Наконец бешеный бег рекламы прекратился, пошли титры сериала и сладкая романтическая музыка расслабляюще полилась с экрана.

– Ты спать не хочешь? – спросил Виктор.

– Нет, – не отрывая взгляда от телевизора, ответила девочка. – А ты что, хочешь?

Виктор не ответил. Латиноамериканская слащавость героев сериала начинала его раздражать. Вникать в происходящее на экране ему не хотелось.

Он обернулся, разыскивая взглядом Мишу, но в гостиной его не было. Виктор прошел в спальню и увидел пингвина там. Он стоял на своей подстилке за темнозеленым диваном. Стоял неподвижно, как скульптура. Виктор присел около него на корточки.

– Ну что ты? – спросил он, прикасаясь к его черному плечику.

Миша посмотрел хозяину в глаза, потом опустил голову и уставился в пол.

Виктор задумался о Пидпалом. Вспомнил, как его брил. Вспомнил и просьбу старика, которую он обещал выполнить. Вспомнил и тут же словно оттолкнул от себя это воспоминание, хотя дрожь все равно пробежала по спине.

– Наверно, я сильно промерз сегодня на кладбище, – подумал Виктор вслед дрожи.

И снова вспомнил старика-пингвинолога, так легко и без позы ожидавшего скорой смерти. «У меня нет неоконченных дел…» – память вынесла на поверхность слова Пидпалого. Виктор мотнул головой, удивляясь этим словам. Пингвин испуганно отшатнулся, отошел на шажок и посмотрел на своего хозяина.

– У меня тоже нет неоконченных дел, – подумал Виктор и тут же виновато сам себе улыбнулся, почувствовав фальш собственной мысли.

Нет, у него были неоконченные дела, но даже если бы их и не было, вряд ли бы он так легко отнесся к приближающейся смерти. «Тяжелая жизнь лучше легкой смерти» – написал он когда-то в своей записной книжке и потом долго гордился этой фразой, произнося ее к месту и не к месту. Потом фраза как-то забылась и вот сейчас, много лет спустя, тоже вынырнула из памяти вслед за потрясшими Виктора словами старика. Два человека, два возраста, два отношения…

Миша, наблюдавший за задумавшимся хозяином, застывшим на корточках рядом с ним, подошел к Виктору и ткнулся холодным носом в его шею. Виктор вздрогнул. Холодная нежность пингвина отвлекла его от мыслей, пробудила.

Он погладил своего питомца, вздохнул и поднялся на ноги. Подошел к окну.

В заоконной темноте горел кроссворд окон дома напротив. В нем было много слов.

Виктор смотрел на эти окна, на эти доказательства обыденности жизни.

Было грустно, но тишина смягчала грусть, успокаивала ее. И спокойствие постепенно охватило Виктора. Странное и немного болезненное спокойствие, похожее на затишье перед грозой. Упершись ладонями в холодный подоконник, а ногами прислонившись к теплой батарее, он стоял и пережидал это спокойствие, ощущая его временность.

Через какое-то время Виктор услышал за спиной мягкое дыхание.

Обернулся и в полумраке комнаты увидел Нину.

– Все готово, – прошептала она. – Соня уже спит, заснула перед телевизором…

Они прошли через гостиную, в которой тускло горел огонек стоявшего в углу торшера.

На кухне пахло чесноком и жаренной картошкой. Закрытая крышкой сковородка стояла на подставке посредине стола.

– Я там у тебя нашла водку… – осторожно произнесла Нина, показывая взглядом на навесной шкафчик. – Достать?

Виктор кивнул. Нина достала бутылку и две стопочки. Потом разложила по тарелкам жаренную картошку с мясом. Сама наполнила рюмки.

Виктор сел на свое место. Нина села напротив.

– Ну как похороны? – спросила она, взяв стопку в руку.

Виктор пожал плечами.

– Тихо, – сказал он. – Никого, кроме нас с Мишей…

– Ну, за упокой! – Нина приподняла стопку перед тем, как поднести ко рту.

Он тоже сделал глоток. Наколол вилкой кусочек мяса. Посмотрел на Нину – на ее щеках появился пьяный румянец, но он только придал ее круглому личику очаровательности.

Виктор вдруг подумал, что ничего о ней толком не знает: откуда она, кто? Ну да, племянница Сергея, но и про Сергея он знал немного, хотя легко с ним сдружился. Ему было достаточно знать о «происхождении» еврейской фамилии Сергея, чтобы почувствовать его. Эта история с фамилией сразу словно поставила Сергея на невидимый пьедестал, на тот уровень, когда восхищение человеком оказывается достаточным для того, чтобы полностью ему доверять.

Виктор сам наполнил стопки и первым поднял свою.

– Ты его хорошо знал? – спросила Нина.

Виктор сначала выпил.

– Кажется, хорошо… – ответил он.

– А кто он был?

– Ученый… работал в зоопарке…

Нина кивнула, но по ее лицу было видно, что ее интерес к покойному на этом закончился.

Они ели и пили. Пили, как и положено, без чоканья. Потом Нина положила грязные тарелки в раковину и поставила чайник.

Пока чайник закипал, она смотрела в окно. Смотрела, скривив губы, словно ощущала боль.

– Ты чего? – спросил Виктор.

– Терпеть не могу этот город… – сказала она. – Все эти толпы незнакомых людей… расстояния…

– Почему? – удивился Виктор.

Нина засунула руки в карманы джинсов. Пожала плечами.

– Мать моя – дура, бросила все, переехала сюда… А я бы никогда сюда не приехала! Лучше всего – это свой дом, садик, все свое…

Виктор вздохнул. Он родился в городе и каких-то особых чувств к деревне не питал.

Вскипел чайник.

Они снова сидели друг напротив друга. Тишина разделяла их. Каждый думал о своем.

Виктору захотелось спать. Он поднялся из-за стола, удивляясь тяжести своих ног.

– Я пойду лягу… – сказал он.

– Иди, я посуду помою, – сказала Нина.

В спальной он забрался под одеяло и сразу заснул.

Проснулся ночью оттого, что ему стало жарко. И, проснувшись, ощутил чужое тепло, тепло лежавшей рядом Нины. Она спала, повернувшись к нему спиной.

Виктор положил руку ей на плечо и снова заснул. Заснул с чувством удовлетворения, словно что-то развеяло его сомнения, словно своей рукой, лежавшей теперь на ее плече он обеспечил замкнутое движение живого тепла между собой и Ниной. Это тепло теперь не беспокоило его сон, оно было его драгоценной собственностью.

И снова наступило утро. Виктор проснулся с тяжелой головой. Нины рядом не было. Часы показывали полдевятого.

Пройдя мимо еще спящей Сони, он зашел на кухню. Из ванны донесся плеск воды.

Виктор постоял, прислушиваясь.

Решив сварить себе кофе, подошел к плите и вдруг краем глаза заметил на столе конверт. Взял его в руки – конверт был заклеен, но не подписан.

Виктор разорвал его и вытащил оттуда свернутый лист бумаги и восемь стодолларовых купюр.

"Возвращаю долг. Спасибо. Дела идут на поправку. Скоро вернусь.

Игорь."

Виктор опустил листок бумаги на стол, оставив в руке доллары.

Заглянул в ванную комнату – там под душем стояла Нина. Вода лилась по ее телу, подчеркивая плавность линий. Нина не смутилась, только удивленно посмотрела на Виктора, застывшего в дверном проеме.

– Кто-то приходил? – спросил он.

– Нет, – сказала Нина, глядя на зажатые в его руке купюры.

– А письмо на кухне? На столе?..

– Я еще не заходила на кухню… – Нина пожала плечиками и ее маленькие «яблочные» груди вздрогнули.

Виктор закрыл дверь в ванную и остался в коридоре. Плеск воды отвлекал его, но он все-таки попробовал сосредоточиться. Вспомнил вчерашний вечер – память сохранила все. Даже, казалось, Виктор помнил все, что Нина говорила за столом. Потом он лег спать. И вот утром – чьи-то следы… Нет, не грязь на полу, а следы визита…

Тут Виктор включил свет в коридоре и осмотрел пол, думая, что, возможно, на полу он тоже увидит следы ночного гостя или гостей. Но пол был чист.

Вернувшись на кухню, Виктор сварил себе кофе и присел за стол.

Вспомнил, как перед новым годом обнаружил записку от Миши и подарки. Все происходило так же – кто-то ночью зашел и оставил, в этот раз кто-то оставил письмо от главного… «Дела идут на поправку…» – написал главный. Значит, скоро снова будет работа? Значит он скоро увидит Игоря Львовича. Увидит и спросит, что это за почтовая служба, у которой есть ключи от его квартиры?