не пожелала в его гиматии любоваться праздничным шествием: «Видно, ты хочешь не смотреть, а чтобы на тебя смотрели».

У римлян большинство женщин и обувь такую же носят, как мужчины.

«Мальчиков надо обманывать, когда играешь с ними в кости, а мужчин, когда даешь им клятвы». Одни считают, что это изречение Лисандра, другие — что Филиппа Македонского. Кому бы его ни приписывать, оно, по-моему, неверно: вполне понятно, что я не одобряю того, что находил правильным Лисандр, ибо он рассуждал как тиран, о моем же образе мыслей можно заключить по тому, что я не одобряю его слов.

Лакедемонянин Агесилай нередко уже в преклонном возрасте выходил по утрам зимой босиком и без хитона, набросив на себя только ветхий плащ. И вот кто-то попенял ему, что он ведет себя не по возрасту. Агесилай сказал в ответ: «Молодые граждане будут брать с меня пример, как жеребята берут пример со взрослых коней».

Что же, разве философы не показали себя отменными воинами? Несомненно, если тарентийцы шесть раз избирали Архита стратегом,[253] Меллис был навархом,[254] Сократ принимал трижды участие в военных действиях.[255] Платон сражался под Танагрой и Коринфом;[256] о походах и командовании Ксенофонта рассказывалось не один раз, и сам он, между прочим, повествует об этом в сочинении о Кире.[257] Сын Гиппарина Дион положил конец тирании Дионисия.[258] Эпаминонд, будучи боетархом,[259] разбил лакедемонян при Левктрах[260] и прославился как лучший фиванский, вернее даже греческий, полководец. Зенон при дворе Антигона немало сделал для блага афинян:[261] ведь безразлично, чем философ достигает успеха, мудростью или оружием.

Во времена, когда митиленцы еще удерживали свое морское господство, они наказали отложившихся от них союзников, запретив им обучать своих детей грамоте и музыке, ибо считали самым тяжким лишением не уметь читать и писать и не иметь понятия о музыке.

Город Рим основали Рем и Ромул, сыновья Ареса и Сильвии. Она же была одной из тех, кто вел свой род от Энея.

Когда Евдокс приехал в Сицилию, Дионисий[262] весьма обрадовался этому и стал благодарить его. Тот, однако, без тени лести и угодничества ответил тирану: «Я приехал к тебе как к доброму хозяину Платона», — признавая таким образом, что прибыл не ради самого Дионисия, а ради его гостя.

Известно, что жители Египта проявляют во время пыток удивительную стойкость: египтянин скорее умрет в мучениях, чем признается. В Индии жен сжигают вместе с умершими мужьями. После смерти индийца его жены одна перед другой стремятся разделить его судьбу; сжигают ту, на кого пал жребий.

Солон, стоя во главе афинян во время войны за остров Саламин,[263] отбил два мегарских корабля, отдал их под команду афинян, переодел воинов в одежду, снятую с врагов, и, достигнув Мегар, перебил в городе много народу, так как мегарцы не распознали военной хитрости и потому не вооружились. Он победил мегарцев также и речами; однако не силой красноречия, а бесспорностью доводов: приказав раскопать старые могилы, Солон показал, что все афиняне лежали по отеческому обычаю лицом к закату, а мегарцы как придется. Судьями в этом случае выступали спартанцы.[264]

Однажды с Хиоса в Лакедемон прибыл какой-то старик; он вообще был чванлив и стыдился своей старости, а поэтому старался краской скрыть седину. Когда он выступил перед спартанцами, излагая дело, ради которого явился, со своего места поднялся Архидам[265] и сказал: «Что этот человек может сказать путного, когда у него обман не только в сердце, но и на голове?» Царь свел на нет речь хиосца, изобличив его нрав на основании того, что бросалось в глаза.

Цезарь не считал ниже своего достоинства посещать Аристона, а Помпей Кратиппа. Хотя они были могущественны, оба ценили тех, кто был в состоянии оказать им помощь, и искали, несмотря на свою силу, общения с ними, ибо не просто стремились властвовать, но желали властвовать славно.

Сократ, как известно, рассказывал о своем демоне Теагу, Демодоку и многим другим. Согласно его словам, он по воле богов слышит голос. «Когда это бывает, голос неизменно предупреждает меня о том, чего не надо делать, но никогда, — говорил он, — ни к чему не побуждает. И опять-таки, если кто из друзей просит моего совета и я слышу этот голос, он тоже только предостерегает. То, что голос советует мне, я передаю тому, кто советовался со мной, и, следуя божественному предупреждению, удерживаю его от поступка, который не надо совершать». В подтверждение Сократ приводил случай с Хармидом, сыном Главкона. Тот рассказывал, что упражняется для участия в Немейских играх; но едва он начал говорить, Сократ услышал голос и стал отговаривать Хармида от этого. Хармид не послушался, и, конечно, его старания не увенчались успехом.