как говорят о Касторе и Полидевке». Царь не мог нарадоваться на доброту мальчика и восхищался его сострадательностью; он освободил приговоренных к смерти, и с той поры еще больше подпал под обаяние любви к нему.

У персов строго блюдется такой обычай: когда мимо их домов проезжает царский поезд, все сообразно достатку подносят что-нибудь царю. Будучи землепашцами и живя трудами своих рук, они не в состоянии дать ни дорогих, ни роскошных подарков, а подносят, кто что может — быка, овцу, хлеб или вино. Этим персы чтят царя, когда он проезжает мимо, и называют свои подношения дарами. Люди с меньшим достатком ограничиваются молоком, финиками, сыром, плодами и другими благами земли.

Вот еще один рассказ про персов. Говорят, что какой-то человек по имени Синет вдалеке от своего дома повстречал поезд Артаксеркса по прозвищу Мнемон. Синет пришел в страшное волнение: он помнил об обычае давать царю дары и трепетал перед величием Артаксеркса. Не зная как быть, но не желая оказаться хуже всех и опозориться, не поднеся царю подарков, он со всех ног бросился к протекавшей вблизи реке Кир и, набрав полные пригоршни воды, сказал: «Царь Артаксеркс, да продлится твое правление на веки веков. Теперь я почту тебя чем и как могу, чтобы ты не ушел от меня с пустыми руками — прими в дар воду из реки Кир. Когда ты приедешь в лагерь, я принесу из дому все самое драгоценное, что у меня есть, и почту тебя не хуже тех, которые уже поднесли свои дары». Эти слова пришлись по душе Артаксерксу, и он сказал: «С удовольствием принимаю твой подарок, ценю его высоко и считаю равным самым дорогим дарам. Потому что вода — лучшее благо на свете, а река носит имя Кир. Тем не менее, я жду тебя». С этими словами он приказал евнухам взять подарок Синета, и они сейчас же подбежали с золотой чашей в руках. Едва дойдя до места, где был разбит лагерь, Артаксеркс послал Синету столу,[24] золотой сосуд и тысячу дариков, наказав слуге передать ему следующее: «Царь хочет, чтобы это золото веселило твое сердце, ибо ты возвеселил его душу и, не оставив без подношения, почтил чем сумел. Он желает, чтобы этим сосудом ты черпал воду из Кира и из него пил».

Когда Артаксеркс[25] проезжал по Персиде, перс Омис поднес ему корзинку с огромным гранатовым яблоком. Пораженный величиной граната, царь спросил: «Откуда ты достал такой удивительный плод?» Омис сказал, что сорвал его в собственном саду, за которым сам ухаживает. Артаксеркс остался доволен ответом и наградил Омиса царскими дарами, воскликнув: «Клянусь Митрой, этот человек сумеет, мне кажется, и государство из малого превратить в великое». Смысл этих слов, по-видимому, в том, что все на свете старанием, неусыпной заботой и неизменной ревностью можно сделать лучше, чем оно первоначально было.

34. У одного марда по имени Ракок было семеро сыновей. Младший, Картом, сделал много зла своим братьям. Сначала отец пытался речами образумить и наставить его, а когда это не помогло, скрутил сыну руки, привел к судьям этой области, как раз оказавшимся в тех местах, где жил Ракок, перечислил им все преступления сына и требовал для него смертной казни. Судьи были поражены, но на свой страх и риск они не осмеливались вынести смертный приговор и решили доставить обоих к царю Артаксерксу.[26] Когда Ракок повторил все в присутствии царя, тот спросил: «Ты сможешь смотреть на казнь своего сына?» «Разумеется, — ответил мард, — ведь когда в саду я обрезаю горькие побеги латука, их родительница не только не горюет, а, наоборот, расцветает, становится больше и слаще. Так, царь, расцвету и я сам, и все мои близкие, если увижу гибель того, кто злодеяниями омрачает мой дом и дни своих братьев, и воочию удостоверюсь в том, что пришел конец утеснениям». Артаксеркс похвалил нелицеприятность Ракока и назначил одним из царских судей, сказав, что муж, который так смело обличает собственных сыновей, будет справедливым и неподкупным судьей. Картома он на этот раз простил, пригрозив юноше страшной казнью, если впредь провинится.

Вот еще мелочь об отношениях Сократа и Алкивиада: Сократу однажды пришлось увещевать этого юношу, который робел и страшился выступить с речью перед народом. Чтобы ободрить и успокоить его, Сократ спросил: «Разве ты не презираешь вон того башмачника?» — и философ назвал его имя. Алкивиад ответил утвердительно; тогда Сократ продолжал: «Ну, а этого разносчика или мастера, шьющего палатки?» Юноша подтвердил опять. «Так вот, — продолжал Сократ, — афинский народ состоит из подобных людей. Если ты презираешь каждого в отдельности, тебе следует презирать и всех купно» Так сын Софрониска и Фенареты внушал чувство собственного достоинства сыну Клиния и Диномахи.

Однажды подмастерья, растиравшие Зевксису краски, подняли на смех Мегабиза за то, что он похвалил посредственные картины и не одобрил выполненных с искусством и тщанием. Зевксис же сказал: «Когда ты молчишь, Мегабиз, эти юноши восхищаются тобою, так как видят твою богатую одежду и слуг, а когда пускаешься в рассуждения об искусстве презирают тебя. Если хочешь сохранить к себе уважение, сдерживай язык и не суди о том, к чему не имеешь касательства».

Александр, рассматривая в Эфесе свой портрет, нарисованный Апеллесом, не воздал подобающей хвалы мастерству художника. Когда же приведенный конь, точно живого, ржанием приветствовал изображенного на картине, Апеллес воскликнул: «Владыка, конь оказался лучшим знатоком искусства, чем ты!»

Я хочу вам рассказать об очень странном для Фаларида поступке.[27] Он неопровержимо свидетельствует о человеколюбии и поэтому кажется несвойственным этому мужу. Был некто Харитон, акрагантянин родом, ценитель всего прекрасного, и красоты отроков в том числе. В это время он страстно любил Меланиппа, тоже акрагантянина, исполненного душевных достоинств и привлекательности. Однажды тиран нанес Меланиппу обиду: он потребовал, чтобы юноша прекратил судебное дело, начатое им против одного из друзей Фаларида, а когда тот не стал подчиняться, пригрозил, если ослушается, суровым наказанием. Противник Меланиппа благодаря вмешательству Фаларида одержал вопреки справедливости верх, и жалобу Меланиппа уничтожили в суде. Юноша был этим задет и, считая себя тяжело оскорбленным, с гневом рассказывает возлюбленному о пережитой несправедливости, просит его принять участие в заговоре против тирана и надеется привлечь на свою сторону сверстников, которые, как он знал, полны решимости.

Харитон, видя сильное возбуждение и гнев друга и будучи уверен, что ни один человек из страха перед тираном не примкнет к ним, начинает говорить, как давно он жаждет освободить родину от гнетущего ее рабства, но считает небезопасным посвящать в свои замыслы посторонних. Он просит дать ему срок, чтобы все как следует обдумать и выждать время, удобное для решительного шага. Юноша соглашается. Тогда Харитон — он пожелал взять все на себя и ничего не говорить возлюбленному, чтобы в случае неудачи он один понес наказание, а Меланипп остался вне подозрения, — выбрав по своему усмотрению день и час, с мечом в руке проникает к тирану. Это не укрылось от бдительных стражей: Харитона по приказу Фаларида заточили в темницу и под пыткой требовали назвать имена сообщников, но он держался твердо, несмотря на мучения. Так как время шло, а его друг все не возвращался, Меланипп пошел к тирану и сказал, что он не только сообщник Харитона, а зачинщик всего. Тут Фаларид спросил, что же побудило его к этому, и юноша рассказал все с самого начала: как отвергли его жалобу, и как это его обидело. Фаларид, восхищенный благородством обоих, освободил их от наказания, но велел немедленно уйти из Акраганта и покинуть самые пределы Сицилии, однако сохранил за ними право получать доходы со своего имущества. Впоследствии Пифия[28] такими стихами прославила Харитона и Меланиппа: