Когда явился Билли, ему любезно предложили садиться, что, впрочем, он успел сделать раньше приглашения.

— Судья Темпль во что бы то ни стало желает ввести в силу закон об оленях, — сказал Гирам после предварительных любезностей. — Он только что получил донесение о человеке, убившем оленя. Он написал распоряжение об обыске и поручил мне найти кого-нибудь, кто привел бы его в исполнение.

Кэрби подумал немного, тряхнул своей косматой головой и спросил:

— А где же шериф?

— Уехал.

— А его помощник?

— Занят в патенте.

— А констебль? Я только что видел, как он ковылял по улице.

— Да, да, — сказал Гирам с заискивающей улыбкой и многозначительным кивком. — Но это дело требует мужчину, а не калеку.

— А что? — спросил Кэрби, смеясь. — Разве молодец будет драться?

— У него довольно вздорный характер, и он считает себя первым силачом в графстве.

— Я слышал, как он хвастал однажды, — вмешался Джотэм, — будто от Могаука до Пенсильвании не найдется человека, который бы потягался с ним в кулачном бою.

— В самом деле! — воскликнул Кэрби, выпрямляясь. — Стало быть, он еще не пробовал вермонтских кулаков. Кто же этот молодец?

— Видите ли, — сказал Джотэм, — это…

— Закон не позволяет называть его имени, — перебил Гирам, — пока вы не взяли на себя обязательств. Вы самый подходящий человек, Билли! Согласны вы принести присягу? Это дело одной минуты, — и вы получите плату.

— А велика ли плата? — спросил Билли, небрежно перелистывая устав, лежащий на столе Гирама, и как будто раздумывая, хотя, в сущности, он уже принял решение. — Хватит ли ее, чтобы залечить проломленную голову?

— Вознаграждение будет приличное, — сказал Гирам.

— К черту ваше вознаграждение! — отвечал Билли, снова засмеявшись. — Так этот малый считает себя первым силачом в графстве? Какого он роста?

— Он выше вас ростом, — сказал Джотэм, — и отчаянный…

«Хвастун», хотел он прибавить, но нетерпение Кэрби не дало ему договорить… Лесоруб вовсе не отличался ни свирепостью, ни даже грубостью. Основную черту его характера составляло добродушное тщеславие. Но как и все, кому нечем больше похвастаться, он гордился своей физической силой. Вытянув мускулистые руки и оглядывая свою атлетическую фигуру, он сказал:

— Ну, давайте же Библию! Я присягну, и вы увидите, что я сумею исполнить свою присягу.

Гирам не стал дожидаться, пока Билли переменит свое решение, и, не теряя времени, взял с него присягу. Когда эта формальность была исполнена, все трое вышли из дома и направились к хижине самым ближним путем. Только когда они вышли на берег, Кэрби вспомнил о правах, которые давала ему присяга, и повторил свой вопрос об имени нарушителя закона.

— Куда вы тащитесь, сквайр? — воскликнул он. — Я думал, что обыск придется произвести в каком-нибудь доме, а не в лесах. На этой стороне озера не живет никого, кроме Кожаного Чулка и старого Джона. Назовите мне имя молодчика, и я вас проведу на его расчистку самым коротким путем, потому что мне известна каждая сосенка вокруг Темпльтона.

— Мы идем по настоящей дороге, — сказал Гирам, указывая вперед и ускоряя шаги, точно опасаясь, что Кэрби вздумает сбежать, — этот человек — Бумпо.

Кэрби остановился, с удивлением уставился сначала на него, потом на Джотэма и в заключение расхохотался.

— Кто? Кожаный Чулок? Он может похвастаться своей стрельбой; по этой части, сознаюсь, мне с ним не тягаться; с тех пор, как он застрелил голубя, я пасую перед ним. Но по части кулачного боя!.. Да я бы мог взять его двумя пальцами и обвязать вокруг своей шеи, как галстук. Ведь ему семьдесят лет, и он никогда не отличался особенной силой.

— У него наружность обманчива, — заметил Гирам, — как у всех охотников; он сильнее, чем кажется; кроме того, у него — ружье.

— Причем тут ружье! — воскликнул Билли. — Неужели вы думаете, что он станет стрелять в меня? Он безобидное создание и, по-моему, имеет право стрелять оленей так же, как всякий другой в патенте. Он этим живет, и здесь свободная страна, в которой всякий может выбирать какое угодно призвание.

— Если так рассуждать, — сказал Джотзм, — то всякий имеет право стрелять оленей.

— Я же вам говорю, что это его призвание, — возразил Кэрби, — и что закон издан не для него.

— Закон издан для всех, — заметил Гирам, который начинал опасаться, что вся опасность падет на его долю, несмотря на его предосторожность. — И закон очень строго относится к нарушению присяги.

— Послушайте, сквайр Дулитль, — сказал лесоруб, — начхать мне на ваши гримасы и на ваши нарушения присяги, вот что я вам скажу! Но я уж так далеко зашел, что доведу дело до конца, потолкую со стариком, и, может быть, мы вместе зажарим оленя.

— Ну, что ж, если вам удастся покончить дело миром, то тем лучше, — отвечал Гирам, — я не охотник до ссор и предпочитаю мирные переговоры.

Они дошли, беседуя так, до хижины, где Гирам счел благоразумным остановиться у срубленной сосны, представлявшей «первый бастион, защищавший подступ к крепости со стороны деревни». Кэрби приложил руки ко рту на манер трубки и гаркнул во всю глотку, так что собаки выскочили из конуры, и почти в ту же минуту голова Натти выглянула из двери.

— Смирно! — крикнул он собакам. — Или вы думаете, что это опять пантеры?

— Эй, Кожаный Чулок, у меня к вам дело! — крикнул Кэрби. — Вот чиновные люди, которые написали вам письмецо и наняли меня почтальоном.

— Какое у вас может быть до меня дело, Билли Кэрби? — сказал Натти, встав на пороге и приставив руку ко лбу в виде козырька, чтобы защититься от лучей заходящего солнца и лучше рассмотреть пришедших. — Я не занимаюсь расчистками и скорее готов посадить полдюжины деревьев, чем срубить одно. Смирно, Гектор, говорят тебе! Пошел в конуру!

— В самом деле, старина? — возразил Билли. — Тем лучше для меня. Но я должен исполнить мое поручение. Здесь письмо для вас, Кожаный Чулок! Если вы можете прочесть его, тем лучше, а если не можете, то вот сквайр Дулитль. Он вам и прочтет. Кажется, вы приняли двадцатое июля за первое августа, — в этом вся загвоздка.

В эту минуту Кожаный Чулок заметил сухопарую фигуру Гирама, прятавшуюся за огромным стволом, и лицо его мгновенно исказилось глубоким отвращением. Он повернул голову внутрь хижины, сказал несколько слов вполголоса, а затем показался снова и продолжал:

— Мне не о чем с вами разговаривать; уходите по добру, по здорову. Я вам ничего не должен, Билли Кэрби! С какой стати вы тревожите старика, который не сделал вам ничего дурного?

Кэрби перескочил через дерево, уселся на бревно близ конуры и принялся гладить Гектора, с которым свел знакомство в лесах, где иногда кормил собаку остатками своей еды.

— Вы стреляете лучше меня, и я не стыжусь в этом сознаться, — сказал он. — Но я не сержусь на вас за это, Натти! Но, кажется, вы сделали лишний выстрел, так как ходит слух, будто вы убили оленя.

— Я стрелял сегодня два раза, и оба раза по пантере, — возразил Кожаный Чулок. — Посмотрите, вот скальпы! Я только что собрался нести их судье и требовать премии.

Говоря это, Натти бросил уши пантеры Кэрби, который принялся ими подразнивать собак, начинавших ворчать и скалить зубы, когда он подносил их к собачьим мордам.

Но Гирам, расхрабрившись, решился подойти ближе и обратился к старику с подобающей случаю важностью. Прежде всего он прочел вслух предписание, повышая голос в главнейших местах, и особенно громко и внятно произнес имя судьи.

— Неужели Мармадюк Темпль поставил свое имя на этом клочке бумаги? — сказал Натти, покачивая головой. — Да, да, этот человек любит свои выдумки, свои земли и свои улучшения больше, чем свою плоть и кровь. Но я не виню девушку: у нее глаза, как у оленя. Бедняжка, ведь не она выбирала своего отца, и что же она может поделать? Я мало смыслю в законах, мистер Дулитль! Что я должен делать после того, как вы прочли ваше предписание?

— О! Это только форма, Натти, — сказал Гирам, стараясь выражаться поласковее. — Пойдемте в хижину и потолкуем ладком. Деньги будет не трудно найти. Я почти уверен по всему, что слышал, что судья Темпль заплатит их за вас.